Yulius_Evola_-_Osedlat_tigra (1)

ка, ощутившего свое одиночество перед лицом равнодушного божества, эрой высшего инди вида, готового, несмотря ни на что, к трагиче скому самоутверждению и нарушающего об щепринятые нормы не ради отрицания их за конности как таковой, но в стремлении отсто ять свое исключительное право на запретное, как в добре, так и во зле. На идейном уровне этот процесс окончательно исчерпал себя у Макса Штирнера, который видел в любой мо рали последнюю форму идолопоклонства, под лежащего искоренению. В «потустороннем», продолжающем жить в душе человека и же лающем быть законом ему, он изобличал «но вое небо», то есть коварный перенос во внут ренний мир того внешнего богословского по тустороннего мира, который, казалось, был уже окончательно отвергнут прежде. Преодо левая «внутреннего бога» и превознося свобод ного от закона «Единственного», отрицающего всякую ответственность и противостоящего всем ценностям и притязаниям со стороны об щества1, Штирнер, по сути, установил границы пути, ранее проложенного нигилистически на строенными социал революционерами (от ко торых и ведет своё происхождение понятие ни

1 См.: Макс Штирнер. Единственный и его собст

венность.

34

гилизм). Правда в отличие от него они действо вали, ещё веруя в утопические идеи общест венного устройства, борясь за торжество «справедливости», «свободы» и «гуманизма» над несправедливостью и тиранией, каковые они полагали присущими тогдашнему порядку.

Однако вернёмся к Ницше. Европейский ни гилизм, предсказанный им как общее и законо мерное явление, помимо области морали в уз ком смысле охватывает также сферу истины, мировоззрения и последней цели. «Смерть Бога» равнозначна потере всякого смысла жиз ни, всякого высшего оправдания существова ния. Круг проблем, поднятых Ницше, хорошо известен: в результате истощения жизненных сил и нарастания потребности в бегстве от дей ствительности был выдуман «истинный мир», или «мир ценностей», оторванный от «этого мира», ему противостоящий, придающий ему лживый, обманчивый характер и отрицающий за ним всякую ценность; был вымышлен мир бытия, добра и духа, который стал отрицанием и проклятием для мира становления, чувств и живой действительности. Сегодня распадается именно этот вымышленный «истинный» мир; осознание же того, что и сам он был всего лишь иллюзией, позволяет проследить само проис хождение этого придуманного мира и выявить его человеческие, «слишком человеческие» и

35

иррациональные корни. Вкладом Ницше — как «свободного ума» и «имморалиста» — в ниги лизм можно считать именно то, что он истолко вывал «высшие», «духовные» ценности не про сто как ценности, рожденные обычными жиз ненными влечениями, но главным образом как ценности, рожденные почти исключительно побуждениями, характерными для «декадент ской» и ослабленной жизни.

Итак, в результате единственно реальным остается только тот мир, который прежде под вергался отрицанию и осуждению во имя «высшего» мира, «Бога», «истины», то есть во имя того, чего нет, но что должно быть. Из этого вытекает следующий вывод: «Того, что должно быть — нет; то, что есть, суть то, чего быть не должно». Подобное состояние Ницше называл «трагической фазой» нигилизма. Это начало «нищеты человека, лишенного Бога». Кажется, что существование отныне лиши лось всякого смысла, всякой цели. Вместе с императивами, моральными ценностями и лю быми узами, рушатся все опоры. Здесь опять можно вспомнить Достоевского, который ус тами Кириллова говорит, что человек выду мал Бога только для того, чтобы быть в со стоянии продолжать жить,— а следователь но, Бог есть только «отчуждение Я». К ещё бо лее безоговорочным выводам пришёл Сартр,

36

который заявил, что: «экзистенциализм не яв ляется атеизмом, если последний сводится исключительно к доказательству небытия Бога». И добавил к этому: «Даже если Бог есть, это ничего не меняет». Существование в своей обнажённой реальности полностью пре доставлено себе самому и не имеет никакой точки отсчета вне себя, которая могла бы при дать ему смысл в глазах человека.

Итак, как мы видим, указанный процесс раз вивался поэтапно. На первой стадии происхо дит своеобразный метафизический, или мо ральный бунт. На второй — те же причины, ко торые исподволь питали этот бунт, исчезают, растворяются, теряют свое содержание для но вого типа человека, и именно эту вторую ста дию можно считать собственно нигилистиче ской, поскольку на ней главной темой стано вится чувство абсурда, чистой иррационально сти человеческого состояния.

4. От предвестников к «потерянному поколению» и «поколению протеста»

Имеет смысл сразу указать на факт сущест вования определённого идеологического тече ния с соответствующей особой «историографи ей», согласно которому вышеописанный про

37

цесс (или по крайней мере его начальные ста дии) имеет положительный характер, является неким завоеванием. Это очередной аспект со временного нигилизма, подоплёкой которому служит постыдное чувство «жертвенной эйфо рии» (или, как сказали бы мы сегодня,— «ком плекс заложников» — Прим. перев.). Хорошо известно, что со времени зарождения просве тительства и либерализма и вплоть до форми рования имманентного историзма, поначалу имевшего «идеалистический», а позднее мате риалистический и марксистский характер, приверженцы подобных учений истолковыва ли указанные стадии распада как освобожде ние и новое самоутверждение человека, пре возносили их как прогресс духа и как истин ный «гуманизм». Позднее мы ещё увидим на сколько подобного рода мышление сказалось на отдельных (далеко не лучших) взглядах Ницше, относящихся к периоду постнигилиз ма. Теперь же ограничимся указанием лишь на один существенный момент.

Никакой Бог никогда не связывал человека. Божественный деспотизм является выдумкой чистой воды. Точно такой же выдумкой являет ся деспотизм, которому, по мнению деятелей эпохи Просвещения и революционеров, мир Традиции был обязан своим вертикально ори ентированным устройством, своей иерархиче

38

ской системой и разнообразными формами за конной власти и священного владычества. Во преки подобным представлениям, истинным основанием традиционного мира всегда был особый внутренний склад, способность к рас познанию и интересы, присущие особому чело веческому типу, почти окончательно исчезнув шему в наше время. Некогда человек возжелал «освободиться» и ему было позволено это сде лать. Ему разрешили разорвать даже те узы, которые скорее поддерживали, нежели связы вали его; ему дали «насладиться» всеми по следствиями обретённой свободы, которые со строгой неумолимостью привели к нынешнему положению дел, к миру, в котором «Бог мертв» (Бернанос говорит: «Бог удалился»), а жизнь превратилась в царство абсурда, где всё воз можно и всё дозволено. Во всём произошед шем следует видеть исключительно действие того, что на Востоке называют законом согла сованных действий и противодействий, кото рый объективно работает «по ту сторону добра

изла», по ту сторону любой мелкой морали.

Впоследнее время разрыв увеличился, охва тив уже не только уровень морали, но также онтологический и экзистенциальный уровень. Ценности, вчера подвергавшиеся сомнению и расшатывающиеся критикой немногих, срав нительно одиноких предвестников, сегодня

39

окончательно утратили прочность в общем по вседневном сознании. Речь идёт уже не просто о «проблемах», но о таком состоянии дел, при котором имморалистический пафос вчерашних бунтарей уже кажется предельно устаревшим и надуманным. С некоторых пор подавляющее большинство западного человечества настоль ко свыклось с мыслью о полной бессмысленно сти жизни и её абсолютной независимости от какого либо высшего начала, что принорови лось проживать её наиболее сносным и по воз можности наименее неприятным образом. Од нако обратной стороной и неизбежным следст вием подобного состояния является всё боль шее оскудение внутренней жизни, которая ста новится все более бесформенной, непрочной и ускользающей, наряду со стремительным ис чезновением всякой стойкости характера. С другой стороны, поддержанию этого состоя ния способствует хорошо разработанная сис тема компенсационных и усыпляющих средств, которая нисколько не утрачивает свой действенности от неумения большинства рас познать ее истинный характер. Один персонаж Э. Хемингуэя подводит итог следующим обра зом: «Религия — опиум для народа… Но сего дня и экономика — это опиум для народа, так же как и патриотизм… А секс, разве не являет ся он тем же опиумом для народа? Но выпив

40

ка — это лучший из опиумов, совершенней ший из них, даже если некоторые предпочита ют ему радио, этот опиум пользуется большим спросом».

Там, где рождается подобное чувство, фасад начинает шататься, строительные леса разва ливаются и за распадом ценностей наступает очередь отказа от всех заменителей, при помо щи которых пытаются замаскировать бессмыс ленность жизни, отныне предоставленной са мой себе. Одновременно с этим возникает эк зистенциальная тема тошноты, отвращения, пустоты, ощущаемой за системой буржуазного мира, тема абсурдности новой «приземлённой» «цивилизации». У людей с обострённой чувст вительностью проявляются различные виды экзистенциальной травмы, возникают состоя ния, которые описывают как «чувство призрач ности происходящего», «деградацию объектив ной реальности», «экзистенциальное отчужде ние». Единичные переживания, ещё вчера дос тупные лишь редким мыслителям и художни кам, становятся сегодня привычным и естест венным образом жизни для многих представи телей новейших молодежных движений.

Казалось бы совсем недавно всё вышеска занное касалось только отдельных писателей, художников и «проклятых поэтов», которые вели беспорядочную жизнь, нередко злоупот

41

ребляли спиртным и наркотиками, смешивая гениальность с атмосферой экзистенциального распада и иррационального бунта против гос подствующих ценностей. Крайне показателен в этом отношении случай Рембо, высшей фор мой бунта для которого стал отказ от собствен ного гения, молчание, уход в практическую деятельность, граничащую с банальными поис ками наживы. Можно вспомнить также Лот реамона, которого экзистенциальная травма подтолкнула к болезненному прославлению зла, ужаса, хаотичной стихийности (Мальдо рор, герой его стихов, говорит: «Я принял жизнь как рану, и воспретил себе самоубийст вом исцелить её»). Подобно Джеку Лондону и многим другим, включая раннего Эрнста Юн гера, одинокие индивидуалисты издавна пуска лись в авантюры в поисках новых горизонтов в дальних землях и морях, но для остальных мир продолжал оставаться надёжным и устойчи вым, и под знаменами науки звучал гимн во имя триумфального шествия прогресса, лишь изредка заглушаемый грохотом бомб анархи стов одиночек.

Но уже после Первой мировой войны про цесс начал развиваться в полную силу, предве щая появление крайних форма нигилизма. Правда поначалу эти формы продолжали со хранять маргинальный характер и затрагивали

42

преимущественно представителей творческой среды. Одним из наиболее значительных и ра дикальных явлений того времени можно счи тать дадаизм, который довел до логического за вершения те глубинные побуждения, которые питали различные движения авангардного ис кусства. Дадаизм окончательно отверг уже сами категории искусства, утверждая необхо димость перехода к хаотическим формам жиз ни, полностью лишенной рациональности, ло гичности и всяческих уз, призвав к принятию всего абсурдного и противоречивого в мире, как составляющего саму сущность жизни, и за кончив прославлением этой бессмысленности и бесцельности.

Отчасти подобные темы позднее продолжил развивать сюрреализм с его отказом подго нять жизнь под «смехотворные условия всяко го существования здесь внизу». Этот путь до самого конца, ознаменованного самоубийст вом, прошли такие сюрреалисты, как Ваше, Кревель и Риго (Vache, Crevel, Rigault), по следний из которых бросил вызов своим еди номышленникам, обвинив их в неспособности совершить какой либо поступок вне рамок ли тературы и поэзии. Наконец, когда ещё моло дой Бретон заявил, что самым простым сюр реалистическим актом было бы выйти на ули цу и застрелить случайного прохожего, он

43