Yulius_Evola_-_Osedlat_tigra (1)

просто предвосхитил то, что после Второй ми ровой войны осуществили отдельные предста вители новых поколений. Отказавшись от са моубийства как способа радикального реше ния проблемы смысла жизни для метафизиче ски одинокого человека, они перешли от слов к делу, желая обрести единственно возмож ный смысл посредством абсурдных и разруши тельных акций.

После очередной тяжелейшей травмы, нане сенной Второй мировой войной со всеми её по следствиями, и краха новой системы мнимых ценностей, подобные настроения охватили це лое поколение, названное сгоревшим или поте рянным, которое, несмотря на изрядную долю фальшивости, показухи и карикатурности, присущих их поведению, стало живым знаме нием времени. И хотя это явление имело срав нительно локальный характер, оно ничуть не утратило своей типичности.

Первым делом здесь можно вспомнить так называемых «бунтарей без знамени», young angry man, с их яростью и агрессивностью, на правленных против мира, где они чувствовали себя чужаками, уже не находя в нём никакого смысла и никакой ценности, достойных того, чтобы за них сражаться или хотя бы способных воодушевить на борьбу. Как уже говорилось, это стало признаком исчезновения из мира

44

«умершего Бога» прежних форм бунта, в осно ве которых, несмотря ни на что, сохранялась — как в том же утопическом анархизме — убеж дение в необходимости бороться за правое дело, которое можно отстаивать ценой любых разрушений и ради которого можно пожертво вать собственной жизнью. Если прежде «ниги лизм» был отрицанием неких конкретных цен ностей, присущих данному мироустройству и обществу, которые следовало уничтожить во имя других ценностей, собственно и толкавших на этот бунт, то его современные формы тяготе ют к бунту в чистом виде, к иррациональному мятежу, восстанию «без знамени».

К этому же направлению относятся англий ское движение teddy boys1 и немецкое движе ние Halbstarken (нем.— хулиганы, шалопаи.— Прим. перев.), «поколение руин». Известно, что как одни, так и другие использовали формы агрессивного протеста, нередко перерастав шие в криминальные акции и откровенный ван дализм, которые превозносились как «чистое действие», как бесстрастное свидетельство своего отличия от других. В славянских стра нах это явление проявилось в движении хули ганов. Еще более примечательным примером стали их американские единомышленники,

1 Пижоны (англ.). — Прим. перев.

45

представленные hipsters и beat generation1. Здесь также речь шла уже не о неких интеллек туальных построениях, но об экзистенциаль ной позиции, занятой определенной частью мо лодежи, что только позднее получило своё от ражение в литературе особого толка. По срав нению со своими британскими единомышлен никами эти молодежные движения отличались гораздо более холодным, откровенным и жест ким неприятием любого мнимого порядка, ра циональности, логичности — всего того, что они назвали «square», то есть всего, выглядяще го «добропорядочным», устойчивым, законным и надёжным; как кто то сказал, это была «мол чаливая разрушительная ярость», отвращение к «тому непостижимому отродью, которое умудряется всерьез воспылать страстью к жен щине, работе, семье» (Норман Подорец) (Phodoretz). Несмотря на все завоевания нау ки, для американских хиппи, наиболее полно испытавших на себе все прелести индустриали зации и ничем необузданного активизма, «орга низованное безумие нормального мира», вся абсурдность того, что сегодня принято считать нормальным, проявились с наибольшей оче видностью. Поэтому основными проявлениями

1 Соответственно «хиппи» и «битники».— Прим. перев.

46

этого движения стало абсолютное нежелание как либо отождествлять себя с внешним ми ром, полный отказ от какого либо сотрудниче ства с обществом, от любой возможности за нять «своё» место в этом обществе. При этом любопытно отметить, что это движение увлек ло не только молодежь, не только наиболее по страдавшие социальные низы, но и выходцев из самых различных классов, в том числе и наибо лее богатых. Новое кочевничество здесь сосед ствовало с тягой к простейшим формам сущест вования. Для хиппи алкоголь, секс, негритян ская джазовая музыка, скорость, наркотики, как и немотивированные преступления, в пол ном соответствии с тем, что некогда предлагал А. Бретон, стали средствами, позволяющими вынести пустоту существования за счёт край него обострения всех чувств. Они не боялись, но, скорее, жаждали «испытать ужасающие удары, наносимые собственным Я», пускаясь во всевозможные эксперименты над собой (Н. Мейлер). Отчасти книги Джека Керуака и поэзия Алена Гинзберга также стали порожде нием подобного рода настроений1.

1 Об американских битниках первого поколения,

которых следует отличать от более поздних маска радных и примитивных (тупых) течений, см. нашу

книгу L'Аrco e la Clava (1968), [Edizioni Mediterra nee. Roma, 2000, cap. 16].

47

Впрочем, надо сказать, что это движение уже имело своими предшественниками отдель ных авторов, справедливо прозванных Уолта ми Уитменами, которые, правда, в отличие от него воспели не оптимистический мир, испол ненный надежд, и жизнь американской демо кратической молодежи, но мир, катящийся в пропасть. Не считая Дос Пассоса и отдельных авторов того же круга, можно вспомнить Генри Миллера начального периода, которого с пол ным правом можно считать духовным отцом подобных течений. Можно сказать, что он был «больше, чем просто писателем или художни ком, но, скорее, коллективным явлением эпо хи — воплощенным и кричащим явлением, грубым проявлением экзистенциального стра ха, яростного отчаяния и бесконечного ужаса, скрытыми за крушащимся фасадом» (преди словие к «Тропику Рака». Editions du Chene, Paris, 1946). Это ощущение tabula rasa1, косми ческого безмолвия, ничто, полного крушения эпохи «у пророка, увидевшего наступление конца мира в момент наивысшего расцвета и блеска этого мира, достигшего апогея своего величия и своей чумной заразы».

Именно Миллеру принадлежат эти харак терные слова: «С самого начала я не знал ниче

1 Чистая доска (лат.).— Прим. перев.

48

го, кроме хаоса, который обволакивал меня по добно потоку, который я вдыхал своими легки ми». «Каменный лес, в центре которого скрыва ется хаос»,— так переживает современный че ловек окружающий его мир. «Бывало, что в са мом центре хаоса, в самом его сердце, я плясал или напивался вдрызг, или занимался любо вью, или с кем то дружил, или планировал но вую жизнь, но все было хаосом, все было кам нем, ни в чем не было надежды, ничто не подда валось пониманию»1.

Подтверждением подобного восприятия могут служить также те слова, которые вло жил в уста одного из своих персонажей другой писатель, Герман Гессе: «Я предпочитаю кор читься в пламени дьявольской боли, чем жить в этой атмосфере средней температуры. Тогда вспыхивает внутри меня дикое желание силь ных эмоций, чувств, гнев против этой плоской, рыхлой, обычной и стерилизованной жизни и жажда расколотить что нибудь вдребезги, всё равно что — магазин, собор или самого себя; стремление к ужасающим безумствам… Что я всегда на самом деле отвергал, ненавидел и проклинал, так эту удовлетворенность, это

1 См.: Генри Миллер. Тропик Рака. Тропик Козе рога. Черная весна. (Б.С.Г. ПРЕСС, 2001).—

Прим. перев.

49

безмятежное здоровье, этот жирный оптимизм буржуа, эту дисциплинированность посредст венного, среднего обывателя». П. ван ден Босх (P. van den Bosch) писал в своих «Детях абсур да»: «Мы призраки войны, на которой мы не бывали… Мы взглянули распахнутыми глаза ми на этот расколдованный мир, мы, более чем кто либо другой, являемся детьми абсурда. Бы вают дни, когда бессмысленность мира тяготит нас как порок. Нам кажется, что Бог умер от старости и наша жизнь лишена цели… Мы не скисли и не ожесточились, мы просто начина ем с нуля. Мы были рождены в руинах. Когда мы появились на свет, золото уже преврати лось в камень».

Таким образом, наследие предтеч европей ского нигилизма по большей части было усвое но представителями упомянутых здесь движе ний «потерянной молодежи» в жестких формах пережитой жизни. Важной чертой здесь явля ется отсутствие каких либо социал революци онных требований, неверие в возможность ор ганизованной деятельности, которая могла бы изменить сложившееся положение дел; это от личает эти движения как от вчерашнего ниги лизма, так и от левых интеллектуалов, высту пающих против буржуазного общества. «Рабо тать, читать, проходить подготовку в партий ных ячейках, верить, чтобы потом сломать себе

50

шею — нет, спасибо, это не для меня» — гово рит, к примеру, один из героев Керуака. Таков итог, к которому практически сводится и лю бая «революция» левых сил, когда она достига ет победы и преодолевает стадию простого бун та. Тот же Камю, после того как избавился от своих коммунистических иллюзий, со всей очевидностью выявил этот факт: революция неизбежно изменяет своим изначальным прин ципам, создавая новую систему угнетения и ус танавливая новый конформизм, имеющий ещё более тупой и абсурдный характер.

Здесь не место для более подробного рас смотрения всех этих свидетельств травмиро ванного существования, не говоря уже о сви детельствах со стороны тех, кого можно было бы назвать «мучениками современного про гресса». Как мы уже говорили, нас интересу ют лишь те из них, которые представляют со бой показательную ценность как знамения времени. Между тем большинство из рас смотренных выше форм выродились в экстра вагантные и проходящие модные формы. Но невозможно отрицать той причинной, а следо вательно, необходимой связи, которая объе диняет их с миром, «где умер Бог», которому так и не нашли замены. Исчезают одни фор мы, на смену им приходят другие, родствен ные прежним по сути и различающиеся толь

51

ко обстоятельствами своего возникновения, и так будет вплоть до завершения настоящего цикла.

5. Личины европейского нигилизма. Общественно-экономический миф и «протестные» настроения

Мы только что указали на принципиальную важность того безразличия, которое выказыва ет определенная часть молодежи, пережива ющая кризис, по отношению к перспективам социальной революции. В связи с этим имеет смысл несколько расширить горизонты, указав те разновидности современного общественно экономического мифа, при помощи которого нынешнее человечество пытается уйти от дей ствительности или заглушить боль, вызванную утратой смысла существования: с одной сторо ны, речь идёт о «западной» идее prosperity1, с другой — о марксистско коммунистической идеологии. И в первом и во втором случае мы, как и прежде, оказываемся на орбите нигилиз ма, который в материальном отношении приоб рел гораздо более значительный размах срав нительно с размахом, достигнутом нигилиз

1 Процветание (англ).— Прим. перев.

52

мом, присущем экстремистским кругам, для которых современный кризис имеет острый и незамаскированный характер.

Как уже было сказано, подоплёкой указан ного мифа является стремление хорошо орга низованной историографии определённого рода истолковать процессы, подготовивших на ступление европейского нигилизма, как про грессивное движение. Подобная интерпрета ция лежит в основе как «западного», так и ком мунистического мифа. Между двумя этими разновидностями в сущности единого мифа имеется своеобразная диалектическая связь, которая позволяет раскрыть их подлинный эк зистенциальный смысл.

Коммунистический миф, благодаря своей грубой топорности и откровенному признанию экономики как основной движущей силы, по зволяет с большей лёгкостью выявить те эле менты, которые позволяют понять его конеч ную цель. Как известно, его сторонники раз вернули бурную полемику против всех тех яв лений духовного кризиса, о которых мы только что говорили; однако, если само существова ние этих явлений ими не оспаривается, вся от ветственность за их возникновение возлагает ся на «буржуазное декадентство», «непросве щенность» и «анархический индивидуализм», характерные для буржуазных элементов, ото

53