Глава 1. Политический дискурс, его стратегии и тактики

1.1. Понятие политического дискурса, его функции

В настоящее время отмечается возросший интерес лингвистов к проблемам дискурса активных социальных групп и прежде всего – политиков. Политический дискурс представляет собой явление, которое имеет частотное проявление и особое социальное значение в жизни общества. Вместе с тем феномен политического дискурса не поддается однозначному определению.

Политический дискурс является сложным объектом исследования, поскольку лежит на пересечении разных дисциплин – политологии, социальной психологии, лингвистики и связан с анализом формы, задач и содержания дискурса, употребляемого в определенных («политических») ситуациях [Демьянков 2001: 118].

В.Н. Базылев считает, что политический дискурс может рассматриваться как вариант фатической речи (её жанровая разновидность) в том плане, что частные цели политического дискурса (помимо собственно информационного содержания) подчинены начальному контактному импульсу, а информативная задача высказывания становится вторичной. Для того чтобы быть «правильно» (адекватно замыслу) понятым реципиентами, автор текста должен апеллировать к коллективным знаниям и представлениям. Если же речь идёт о тексте в политической сфере, то, вероятно, должна иметь место апелляция к когнитивной базе, поскольку политики и политические обозреватели адресуются (точнее - в идеале должны стремиться к этому) ко всему населению страны, а не к какой-то его части [Базылев 1997].

По концепции А. Н. Баранова и Е. Г. Казакевича политический дискурс образует «совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, освещенных традицией и проверенных опытом», подчеркивается его институциональность [Баранов, Казакевич 1991: 6]. В институциональном дискурсе общение происходит не между конкретными людьми, а между представителями одного или разных социальных институтов (правительства, парламента, общественной организации, муниципалитета) и представителем другого социального института или гражданином (избирателем).

При семиотическом подходе политический дискурс определяется как своеобразная знаковая система, в которой происходит модификация се- мантики и функций разных типов языковых единиц и стандартных рече- вых действий [Шейгал 2000: 3]. Политический дискурс также трактуется как институциональное общение, которое, в отличие от личностно-ориентированного, использует определенную систему профессионально-ориентированных знаков, т.е. обладает собственным подъязыком (лексикой, фразеологией и паремиологией). С учетом значимости ситуативно-культурного контекста, политический дискурс представляет собой феномен, суть которого может быть выражена формулой «дискурс = подъязык + текст + контекст» [Шейгал 2000: 15].

В.З. Демьянков считает, что политический язык отличается от обычного тем, что в нем:

• политическая лексика терминологична, а обычные, не чисто «политические» языковые знаки употребляются не всегда так же, как в обычном языке;

• специфическая структура дискурса – результат иногда очень своеобразных речевых приёмов;

• специфична и реализация дискурса – звуковое или письменное его оформление.

Выделяя в рамках политической филологии политическую лингвистику, В.З. Демьянков указывает, что её предметом являются:

а) синтактика, семантика и прагматика политических дискурсов;

б) инсценировка и модели интерпретации этих дискурсов, в частности именования политологически значимых концептов в политическом употреблении в сопоставлении с обыденном языком. [Демьянков 2001: 117-118].

Общественное предназначение политического дискурса - внушить адресатам (гражданам сообщества) необходимость «политически правильных» действий и /или оценок [Демьянков 2001: 127].

Некоторые ученые [Паршин 2001] подвергают сомнению существование феномена политического дискурса, считая, что языковые черты своеобразия политического дискурса немногочисленны и не столь просто поддаются идентификации, а обычные лексические и грамматические маркеры, по которым можно выделить политический дискурс как своеобразное явление, не выходят за рамки соответствующих идиоэтнических языков. По мнению П. Б. Паршина, под политическим языком подразумевается вовсе не язык или, по крайней мере, не совсем и не только язык. Он выдвигает тезис о том, что предметом политической лингвистики является идиополитический дискурс, т.е. «своеобразие того, что, как, кому и о чем говорит тот или иной субъект политического действия» [Паршин 2001: 194].

В своей работе мы принимаем в качестве рабочего определения «политического дискурса» речевую деятельность политических субъектов в сфере институциональной коммуникации. Коммуникативными особенностями политического дискурса являются институциональность, конвенциональность и публичность (официальность).

К числу институциональных характеристик политического дискурса относятся его функции. К основным функциям политического дискурса Р. Водак относит: 1) персуазивную (убеждение), 2) информативную, 3) аргументативную, 4) персуазивно-функциональную (создание убедительной картины лучшего устройства мира), 5) делимитативную (отличие от иного), 6) групповыделительную (содержательное и языковое обеспечение идентичности) [цит. по Желтухина 2000а: 72].

В работах других зарубежных лингвистов, посвященных языку политики, выделяются наряду с информационной функцией также контролирующая функция (манипуляция сознанием и мобилизация к действию), интерпретационная функция (создание «языковой реальности» поля политики), социальная идентификация (дифференциация и интеграция групповых агентов политики) и агональная функция.

Политический дискурс, наряду с религиозным и рекламным, входит в группу дискурсов, для которых ведущей функцией является регулятивная. Исходя из целевой направленности, основной функцией политического дискурса можно считать его использование в качестве инструмента политической власти (борьба за власть, овладение властью, ее сохранение, осуществление, стабилизация или перераспределение). Однако, по мнению Е.И. Шейгал [2000: 35], данная функция по отношению к языку настолько же глобальна, насколько коммуникативная функция всеохватывающа по отношению к языку. В связи с этим предлагается дифференцировать функции языка политики в качестве аспектных проявлений его инструментальной функции по аналогии с тем, что все базовые функции языка рассматриваются как аспекты проявления его коммуникативной функции..

Е.И. Шейгал в рамках инструментальной функции языка политики выделяет восемь функций:

• функция социального контроля (создание предпосылок для унификации поведения, мыслей, чувств и желаний большого числа индивидов, т.е. манипуляция общественным сознанием);

- функция легитимизации власти (объяснения и оправдание решений относительно распределения власти и общественных ресурсов); функция воспроизводства власти (укрепление приверженности системе, в частности, через ритуальное использование символов);

- функция ориентации (через формулирование целей и проблем, формирование картины политической реальности в сознании социума);

• функция социальной солидарности (интеграция в рамках всего социума или отдельных социальных групп);

- функция социальной дифференциации (отчуждение социальных групп);

- агональная функция (инициирование и разрешение социального конфликта, выражение несогласия и протеста против действий властей);

- акциональная функция (проведение политики через мобилизацию или «наркотизацию» населения: мобилизация состоит в активизации и организации сторонников, тогда как под наркотизацией понимается процесс умиротворения и отвлечения внимания, усыпление бдительности) [Шейгал 2000: 36].

Наиболее значимым проявлением инструментальной функции языка политики, которое должно стимулировать к совершению действий, является мобилизация. Стимулирование может осуществляться как в форме прямого обращения (в таких жанрах, как лозунги, призывы и прокламации, законодательные акты), так и в создании соответствующего эмоционального настроя (надежды, страха, гордости за страну, уверенности, чувства единения, циничности, враждебности, ненависти).

В современной отечественной политической лингвистике существует несколько направлений исследования политического дискурса..

В первую очередь проблемы политической коммуникации нашли отражение в работах, посвященных изучению тоталитарного языка [Купина 1995; Романенко 2000 и др.]. В монографии Н.А. Купиной рассматривается словарь советских идеологем, относящихся к политической, философской, религиозной, этической и художественной сферам, а также языковое сопротивление и языковое противостояние коммунистической идеологии внутри России.

Значительный вклад в изучение политической коммуникации сделан А.К. Михальской [Михальская 1996б]. Проблема отношения речи и власти исследуется ею в плане сравнительно-исторической риторики с привлечением материала СМИ. А.К. Михальская отмечает: «Если для политиков предшествующих эпох необходимо было в первую очередь владение искусством публичного выступления (оратории), то для современного политического лидера этого недостаточно. Требуется также, а возможно, и в первую очередь, мастерство публичного диалога» [Михальская 1996б: 139].

От сделанных автором теоретических обобщений речевого поведения политиков отталкиваются многие последующие исследователи политического дискурса. В русле подходов к изучению политической речи, разработанных А.К. Михальской, исследуют современную политическую коммуникацию М.В. Китайгородская и Н.Н. Розанова [Китайгородская, Розанова 2003]. Сопоставление политического дискурса с советским политическим языком позволило им выявить основные тенденции в изменении характера современной политической коммуникации, и прежде всего – это замена жестко вертикальной модели общения между властью и народом, свойственной тоталитарному обществу, на модель с широкой зоной горизонтальных связей, свойственную демократическим обществам. Заслугой авторов является описание «многоголосия» в современной политической коммуникации не только на материале СМИ, но и устной речи политиков.

Ещё одно направление изучения политического дискурса касается перестроечных и постперестроечных инноваций в русском языке конца XX века [Баранов, Караулов 1991; Воробьева 2000; Гудков 2001; Вепрева 2002 и др].

Предпринятый нами обзор ни в коем случае не претендует на полноту охвата имеющейся по рассматриваемому вопросу литературы. Бесспорно, что исследование политического дискурса только начато и нуждается как в уточнении самого феномена политического дискурса, так и в более глубоких и масштабных описаниях материала с позиций дескриптивного и когнитивного подходов.

На наш взгляд, нерешенные задачи изучения политического дискурса касаются прежде всего уточнения самого понятия политического дискурса, так как во многих работах он трактуется слишком широко.

Другая нерешенная задача – описание речевого поведения политиков в плане речевого воздействия. Необходимость исследования политического дискурса на материале речи политиков диктуется тенденциями развития политической коммуникации, наблюдаемыми в нашем обществе, а именно – «орализацией» [Стернин 2003: 105] общения, значительным возрастанием роли устной речи, увеличением её удельного веса в общении и повышении значимости устной речи как формы существования языка. Это является свидетельством смены монологической коммуникативной парадигмы устной диалогической коммуникативной парадигмой.