Выступление с.Я. Румовского на собрании Академии наук

Речь С.Я. Румовского на собрании Академии наук 2 июля 1763 года является наглядным примером эмпирической истории. В ней он показал себя оригинально и глубоко мыслящим историком науки, выступающим против сложившихся ошибочных стереотипов.

Свои рассуждения об истории оптики С.Я. Румовский начинает с описания её генезиса и вклада великих учёных в её формирование:

«Оптика, равно как и все Науки, мало по малу достигла до того совершенства, в каком ныне оную видим. Во время Пифагорово, то есть за 600 лет до Р.Х., Математика заключала только Арифметику, Геометрию и Астрономию. Платон и его последователи первые начали помышлять об изъяснении, каким образом зрение в глазе человеческом совершается … им приписывается откровение двух истин: 1) что зрение по прямым линиям простирается, 2) что угол, под которым лучи отскакивают от плоскости непрозрачной, равен бывает углу, под которым на оную падает. От первых из этих истин начало получила Оптика собственно взятая, а от другой Катоптрика» [С.2].

Румовский упоминает об Александрийском мусейоне: «Училище, которое в Александрии процветало, достопамятно в рассуждении всех Наук, но особенно в рассуждении Математических.

Между учёными, которые щедротою сего Плопомеа <Птолемея> привлечены, достоин примечания славный геометр Епклид <Евклид>, которому приписываются между прочим две книги, одна об Оптике, другая о Катоптрике. Сия сочинения наполнены грубыми погрешностями, и потому сомнительно, справедливо ли оное Епклиду приписывается. Умножается сомнение тем, что в нём о Палле упоминается, которой спустя 700 лет жил после Епклида.

Около того же времени Сицилия произвела Архимеда, быстротою и проницанием разума подобного Нептону <Ньютону>. Сказывают, что сочинена была им книга о том, как кольцо под водою находящееся казаться должно, но древностью времен утрачена» [С. 3].

Румовский сожалеет о потере работы Архимеда по оптике, полагая, что его вклад должен был быть существенен. Но он выражает сомнение в возможности, на уровне развития технологий античной Греции, построения зеркал, по легенде сжегших Римский флот:

«Рассуждая по обширности разума его не можно сомневаться, чтоб Оптика от трудов его не получила приращения; что подтверждается некоторым образом, известною историей о зеркалах, которыми как сказывают Римский флот сожжен был. Сего сомнительного дела решить будучи не в состоянии, продолжу причины, которые побуждают остаться при одних догадках.

Что Архимеду одним зеркалом сего учинить не можно было, показать не трудно, как бы близко Римские корабли к городским стенам небыли. В сферическом зеркале фокус или зажигательная точка, от поверхности сферической отстоит на четвертую только часть диаметра. Откуда следует, что Сегмент долженстовал быть превеликой сферы, чтобы в расстоянии 150 футов зеркало зажечь могло. Тит Липий <Тит Ливий>, а особливо Полибий, искусной инженер и математик, описывал пространно осаду Сиракуз, похвалами превозносит подвиги Архимедовы к защищению отечества, но ничего не упоминает о сожжении Римского флота: по чему свидетельство позднейших писателей Зонора и Цецеса становиться сомнительно, и не имело бы в себе никакой важности, ежели бы не основано было на свидетельствах важных мужей Дионона, Диодора Сицилийского и прочих» [С.3].

Румовский описывает, как семнадцатом веке Афанасий Кирхер в Сиракузах вымерял сколь далеко корабли могли отстоять от городских стен – и нашел что около 150 фунтов. Афанасий предположил, что через сложение действий многих плоских зеркал, отражающих солнечные лучи, можно возжечь дерево. Но, поставив эксперимент, успеха не имел. Далее, Румовский упоминает, что якобы Бюффон доказал экспериментально возможность такого зеркала. Он взял «400 небольших плоских зеркал, которыми солнечные лучи совокуплены будучи в одно место жар произвело, что в расстоянии 190 футов олово и свинец растоплялся – а дерево в пепел обращаемо было» [С.4].

Размышляя о причинах, почему со второго века нашей эры об оптике Птолемея учёные находят только упоминание, он высказывает предположение, что большинство работ по оптике были утрачены при разорении Александрийской библиотеки: «Хотя и сие сочинение до наших времен не сохранено, однако же места другими авторами из оного приводимые; а особливо Оптика Аравитянина Алгацена, которая как учёные доказывают вся составлена из Птолемеевой, показывают достоинства сочинения Птолемеева. Рассуждая об оптике Алгаценовой должно думать, что в птолемеевы уже времена Тефиа Катоптрика приведена была в довольное совершенство, но Физическая Оптика весьма была недостаточна. Что касается до свойства преломления лучей, откуда Диоптрика начала свое получила, больше того не знали, как что лучи проходят из одного прозрачного тела в другое, прямо, но преломивщись другим путём простираются. Аггацен, о котором когда жил заподлинно неизвестно, и после его Роджер Бакон, в третьем на десять веку после РХ, покушались найти правило, по которому лучи преломляются, но без успеху. В сочинениях их находим между прочим, о фокусах или зажигательных точках стеклянных шаров; о видимом сквозь оные величин вещей, о цветах, но всё не основательно. Таково было состояние Оптики, даже до шестаго на десять веку» [С.5].

«Упоминая о Роджере Баконе не можно умолчать, что ему приписывают многие изобретения зрительных труб, утверждаясь на том, что Бакон в одном месте говорит: зрение через преломление лучей совершающееся больше кажность в себе содержит; ибо удобно из выше сего предложенных правил видно, что большия вещи могут казаться малыми и далеко отстоять от близких…

Не можно прикословить, что сии слова могут подать повод думать, будто бы Бакону известны зрительная труба, и многие Англичане стараясь честь сего изобретения приписать Англии, за подлинно утверждают, что Роджер Бакон был первой оным изобретателем. Напротив того иностранцы, и сам Шмит будучи Англичанин, вникая беспристрастно в сии слова, в Оптике своей доказывает, что Бакон не только о зрительных трубах, ниже о действии стекол, из которых ныне трубы составляются не имел прямого понятия» [С.6].

Дойдя до времени Роджера Бекона, Румовский отмечает мифы, связаные с его персоной и техническую невозможность в изобретении линз в тот период. Причиной приписывания историками науки того или иного открытия, по мнению Румовского, лежит в борьбе за национальный приоритет: «С большей вероятностью можно было бы приписать Бакону изобретение выпуклистых и вогнутых стекол, из которых ныне трубы составляют, потому что они без сомнения в третьем надесять веке стали быть известны. Но он рассуждая о стеклах сферических, говорит, ежели сквозь стекло с одной стороны выпуклистое, а с другой плоское посмотришь на какое-нибудь тело, то оное, особливо ежели будет малая часть сферы, в большом виде казаться будет. Потом присовокупляет, что и кусок стекла с обоих сторон плоской тоже самое действие произвести может. Из сего …. заключают, что Бакон недостаточной своей Теории никогда не приводил в действо.

Не смотря на глубокое молчание писателей до третьего надесять веку с изобретением выпуклистых или вогнутых стекол, любители древностей собирают все места, где только тень оного является, и не имеющих к древности равного почтения насильно стараются их уверить, что употребление выпуклистых стекол прежде РХ было известно» [С.7].

Румовский отмечает, что еще у Плиния упоминаются стеклянные шары, Плутарх писал, что «Вестальские девицы при помощи хрустального шара возжигали огонь». Но в реальность этого он не верит. «Первые неложные следы выпуклистых стекол находим в Италии около третьего надесять веку. Реди, в письме к Паплу Фальконгеру приводит из рукописного Летописца следующие слова: Брат Александр, который жил в третьем на десять веку, муж честной простодушной что не слышал и не видел, сам умел делать: очки, который человек зделал, а художества своего сообщить не хотел, он сам зделал и с великой охотой сообщил свету, Реди же в библиотеке своей имел книгу в 1299 году писанную, в которой следующие примечания достойные слова находятся. Я от старости нахожусь в таком состоянии, что не мог бы ни читать, ни писать без стекол очками называемыми» [С.8].

Румовский отмечает странность того, что прошло так много времени от изобретения сферических стекол до появления первых телескопов: «Имея искусство делать такие стекла, казалось бы, что скоро после сего времени должно было следовать изобретение зрительных труб, ибо к сложению оных ничего более не требовалось, как расположить два стекла в надлежащем одно от другой расстоянии. Как сие не легко кажется, однако же сложение зрительных труб до исходу пятого надесять века было неизвестно. Между тем временем Мавралико и Бабтисто Порта старались изъяснить, каким образом в глазе человеческом совершается, и весьма близко к истине находились. Мавролико показал, к чему служит в глазе человеческом на хрусталь похожее и с обоих сторон выпуклистое тело, а Порта уподобил глаз темной коморе, в которую сквозь выпуклистое стекло лучи входят, и противо отверстия, в которое стекло вставливается, находящиеся вне тела, толь живо на противолежащей белой стене изображение кажутся, как будто мы на них сами глядели. Оставалось только уподобить помянутую стену чувствительной внутренной глазу перепонке; но сие оставлено было до начала седьмого надесять веку. Кеплер собирал предков своих изобретения, и к оным свои привоскупляя наконец открыл сие таинство» [С.9].

Подходя к истории оптики, зафиксированной в печатных текстах, соответствующих времени изобретения и публикации, Румовский видит все меньше противоречий между созданной историей и возможностью её реальности. Он описывает вклад Декарта, Виллебре де Снеллия, Якова Григория, Эйлера, Г. Либеркина. В заключении он патетически восклицает: «Здесь показывается пример, сколь трудно натура с тайностями своими разлучается. Самые великие люди, бывшие её любимцами, для коих она сокровенного не имела, наконец принуждены были останавливаться молчать со удивлением. Что нынешнему веку отказано, то может быть предоставлено нашим потомкам» [С.25].

Рассуждения С.Я. Румовского интересны как свидетельство восемнадцатого века об истории оптики. Они также иллюстрируют сомнения, возникающие из несоответствия известного технико-технологического уровня возможным изобретениям, а также осознаваемые противоречия написанной истории науки известным закономерностями её развития.

Работа поддерживалась грантами РГНФ № 11-13-73003а/В и № 10-03-00540.