Глава 5. Психология адаптации 205

рячо приветствовал попытки Хартли продемонстрировать, что законы ассоциации представляют собой и законы головного мозга: «До тех пор, пока ассоциация служит причиной, она принадлежит мозговым процессам» (р. 554).

Похоже, что это привело Джеймса к некоторому противоречию: мозг-машина должен делать выбор. Он говорил, что сознание играет положительную роль в жизни людей и животных, и недвусмысленно отвергал механистичность, или то, что называл «теорией автомата». Для Джеймса эволюционный натурализм требовал существования сознания, поскольку оно выполняло жизненно важную адаптивную функцию. Глупая машина не знает направления, она напоминает «игральную кость, которую вечно бросают на стол... какова вероятность того, что наибольшее количество очков выпадет чаще, чем наименьшее?» Джеймс утверждал, что сознание увеличивает эффективность машины мозга, «утяжеляя кости». Он писал (W.James, 1890, vol. I, p. 140): «Утяжеление игральных костей оказывает постоянное давление, делающее действия мозга более ясными», что «служит интересам владельца мозга». Сознание превращает выживание из «просто гипотезы» в «императивное повеление... Выживание будет иметь место, и, следовательно органы должны работать следующим образом... Каждое по-настоящему существующее сознание кажется, во всяком случае самому себе, борцом за конечные цели». Таким образом, сознание обладает ценностью для выживания. Ассоциация может зависеть от законов мозга, но наша воля способна, с помощью расстановки акцентов или посредством подкрепления, направить цепи ассоциаций на службу нашим интересам, и это направление — «все, чего только может пожелать самый страстный защитник свободы воли», поскольку, направляя ассоциации, сознание направляет мышление и, следовательно, действие (р. 141).

Конфликт между «церебралистским» взглядом Джеймса и его верой в поведенческую силу сознания проявился в теории эмоций Джеймса-Ланге, которая была предложена независимо друг от друга Джеймсом и голландским физиологом Карлом Ланге (1834-1900) в 1885 г. Благодаря тому, что эта теория была сформулирована в книге Джеймса «Принципы психологии», теория эмоций Джеймса-Ланге оказала влияние на каждого психолога, сталкивающегося с темой эмоций, и широко обсуждается по сей день.

Будучи психологом сознания, Джеймс хотел объяснить, каким образом и почему в сознательном опыте возникают эмоции. Он противопоставлял свою теорию эмоций теории эмоций этнической психологии, допуская, что, по крайней мере на первый взгляд, его теория менее правдоподобна:

Наш природный способ мышления об эмоциях заключается в том, что психическое восприятие некоторых фактов возбуждает психическую привязанность, называемую эмоцией, и что это состояние разума порождает телесное его выражение. Напротив, моя теория сводится к тому, что телесное выражение следует сразу же за восприятием возбуждающего факта и что наше ощущение этих изменений, по мере их возникновения, и есть эмоция. Здравый смысл говорит: мы упустили удачу — и мы сожалеем и плачем; мы встретили медведя — мы испугались и побежали; нас оскорбил соперник — мы разозлились и нанесли удар. Гипотеза, которую я намереваюсь здесь отстаивать, говорит, что эта последовательность событий неправильна, что одно психическое состояние вовсе не вызывается другим непосредственно, что сначала между ними должны быть поставлены телесные проявления и что более рациональным утверждением является то, что мы чувствуем сожаление, потому что плачем; злимся,

206 Часть II. Основание психологии

потому что наносим удар, боимся, потому что дрожим, а не то, что мы плачем, наносим удар или дрожим потому, что испытываем сожаление, злимся или боимся, как можно было бы сказать. Без телесных состояний, которые следуют за восприятием, последнее было бы чисто познавательным по форме, бледным, бесцветным, лишенным эмоциональной теплоты. Тогда мы могли бы увидеть медведя — и вынести суждение о том, что наилучшим является бегство; получить оскорбление — и счесть правильным нанести удар; но нам не следовало бы на самом деле испытывать страх или злость. Сформулированная в таком грубом виде, гипотеза, скорее всего, немедленно столкнется с недоверием. И тем не менее не потребуются ни многочисленные, ни притянутые за волосы соображения для того, чтобы смягчить ее парадоксальный характер и, возможно, убедиться в ее правоте (James, 1892a/1992, р. 352).

Формулируя свою теорию эмоций, Джеймс боролся с проблемами, которые остались нерешенными и по сей день. Первый вопрос — самый основной: что такое эмоция? Многие, а возможно, и большинство наших перцепций — «чисто познавательны по форме». Восприятие факса, компьютерной мыши или коробки с дискетами на столе «бледны, бесцветны, лишены эмоциональной теплоты». Но не вызывает сомнений, что, если я встречу в лесу медведя, мое восприятие будет, мягко говоря, очень теплым. Так в чем же состоит эта теплота — эмоция страха? Что присутствует в сознании в случае с медведем и отсутствует в случае с факсом?

Ответ Джеймса был продиктован рефлекторной теорией мозга. Напомним, что в рефлекторной теории мозг рассматривают как телефонный коммутатор, обеспечивающий связи между стимулом и ответной реакцией, но неспособный к порождению опыта, чувств или действий. Джеймс придает этому достаточно пассивному взгляду на мозг динамический аспект, утверждая, что любые воспринятые стимулы действуют на нервную систему так, чтобы автоматически осуществлять некоторые приспособительные телесные ответные реакции, не имеет значения, выученные или врожденные. Таким образом, если крупное животное встает на дыбы и рычит на меня, у меня есть врожденная и автоматическая тенденция бежать прочь. Когда я веду машину и загорается красный свет светофора, у меня выученная и автоматическая тенденция нажать на тормоза автомобиля.

Чтобы понять некоторые из более поздних споров относительно сознания, особенно моторную теорию сознания (см. главу 10), нам следует помнить, что в этой последовательности событий эволюционно адаптивным является мое бегство. То, что я могу субъективно чувствовать, глядя на медведя, не имеет никакого значения до тех пор, пока я в состоянии избежать его когтей. Я мог бы, как говорит Джеймс, смотреть на медведя и хладнокровно рассуждать о том, что бегство будет мудрым поступком, вообще ничего не чувствуя. Были построены роботы, способные находить одни объекты и избегать других, но, конечно, они не испытывают ни желания, ни страха.

Но поскольку мы, люди, на самом деле чувствуем страх (и желание), то в задачи психолога входит изобразить, что такое страх (или желание) — дополнительное состояние сознания, добавленное к когнитивной перцепции медведя. Джеймс высказал предположение о том, что это что-то дополнительное эмоциональное — регистрация сознанием состояния и активности нашего тела, вызванных видом медведя. Поскольку Джеймс думал о мозге всего лишь как о соединяющем устройстве, он поместил эмоции не в самом мозге, а вне его, во внутренних