1) Orat. Catech. C. V (lligne. T. Xly. Col. 21). Τ. Ιυ, 15-16. 2) Вес. I, 10. Стр. 14.

— 105 —

раго по образу Его и подобію создана; а когда отъ Него отлучится, принуждена искать себѣ удовольствія въ созданіяхъ и страстями различными, какъ рожцами себе питать 1), но надлежащаго упокоенія и отрады не обрѣтаетъ; и такъ отъ гладу слѣдуетъ ей умрети. Духу бо духовная пища, потребна есть" 2).

Сдѣдовательно_; святое общеніе съ Богомъ является не обязанностью только, но прямой необходимостью человѣка. Внѣ этого общенія человѣкъ не только внѣ своего призванія, не только грѣшенъ, но и прямо нравственно мертвъ. Въ силу этого, нормальный человѣкъ жаждетъ Богообщенія, какъ своей завѣтной цѣли (Филипп. I, 23). „Созданный по образу и подобію Божію, человѣкъ, говоритъ Преосв. Феофанъ, по самой природѣ своей есть нѣкоторымъ образомъ Божескаго рода (ср. Дѣян. XVII, 28. 29). Будучи же рода Божія онъ не можетъ не искать общенія съ Богомъ не только, какъ съ своимъ началомъ и первообразомъ, но и какъ съ верховнымъ благомъ" ³).

Итакъ, если православная Церковь учитъ, что „конецъ добродѣтельной жизни есть блаженство" ⁴), то этимъ она отнюдъ не освящаетъ наемническаго отношенія къ добродѣтели, не думаетъ основать нравственную жизнь на корыстномъ стремленіи кь самоуслажденію. Мы выше видѣли, съ какой силой и рѣшительностью отвергается это эгоистическое начало св. отцами Церкви. „Предѣлъ человѣческаго блаженства есть подобіе Божеству" ⁵), а это подобіе — въ святости. Добродѣтель, слѣд., и есть то блаженство, котораго ищетъ себѣ христіанинъ. Добро само по себѣ дорого для христіанина, само есть высочайшее благо.

Слѣдователъно, чтобы понять блаженство Богообщенія, чтобы быть участникомъ блаженной славы въ жизни вѣчной, необходимо прежде отрѣшиться отъ себя, пожертвовать своими себялюбивыми желаніями въ пользу добра, какъ высшаго закона бытія; необходимо прежде положить средоточіе своей

1) Святитель здѣсь объасыяетъ притчу ο блудномъ сынѣ.

2) т. II, 192.

3) Феофанъ. Начертаніе. Стр 32.

4) Григорій Нисскій Надпис. Псал. I, 1. т. 2.

5) Онъ же Ibid. Migne. t. XLIY. col. 433. τ. II. 4.

— 106 —

жизни не въ себѣ, а въ волѣ Божіей, „предоставить, однимъ словомъ, надъ собой царствоваті, Богу" 1). Разъ средоточіе жизни человѣка въ его „я", разъ онъ закономъ бытія считаетъ себялюбіе, тогда для него воля Божія, какъ всякое ограниченіе его хотѣній, представляется враждебной, неудобоносимой, и Самъ Господь немилосерднымъ властителемъ, который жнетъ, гдѣ не сѣялъ. Себялюбецъ, слѣдовательно, не можетъ признать святости своимъ высшимъ благомъ, не пойметъ и блаженства Богообщенія. Но разъ человѣкъ отрекся отъ себя во имя святости, тогда и враждебность для него Божественнаго міропорядка пропадаетъ сама собою.

Для святаго, т. е. любящаго святость, Святый Господь является естественнымъ концомъ всѣхъ желаній,—не только первообразомъ для подражанія (который можетъ предноситься созванію и насильственно), а, именно, отвѣтомъ на запросы природы человѣка, является и союзникомъ и опорой, однимъ словомъ, всѣмъ. Понятно, что для такого человѣка Богообщеніе будетъ не непосильнъшъ бременемъ, какимъ оно было для многихъ людей въ Ветхомъ Завѣтѣ и какимъ является общеніе съ праведниками для насъ теперь. Для любящаго святость Богообщеніе будетъ именно желаннымъ благомъ, цѣлью всѣхъ его стремленій, для которой онъ пожертвуетъ всѣмъ, что можетъ только представляться дорогимъ съ человѣческой, грѣховной точки зрѣнія. „Что ми есть на небеси и отъ Тебе что восхотѣдъ на земли? Исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моего и часть моя, Боже во вѣкъ". Поэтому-то, въ то время, какъ народъ еврейскій, только-что вышедшій изъ Египта и еще не позабывшій египетскихъ мясъ, изнывалъ отъ страха, стоя у подошвы Синая и ощущая близость Божію, въ то время, какъ народъ просилъ из-

1) «Языческіе мудрецы, по словамъ св. Василія Вел., пускались въ умозрѣнія ο копцѣ человѣческомъ, но они разошлнсь въ понятіи ο семъ. Одни утверждали, что конецъ этотъ есть знаніе; другіе же успѣшное дѣйствованіе; иные—разиообразное употребленіе жизни и тѣла; а другіе, ставъ скотоподобными, говорили, что этотъ конецъ есть удовольствіе. Но по нашему ученію, конецъ, для котораго все дѣлаемъ и къ которому стремимся, есть блаженная жизнь въ будущемъ вѣкѣ. И конецъ сей достигается, когда представляемъ надъ собой царствовать Богу. Лучше сего для разумной природы доселѣ не изобрѣталъ еще разумъ». т. I, 289. Пс. XLVIII, I.

— 107 —

бавить его отъ невыносимаго для него Богообщенія (Исх. XX, 18—19); святой „пророкъ Моисей,—по выраженію преосв. θеофана,—поставлялъ зрѣніе лица Божія краемъ своихъ желаній и послѣ того уже, какъ Богъ явилъ чрезъ него столько чрезвычайныхъ дѣйствій Своей благости и всемогущества: „Аще обрѣтохъ благодать предъ Тобою, яви ми Тебѣ Самаго, да разумно вижду Тя (Исх. ХХХIII, 13), молился онъ" 1). Имже образомъ желаетъ елень на источники водныя, описываетъ свое душевное настроеніе святой пророкъ Давидъ, сице желаетъ душа моя къ Тебѣ, Боже" (Пс. XII, 2), „желаетъ и скончавается душа моя во дворы Господни" (и только тамъ, рядомъ съ Богомъ, находитъ свой покой, какъ птица гнѣздо), „мнѣ же прилѣплятися Богови благо есть" (LXXII, 28). Такимъ образомъ, только общность настроеній, подобіе Богу дѣлаетъ Богообщеніе истиннымъ благомъ человѣка. Святый Господь только „на святыхъ почиваетъ". Вотъ почему и Господъ Іисусъ Христосъ просилъ Своего Небеснаго Отца только „о тѣхъ, которыхъ Отецъ далъ Ему" , т. е. только объ усвоившихъ себѣ жизнь Христову, только ο познавшихъ Бога подобно Самому Христу (ст. 25),—„чтобы они были съ Нимъ" (Io. XVII, 24); потому, очевидно, что только они способны быть въ единеніи любви со всесвятымъ Богомъ (ст. 20—21). „Тѣ только,— говоритъ св. Іустинъ Мученикъ, достигнутъ безсмертія, которые приближаются Богу святостію жизни и добродѣтелъю" ²).

Нельзя представлять себѣ дѣло въ томъ видѣ, что христіане отрекаются отъ себя въ пользу доородѣтели потому, что знаютъ конечный выводъ этого самоотреченія, знаютъ, что такимъ путемъ они всетаки въ концѣ копцовъ придутъ къ большей выгодѣ. Первые шаги по пути добродѣтели, конечно, весьма часто руководятся такимъ соображеніемъ. Но это только первые шаги. Чѣмъ болѣе человѣкъ познаетъ Бога, чѣмъ болѣе онъ приближается къ Богу, тѣмъ все менѣе и менѣе становится для него возможнымъ подобное разсчетливое настроеніе. „Истинная и вожделѣнная красота, созерцаемая только имѣющими очищенный умъ, принадлежитъ, по словамъ св. Василія Великаго,—Божію и блаженному ес-

¹) Начертаніе. Стр. 33.

²) І-я ап. 21. Изд. Преображенскаго, Стр. 59.

— 108 —

теству. Кто внимательно уетремляетъ свой взоръ на сіяніе и изящество сей красоты, тотъ заимствуетъ отъ нея нѣчто, какъ бы отъ красильнаго раствора на собственное лице наводя какіе-то цвѣтные лучи" ¹). И это не только потому и не въ томъ только смыслѣ, чтобы, созерцая эту красоту и восхищаясь ей, человѣкъ проникался желаніемъ ей подражать, а потому и въ томъ смыслѣ, что любовь, которая составляетъ основной законъ Божественной жизни, не можетъ въ очищенномъ сердцѣ не вызвать такой же любви. Человѣкъ созерцаетъ въ Богѣ не самозаключенную святость, которая была бы погружена въ услажденіе своими совершенствами, а видитъ прежде всего любовь, которая стремится жертвовать собой, стремится надѣлить своими благами всѣхъ, кто только можетъ ихъ воспринять. Человѣкъ сознаетъ, что онъ въ частности ничѣмъ не заслужилъ этой любви, — что, наоборотъ, его неблагодарность заслуживала наказанія, а не любви. Сознавая все это, можетъ-ли чистый, любящій добро человѣкъ не загорѣться въ отвѣтъ на эту любовь такой же безграничной и безкорыстной любовью, какую видитъ въ Богѣ? Тогда для человѣка пропадаетъ все: и самъ онъ, и будущія награды, и законъ справедливости, и остается только Одинъ Богъ, для Котораго онъ и живетъ и ο процвѣтаніи царства Котораго, какъ царства добра, онъ только и думаетъ, позабывая, будеть-ли самъ онъ участвовать въ этомъ царствѣ или нѣтъ. „Я увѣренъ, — говоритъ св. Апостолъ, — что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни начала, ни силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не можетъ отлучить насъ отъ любви Божіей во Христѣ Іисусѣ Господѣ нашемъ" (Римл. VIII, 38—39). Ради этой любви, ревнующей не ο своей выгодѣ, а ο славѣ Божіей, Илія считалъ невозможнымъ болѣе оставаться въ живыхъ, когда имя Божіе въ поруганіи. Ради этой любви Моисей просилъ Бога изгладить его изъ книги жизни, если народъ Божій не будетъ прощенъ Богомъ, а апостолъ Павелъ желалъ быть отлученнымъ отъ Христа. При правовомъ жизнепониманіи этого самопожертвованія нельзя никакъ объяснить: оно не только не понятно, но кажется какъ будто бы