М и р : Р у к о в о д с т в о д л я н а ч и н а ю щ и х

юге (Тамил-Наду и Карнатака), так и на севере (Бихар, УттарПрадеш, Западня Бенгалия) [John, Narayanan 2006:183].

Если вы ребенок в Бразилии и вам не посчастливилось при­ нести домой столько, сколько от вас ждали, или вы столкнулись со злым отчимом, то можете оказаться на улице и стать закон­ ной жертвой жестокой бразильской полиции. Даже в Аккре, столице очень семейной Ганы, стали появляться уличные дети. Но предъявлять обвинения глобализации как виновнику появ­ ления уличных детей в Латинской Америке, как это делает от­ личный историк семьи Элизабет Кузнесоф [Kuznesof 2005: 866], безосновательно. Вот еще один пример гиперинфляции терми­ на «глобализация». Более релевантными в данном случае пред­ ставляются такие факторы, как продолжающаяся эмиграция из обнищавших регионов (районов бывших плантаций и мест коллективного сбора урожая на северо-востоке), неформальная неолиберальная «флексибилизация» труда, местный вариант расширения и «облегчения» сексуальных отношений и брутализация улиц в связи с торговлей наркотиками.

Социальное значение и последствия детского труда сильно варьируются. С одной стороны, это долговой или принудитель­ ный труд, сексуальная или протоиндустриальная эксплуатация, как в случае ткачества ковров, производства футбольных мячей как в Манчестере начала XIX в. С другой стороны, это вклад в поддержание семьи посредством домашней работы, труда на ферме или мелкой торговли. Как правило, озабоченные пробле­ мой граждане стран, где существует детский труд, отстаивают необходимость дифференцированного подхода, который бы принимал во внимание многочисленные ограничения и неболь­ шое количество возможностей при крайней нищете. Успешная социальная политика была разработана в Мексике и прежде всего в Бразилии, где были внедрены денежные субсидии и бес­ платные завтраки для детей бедноты при условии посещения детьми школы, что тем самым значительно уменьшило необ­ ходимость детского труда. Эта политика распространилась и в других странах Латинской Америки и развивающегося мира.

ЮНОСТЬ: СЕКС И КУЛЬТУРА

Юность в социальной истории определяется прежде всего сек­ суально. Это период между началом активного сексуального

2 2 2

I V . Н а ш е в р е м я н а з е м л е : ж и з н е н н ы е п у т и

развития с соответствующими телесными изменениями, свя­ занными с менархе и половым созреванием, с одной стороны, и полной легитимацией и регулированием сексуальности в бра­ ке, а с недавних пор также и в сожительстве, с другой. В част­ ности, в традиционных африканских обществах вступление в юность — это важный обряд перехода, уединенная и часто болез­ ненная подготовка к наступающей взрослости. В протестантиз­ ме сохраняется обряд перехода в отрочество — конфирмация> которая сегодня утратила большую часть своей социальной зна­ чимости. Но еще в 1950-е годы в секулярной Швеции конфирма­ ция, проходившая в возрасте 14 лет после окончания начальной школы, означала и конец детства. Это было несколько религиоз­ ное приготовление к наступающей взрослости, которое оканчи­ валось первым церковным причастием — важным ритуалом и для католиков, но у них он происходит немного раньше.

Юность — это период приключений и освобождения от дет­ ства. Но она еще не отягощена ни полной ответственностью, ни всеми возможностями взрослого возраста. Это период физиче­ ской силы, и, как считается в большинстве человеческих культур, период особой физической красоты, мужской и женской, время культуры тела и эротической самопрезентации, а сегодня еще и в Интернете. Однако часто это также период фрустрации и гнева по поводу отсутствия признания и понимания взрослых, сопро­ вождающийся опытом отрицания комфорта, в котором живут старшие поколения, и их ценностей: работы, собственного жилья, власти и общественного влияния. (Недавно был опубликован общеевропейский обзор современного социального отрицания и форм политического участия молодых людей; см.: [Тегапоэ 2009]).

Неудивительно поэтому, что модернистские политические культуры, которые стремились изменить мир и сделать его та­ ким, каким он никогда не был ранее, восхваляли молодежь как своего любимого героя. В 1830-е годы Джузеппе Мадзини ос­ новал национальное республиканское движение «Молодая Ита­ лия» и международное объединение «Молодая Европа», давшие начало многим другим «молодым» движениям, в том числе за пределами Европы: «Новые османы»5 в 1860-х годах, «Молодые тунисцы» с 1907 г., «Младотурки» 1910-х годов, «Молодая Ин-

5 Выражение, принятое в отечественной историографии и. В оригина­ ле — «молодые османы», преемниками которых стали младотурки. —

Примеч. пер.

223

М и р : Р у к о в о д с т в о д л я н а ч и н а ю щ и х

донезия» и ее «Обет молодежи» в 1928 г.6 Итальянский фашизм более явнО) чем германский нацизм (который черпал свои идеи в том числе из реакционного немецкого романтизма), был дур­ ной меланхолией модернизма, несмотря на его прагматичный конкордат с монархией и церковью. Его боевым гимном была Ооутегга — «Юность». Американское бунтарское поколение 1968 г. провело моральную демаркационную линию между мо­ лодыми и всеми остальными: «Не верь никому старше тридца­ ти!» В антикоммунистических переворотах в Восточной Европе 1989 г. самые воинственные и самые «правые» силы в Венгрии называли себя Рг4е$г («Молодые демократы»). Это та самая пар­ тия, которая в 2010 г. получила парламентское большинство под руководством все того же лидера, хотя теперь он уже скорее че­ ловек средних лет, чем юноша7. Самый успешный плакат партии в 1989 г. изображал престарелых коммунистических лидеров — Брежнева и Хонеккера, — целующих друг друга в щеки по рус­ скому обычаю, с текстом: «Их любовь — и наша!» Коммунизм был представлен как старческий гомосексуализм.

Исторически молодежная политика эпохи модерна была пре­ жде всего студенческой политикой. Несмотря на небольшую численность, студенты сыграли выдающуюся роль в европей­ ских революциях 1848 г. В XX в. они часто стояли в авангарде антиколониальных движений. Как уже более многочисленная сила, они были на передовой во время восстаний 1968 г., почти мирового движения второй половины 1960-х годов, и именно студенты составили основу китайского протестного движения 1989 г.

Сегодняшняя политическая картина более разнообразна. Не­ многие университеты столь радикально политизированы, как университет Буэнос-Айреса. Студенты играют важную роль в современных выступлениях среднего класса от Каракаса до Бангкока. Однако образ молодежного протеста включает в себя также картину бунтующей безработной молодежи второго по­ коления иммигрантов в непрестижных пригородах, скажем, во Франции или Швеции.

6«Обет молодежи» — декларация конференции молодых индонезий­ ских националистов 28 октября 1928 г., провозгласившая идеалы «одной родины, одной нации, одного языка». — Примеч. пер.

7С 2003 г. партия называется «Фидес — Венгерский гражданский союз»; лидер — В. Орбан (р. 1963). — Примеч. пер.

224

IV. Н а ш е в р е м я н а з е м л е : ж и з н е н н ы е п у т и

В то же время продолжение обучения стало отличительной чертой современной молодежи. Сегодня в богатых странах око­ ло двух третей молодых людей получают университетское или профессиональное образование после окончания средней шко­ лы, в США и Южной Корее — свыше 80% молодея^. Для срав­ нения — в Индии и Китае в 2003 г. этот показатель равнялся 11% и 13% соответственно, в Нигерии — 8%. В Латинской Америке высшее образование получает большее число молодых людей: в Бразилии — 18%, в Мексике — 21%. Но это значительно ниже, чем в Юго-Восточной Азии: в Малайзии — 27%, на Филлипинах — 31%, в Таиланде — 37% [World Bank 2005: Table 2.11]. Быстрое расширение среднего и высшего образования стало главной основой успешной стратегии развития в Восточной и Юго-Восточной Азии.

В сегодняшней африканской политике, управляющей самы­ ми молодыми обществами в мире, министр по делам молодежи и/или руководитель молодежной организации правящей пар­ тии — это человек, обладающий большой властью (до сих пор это, как правило, был мужчина), хотя всегда стоящий во втором ряду. Но в целом молодежь больше не является главным субъек­ том политики. Понятие «молодежная культура» потеряло свои политические коннотации и теперь связано с миром досуга. Однако для Вашингтона молодежь стала чем-то вроде угрозы политическим лидерам: «молодежный пузырь» — один из кош­ маров вашингтонских стратегов мирового господства США и национальной безопасности, отозвавшийся в научном мире ра­ ботой Гуннара Хайнзона [Heinson 2003], который также являет­ ся консультантом НАТО8.

Речь идет о стремительном росте численности молодежи, в особенности молодых мужчин в возрасте от 15 до 25-30 лет, их недовольстве существующим социальным порядком и воз­ можном восстании против него. Это не полная паранойя. В кон­ це концов, именно послевоенный бэби-бум 20 лет спустя стал основой радикального молодежного и студенческого движе­ ния 1960-х годов. В Африке, Западной и Южной Азии новые

8 «Молодежный пузырь» — понятие, введенное Гари Фуллером в

1995 г., —сверхпропорциональная представленность молодежи в струк­ туре населения: 20% в возрасте 15-24 года или 30% в возрасте до 15 лет, что вызывает, согласно Фуллеру, социальные беспорядки, войны, рецес­ сию. — Примеч. пер.

225

М и р : Р у к о в о д с т в о д л я н а ч и н а ю щ и х

крупные когорты молодых людей, требующих работы и пра­ ва участвовать в политике, могут поколебать как режимы, так

инациональные границы. Они могут обратить свою ярость и друг против друга. «Молодежный пузырь» наиболее очевиден в странах Африки к югу от Сахары, где 15-24-летние составляют почти треть всего населения. В начале 1990-х годов это соот­ ношение было почти таким же во всем третьем мире, от Китая до Латинской Америки, включая непосредственные натовские мишени в Западной Азии и Северной Африке, но за пределами Африки оно идет на убыль [ILO 2008а: Fig. 7].

Однако за пределами бункеров Пентагона и НАТО молодеж­ ная культура приобрела совершенно другое, гедонистическое, досуговое значение, которое только при случае становится по­ литическим. Досуг, включающий проказы, приключения и по­ зерство заряженных эротически (если обычно не разряжаемых сексуально) встреч полов, имеет в молодежной культуре долгую историю, в особенности в крупных, относительно раскрепощен­ ных, обществах Северо-Западной Европы. Культуре танцзала, популярной среди молодежи народных классов Северной и За­ падной Европы и Северной Америки, уже более века. Спортив­ ные практики, ставшие массовыми во второй половине XIX в., создали и массовую аудиторию, как молодую, так и не очень. Но

яне думаю, что поколенческим предубеждением будет сказать, что молодежная культура, поддерживаемая многочисленной когортой 1940-х годов, перешла на новую ступень в 1960-е годы. Центром ее стала поп-музыка, продвигаемая мощным альянсом медиа (профессиональной звукозаписывающей индустрии, бы­ стро двигавшейся от миньонов и долгоиграющих пластинок к кассетам), захватывающих «живых» концертов, радио, кино, те­ левидения, CD-дисков и видео. В 1970-1980-х годах это превра­ тилось в молодежную культурную волну глобализации, расту­ щую до сих пор.

В2000-х годах новацией стали музыкальная культура, под­ держиваемая новыми электронными устройствами (шрЗплееры, iPod и др.) и — что более важно с социальной точки зре­ ния, — интенсивное виртуальное общение посредством чатов

иобменов изображениями, встреч по всему миру в Facebook, MySpace и других социальных сетях. Привлекательность этой лихорадочной культуры самопрезентации не так просто понять старшему поколению, хотя по интенсивности она похожа на от­

226