Колесов В. В. Историческая грамматика русского языка

10. Глагол

ративы, каузативы. Такие способы действия настолько актуальны

впоздней праславянской системе, что, по существу, охватывают все типы основ.

Таким образом, ко времени появления первых памятников письменности восточные славяне имели четко организованную с и с т е м у глагольных форм, которые в целостном виде представлены только

всловесных формулах как образцы средств выражения конкретных действий и состояний, данных в их реальной последовательности и длительности. Все средства формообразования определяла глагольная основа, которая, как и у имен, представлена чисто фонетически, но служила для организации морфологических отношений. Таковы особенности устной речи в ее развитии.

10.2.Состав и распределение глагольных времен

Категория в р е м е н и обозначала действие в его отношении к отвлеченно понимаемому моменту речи; в древности время могло обозначаться и конкретно в отношении к данному, именно этому событию, потому что древняя система представляла собой сложную систему видовременного характера с различным выражением способов глагольного действия. Противопоставление наст. вр. : прош. вр. маркировано как равнозначно эквиполентное: презент выражает наст. вр. и одновременно незаконченность (длительность) действия — например, вѣмь, тогда как перфект выражает прошедшее и одновременно законченность действия в вѣдѣ. Слово- и формообразовательные форманты настолько слиты друг с другом по смыслу и столь неустойчивы по своим функциям, что трудно сказать (никто и не может сказать), вид или время различались в древнем языке как исходное распределение действия во времени.

10.2.1. Настоящее время

Исходная парадигма наст. вр. различала три акцентные парадигмы у глаголов 1-го и 4-го классов и две (а и b) у глаголов 2-го класса. Парадигма а с постоянным ударением на корне, b — с постоянным ударением на тематическом гласном, с — с подвижным ударением (колебание между крайними слогами в словоформах).

Вкачестве примера покажем ударение глаголов 1-го и 4-го классов

впарадигмах b и с; после всех изменений, связанных с утратой редуцированных, они получили следующий вид:

271

Морфология

К глаголам парадигмы а относились: лѣзу, сяду, паду, краду,

рѣжу, мажу, плачу; вѣшу, плавлю, морожу, парю, трачу и др.; к глаголам парадигмы b относились: иду, могу, мечу, стоню, треплю, пишу, зижду; брожу, вожу, ношу, хожу, гоню, служу, рублю,

волочу и др.; к глаголам парадигмы с относились: пряжу, грыжу,

стрижу, пашу, стерегу, веду, везу, гребу, несу, волоку, трясу; таю, варю, палю, гашу, дою, мочу, сорю, творю, ложу, точу; душу, сушу, блужу, кручу и др.

В памятниках XVI–XVII вв. ударение 1-го л. ед. ч. уже утрачивало связь с подвижным типом, вместо пою, воспою появляется пою, воспою и т. д. С этого времени форма ед. ч. отличалась только у старых b-основ (ношу — носиши), но не всегда, потому что некоторые особенно употребительные глаголы обобщали ударение на окончании; ср. иду — идешь, идеть и т. д. Идут белые снеги — старое ударение всех форм в традиционном тексте.

Окончания форм наст. вр. восходят к «первичным» флексиям, соответственно по лицам -m, -s, -t. В древнерусском языке ни одно из них не сохранилось в неизменном виде. В результате фонетических преобразований конца словоформы окончание 1-го л. ед. ч. через этап носового гласного (-от > ) изменилось в -y/-ю, окончание 2-го л. ед. ч. -ши, испытав сокращение морфологически изолированного и , изменилось в ш , а окончание 3-го л. ед. ч. странным образом либо исчезло, появившись затем вновь, либо фонетически преобразовалось (из -tь в -т). Форма без флексии 3-го л. ед. ч. вторична, по крайней мере, у глаголов первых трех классов. Более определенно сказать невозможно, поскольку древнейшие памятники письменности испытали влияние старославянского языка, в них много искусственных написаний.

Во мн. ч. исконные окончания были — соответственно по лицам — -mes/-mos, -te, -nti (проблема 3-го л. для славянского остает-

272

10. Глагол

ся той же); в двойств. ч. находим столь же древние флексии -вѣ, -та, -те, которые скоро исчезают в связи с изменениями категории двойств. ч.

Исторически в древнерусском языке формы наст. вр. изменялись следующим образом.

После преобразования носовых гласных во второй половине X в. флексии 1-го л. ед. ч. сохранялись неизменными, но все предшествующие фонетические изменения в составе словоформы четко выделили форму из числа других словоформ спряжения. Она отличалась особым составом согласных; ср.: вижу — видиши, видить, видимъ...

люблю — любиши, любить, любимъ... Они четко различались и ударением. Лицо говорящего (субъекта речи) четко выделялось на фоне других форм лица и числа, полностью соответствуя особой функции им. п. как падежа субъекта в подлежащем.

В форме 2-го л. ед. ч. после падения редуцированных постоянно безударный (изолированный) гласный -i сократился, и флексия предстала как окончание -шь. Существует предположение, что такая форма могла возникнуть и до падения редуцированных и связанного с этим сокращения постоянно безударных гласных конца слова, но в новгородских говорах, где падение редуцированных происходило позже всего, некоторое время окончание сохранялось в полном виде, и древние берестяные грамоты дают формы велише, воземеше, моловише, управише (новые окончания здесь только после XIV в.); в книжных новгородских текстах уже формы будешь, начнешь, повелишь, умрешь, творишь в НК 1282. Первые примеры с новым окончанием находим в Выг. ХII (обратишь), но вообще в текстах XII в. таких случаев мало — в «Поучении» Владимира Мономаха, «Молении» Даниила Заточника, в «Слове о полку Игореве» только -ши. В грамотах и рукописях XIII в. примеры увеличиваются (в Гр. 1229 г. обычно -ишь; в Синод. выводишь); в XIV в. примеров много, даже в церковных книгах находим написания типа творишь, прозришь, просишь и пр., т. е. в словах высокого стиля, а в летописных текстах по спискам XIV в. (Лавр.) и позже широко представлено колебание окончаний -ши/-шь. Иногда появляется и написание с -си (желаеси в З XII, чюеси в Ев. 1409, можесь в Ип. 1425), что очень похоже на окончание глаголов 5-го класса ecи, даси. Позже распределение окончаний стало стилистически важным элементом текста. Так, в «Домострое» середины XVI в. форма 2-го л. ед. ч. использована 125 раз, причем архаический вариант -ши представлен в тексте самого Сильвестра, тогда как традиционные части, составленные в Новгороде XV в., предпочитают окончание -шь. В одновременных с тем писаниях Ивана Грозного и Андрея Курбского столь же неопределенное колебание между -ши и -шь, но с явным предпочтением старого окончания в традиционных формулах речи.

273

Морфология

В форме 3-го л. особенно много разнообразных окончаний. Древнейшие русские рукописи имеют флексию -ть, что отличает их от старославянских текстов того же времени с окончанием -тъ. С конца XIII в. употребляется и окончание -тъ, что легко установить на основе приписок писцов к рукописям: формы с -тъ находим в записях Пар. 1271, РК 1284, Евангелий 1323, 1340, 1354, 1355, 1393 гг. и т. д. Поначалу в самих текстах новая форма употреблялась редко, особенно в оригинально русских или переведенных на Руси. Так, в ПH XIV в форме 3-го л. ед. ч. 3268 раз пишется -ть и только 12 раз -тъ, в форме мн. ч. — 86 раз -ть и 5 раз -тъ. Соотношение старых и новых окончаний долго определялось фонетически. После вторичного смягчения полумягких согласных и падения редуцированных конечный формант в 3-м л. произносился либо мягко (на юге, где указанные изменения осуществились полностью), либо твердо (на севере, где вторичное смягчение не развилось во всей силе).

Между тем известно, что наличие флексии -t в наст. вр. есть «мираж индоевропеистики», поскольку исконно здесь была чистая основа, a -t явилось по аналогии из атематического спряжения (Ф. Ф. Фортунатов). Вне языка 3-е л. — не лицо. Неудивительно, что уже древнейшие восточнославянские рукописи дают примеры «опущения» такого окончания в 3-м л. Примеры этого встречаются в ОЕ 1056 (напише в записи писца), в И 73 и И 76, переписанных в Киеве для князя Святослава, и в новгородских служебных Минеях XI в. Наиболее древние берестяные грамоты обычно дают формы без окончания; ср.: 3-е л. ед. ч. не буде, не дае, живе, иде, хоце; 3-е л. мн. ч. буду, почьну, скорьбу, хотя и др. — в условных предложениях: а ти буде воина, оже буду люди, а буду люди, аже не буде кунъ, аже бу цто прибытка, оже поиде князь и др. С середины XIV в. формы с -ть увеличиваются и постепенно становятся нормой.

Поскольку опущение окончания выражено непоследовательно, встречается наряду с употреблением русской флексии, возникали суждения о причинах, по которым флексия и н о гд а о п у с к а е т с я. С. П. Обнорский с основанием утверждал, что 3-е л. без окончания чаще всего встречается в б е с с у б ъ е к т н ы х п р е д л о ж е н и я х; например, в И 76 из 957 форм ед. ч. 22 раза встречаются примеры типа како даяи нищему съторицею прииме.

Несколько раньше А. А. Шахматов предполагал, что подобные формы 3-го л. возможны в условных синтаксических конструкциях; в двинских грамотах XV в. он находил примеры типа а хто поснѣ...

а хто пopyши… хто буде игумена...; так же в ЕК ХII (аще утвьрди ваша чистота...). То же в берестяных грамотах: оже князь поиде, присли... (в других конструкциях не поидеть и т. д.). Полагали также, что опущение окончания в таких случаях равноценно отсутствию связки в форме наст. вр. Эти явления параллельны, потому что при-

274

10. Глагол

чина их в одном: это выражение модальности будущего, не связанной

сопределенным исполнителем предполагаемого действия, и точное указание на грамматическое лицо здесь необязательно.

Вгалицко-волынских источниках окончание опускается особенно часто, но также и в новгородских грамотах XIII–XIV вв. (поиду, поиде, переиде, почне, буде, може), в Синод., вообще в летописных источниках начиная с XIV в. (Лавр.: не може, не взможе; Радз. XV: имѣе, сяде, прииде, ужинае). В северном ПC XIV написания вниде, подобае,

разумѣе, не достае, погибе, бываю жены...; в Леств. ХII — е, съниде, сыпле, буде, възможе, не хоще, въпие, почне, престане, гл(агол)е,

бывае, су и пр.; в приписках отдельных писцов такие формы встречаются, даже если в самом тексте их и нет; ср.: вѣдае в МЕ 1215; обряще в М 95 и т. д.

Вформе 1-го л. мн. ч. вариантность окончаний особенно велика: -мъ, -мо, -мы, -ми, но выбор флексии зависит от конкретной диалектной системы. Во 2-м л. мн. ч. окончание не изменялось, различия касаются только ударения.

Глаголы 5-го класса имели несколько вариантов.

Впамятниках XI–XII вв. формы 1-го л. ед. ч. сохранялись довольно четко: есмь, вѣмь, дамь, ѣмь, имамь, хотя уже с XI в. (ОЕ 1056, АЕ 1092 и др.) возможно отвердение конечного согласного в «твердой» основе, т. е. дамъ, имамъ (иногда и вѣмъ, противопоставленное старой форме вѣдѣ), но сохранение форм есмь, ѣмь. С XIV в. распространяются варианты типа есми, есмя, особенно в северных источниках. В Е 1283 одновременно возможны формы вѣдѣ — вѣмь — вѣмъ в 1-м л. ед. ч. и вѣмъ — вѣмь в 1-м л. мн. ч. (также дамъ, нѣсмъ в ед. ч. и есмь во мн. ч.). Форма вѣдѣ передает состояние при отсутствии переходности, что привело к появлению формы вѣмь с переходным значением. Это очень важное семантическое различие: я вѣдѣ — сокровенное в себе таинственное знание: я вѣмь — с указанием пределов возможного знания. В ГБ ХI обе формы употреблены рядом, уже не различая двух смыслов слова: Не вѣмь же, откуду начну словесы похвалу с(вя)того, ниже вѣдѣ, что створивъ, но и самъ себе вдамъ.

ВУС ХII встречаются формы отдамь — отдаю, повѣдѣ — повѣмь, в двинских грамотах XV в. — дадуть и дають (одинаково в значении буд. вр.), но в целом разграничение наст. и буд. вр. начинается только

сXV в. Впрочем, формы дадятъ, увѣдятъ встречаются в договорах с греками 945 г. по тексту Лавр., равно как и остатки атематических форм в 3-м л. мн. ч. типа хотятъ, довьлятъ или повелительного виждь!

Особенно сложно соотношение трех форм от глагола *ет: ти, имати, имѣти; ти — глагол перфектного, имѣти — имперфектного значений. Исконная форма аориста *ьта- — инфинитив имати,

но впоследствии эта основа была вытеснена формой *ьтē с обычной протезой j перед ь : имѣ-. Эта форма выражала длительное дейст-

275

Морфология

вие, в результате чего возникала аналогия со стороны инфинитивной основы на основу наст. вр.: имати > имамь. Последняя форма — славянское новообразование, которое отдалило формы 5-го класса от однокоренного глагола яти — емлю. Конкуренция различных форм времени и разных основ образовала форму наст. вр. имамь.

10.2.2.Значения формы настоящего времени

Всистеме глагольных времен наст. вр. являлось временем абсолютным, оно не зависит от сочетания с другими глагольными временами

ввысказывании. Наоборот, именно наст. вр. способно было выстраивать временную перспективу высказывания от момента речи.

Вдревнерусском языке отмечены и описаны следующие значения наст. вр., располагающиеся в определенной иерархии относительно своего смысла.

Настоящееактуальноевремяпередает момент р е ч и и употребляется в повествовательных текстах, чаще всего в прямой речи; поэтому такое значение форм наст. вр. возможно в приписках и записях на рукописях, в грамотках и в бытовых письмах простых людей, например в берестяных грамотах, но исключительно редко встречается в законодательных, уставных, вообще в юридических текстах. Наст. актуальное вр. используется во всех трех лицах (в зависимости от адресата высказывания) и обычно сопровождается дополнительными указаниями на момент речи (а се, осе, вот). Како то мѣсто зовуть, гдѣ стоимъ? —

вГр. 1497 г. совмещены наст. актуальное вр. с моментом действия и одновременно указание на постоянное действие (зовуть всегда).

Настоящее постоянное время выражает действие вневременное, происходящее обычно, постоянно, положенным ходом вещей. Когда

вдоговоре с греками (945 г.) дважды повторяется формула, по которой стороны клянутся соблюдать условия договора: дондеже съяетъ слнце´ и весь миръ стоить — это одновременно указание и на длительность действия, включая момент речи, и утверждение вневременной постоянности такого действия, объективного и абсолютного. Такое указание всегда актуально: солнце едино грѣеть весь миръ лучами своими в «Молении» Даниила Заточника.

Относительное настоящее время выражает время действия, ближайшего к настоящему моменту — чаще всего будущего («ближайшее будущее»): да иду къ брату моему и реку: Буди ми отець. Когда князя в Орде спрашивают, станет ли он пить кумыс, ему предложена форма наст. вр.: Пьеши ли черное молоко? В ситуации прямой речи просят совета: Что ума придасте, что отвѣщаете? (Лавр.). Обычно

вэтом значении используются глаголы речи и модальные, но возможны они во всех трех лицах, что косвенно подтверждает самостоятель-

276

10. Глагол

ную ценность данного значения наст. вр., которое может проявиться в любом жанре, и в каждом из них о т н о с и т е л ь н о с т ь смысла имеет свои варианты.

Настоящее историческое время определяется как перифрастическое время, необходимое для построения высказывания в повествовательных и проповеднических текстах. По употреблению это значение наст. вр. является самым поздним. В аористическом значении оно впервые проявляется у автора житий XV в. Пахомия Логофета, и с этого времени развивается особенно в житийных текстах. Не хочю

увас княжити: иду к Чернигову (Ип. 1425).

Вупотреблении перифрастического наст. вр. также возможны формы всех трех лиц, однако лексическая база глаголов здесь ограничена.

Все это были в основном глаголы непредельного действия, соответствующие современным глаголам несовершенного вида. Глаголы предельного действия соответственно предстают как глаголы совершенного вида, которые в современном языке образуют форму простого будущего времени.

Вдревнерусских текстах находим следующие значения для таких глагольных основ.

Актуальное буд. вр. ведет отсчет времени по моменту речи. Сюда относится пример мы же на преднее возвратимся, который передает непосредственную реакцию автора, невольно отвлекшегося в своих рассуждениях в сторону и желающего вернуться к первоначальному изложению. Он уже возвращается в момент, когда заявляет об этом.

Постоянное будущее ведет отсчет от момента действия и связано не с речью, а с конкретностью действия и также употребляется обычно в прямой речи, чаще всего после глаголов со значением чувственного восприятия: Мефодии глаголеть... яко поплѣнять всю землю

(Синод.).

Будущее вневременное; ср.: Кто другомъ копаетъ яму, самъ впадется в ню — типичный пример «вечной истины», которая подается на фоне прямого наст. вр.

Будущее относительное показывает возможность или необходимость предполагаемого действия и обычно встречается в памятниках

юридического характера; ср.: Или кто выбиеть око человеку или ногу ототнеть... ·е· гривен серебра (Гр. 1223 г.). В Русской Правде формы простого буд. и наст. вр. употреблены в этом смысле буквально рядом, различия касаются только глагольного «вида»; ср.: аже крадеть кто скотъ въ хлѣвѣ... аже убиеть мужь мужа… и под.

Основное (позиционно свободное) значение наст. вр. определить очень трудно именно потому, что все значения наст. вр. определяются лексически и в известном синтаксическом контексте как типичное проявление того или иного литературного жанра. Так, перифрасти-

277

Морфология

ческое время предпочтительно в риторических жанрах, относительное — в юридических (правовых), актуальное и постоянное преобладают в повествовательно-описательных жанрах, а узуальное и вневременное свойственны скорее устной речи и чаще всего встречаются в прямой речи героев повествования.

Если момент речи обозначить точкой А, ближайшее буд. вр. (как развитие наст. вр.) — точкой Б, ближайшее прош. вр. (как условие наст. вр.) — точкой В, а желаемое как возможное буд. вр. — точкой Г, мы получим следующую схему соответствия всех значений наст. вр. в древнерусском языке:

ры их действия накладываются друг на друга, и «ближайшее будущее» оказывается в компетенции обеих глагольных основ; их различают только п р и ч и н а и ц е л ь (т. е. конечная причина). Значения простого буд. вр. и актуального наст. вр. находятся в функциональном распределении, которое в древнерусском языке важнее дополнительного распределения основ по способу действия.

Если учесть все приведенные определения и указать различительные признаки глагольного действия, окажется, что основные значения наст. вр. четко распределены следующим образом:

Глагольная связка в форме наст. вр. передает не предполагаемое или желаемое, но реальное (действительное) действие как факт или мысль о нем. Такова эта точка отсчета в одной из временных координат и потому форма не маркированная в оппозиции по категории времени. Связка 3-го л. (есть, суть) вообще многозначна, она может быть обобщена как понятие, представая в субстантивированном виде (суть дела), и формализована как связка в составных сложных временах. В форме наст. вр., таким образом, не существовало законченной парадигмы, и каждая отдельная ее словоформа имела не совпа-

278

10. Глагол

дающее с другими словоформами значение. Объясняется это не только формальным соотнесением с другими глагольными формами в общем контексте (как пришелъ ecи или далъ есмь), но и ритмо-ме- лодическими условиями устной речи, клитичностью некоторых связочных слов, широко варьировавшихся в речевых формулах. Связка 2-го л. никогда не опускалась, потому что обозначала конкретную связь с собеседником, связка 1-го л. слишком выразительна и потому выступала в большом количестве произносительных вариантов (есмь, есми, есмя и пр.), а связка 3-го л. становилась обобщенной формой в значении присутствия, принадлежности (‘имеется’: русская формула у меня есть вместо западноевропейской я имею).

При именном сказуемом опущение связки в наст. вр. встречается только при наличии подлежащего, см.: Новгородьци прави, а Ярославъ виновенъ в Синод. под 1120 г. Появление личных местоимений в роли подлежащего вытесняет связку и из других позиций — верный знак связи личного местоимения и связки по функции.

10.2.3. Сложное будущее время

Поскольку выражения буд. вр. как самостоятельно означенного (и вообще понимаемого) в древнерусском языке не было, всякая идея будущего воспринималась и выражалась в формах определенной модальности. Отвлеченная идея будущего вычленялась сознанием из общего течения времени и действия в нем как представление о моменте речи.

Различные модальные глаголы выражали пожелание или намерение, обращенное к будущему (хочю на вы ити), иногда такое представление передавалось с помощью фазисных глаголов типа начьну,

иму, стану — дѣлати.

Развитие сложного буд. вр., образованного с помощью глагола буду, относится к позднему времени; многим русским говорам он долго не был известен. Предполагается, что активизация форм буд. вр. с помощью буду в XVII в. связана с активным влиянием польского языка. Это вполне возможно, поскольку распространение подобных форм буд. вр. шло из западнорусских и юго-западных говоров (Гр. 1388 г., «Статут» 1529 г.), т. е. уже с середины XIV в.; несколько примеров находим в смоленских грамотах начала XIII в. В великорусских источниках редкие примеры такой формы буд. вр. известны с середины XV в. Их число увеличивается, становясь постоянным, в XVII в. в писаниях грамотеев «западников»; ср. сочинения Ивана Пересветова, грамоту Всполохова 1672 г., даже те фрагменты «Домостроя», которые носят следы польского влияния.

Буду — глагол состояния с особой судьбой. Остаток буд. вр. на -sio (форма причастия бышяштее в И 73, ПМ ХI, ГБ ХI и др.) — оставшаяся бесплодной попытка образовать форму буд. вр. и сохраненная лек-

279

Морфология

сически именно в данном глаголе, глаголе состояния и пребывания;

вдругих списках (ОЕ 1056) форме бышащи соответствует сущи (греч. eÁnai). Глагол оказался удобным для построения составного сказуемого

взначении буд. вр.: он исключает перфективацию, от чего несвободны были формы простого буд. вр. (наст. вр. от основы совершенного вида). Это также связано с историей формы, поскольку сигматический аорист

внекоторых языках дал сигматическое будущее, а у глаголов 5-го класса сохранился в окончании (быстъ, дастъ); когда индоевропейский о п т а т и в («пожелательное» наклонение) на -s- распался на значения буд. и прош. вр., буд- выражало прошедшее завершенное и долгое время выступало с фазисным значением. Сначала, пока сочетанию с глаголом буду подвергались инфинитивы независимо от вида (буду дати: возможно, как отклик на преждебудущее буду далъ), это еще, несомненно, было составное сказуемое модального значения (примеры смоленских грамот именно таковы), в темпоральном значении такая форма известна не ранее конца XVI в. В известной степени это связано с разрушением Futurum exactum, которое преобразовалось в условное: а буде(ть) пришелъ, ино и ладно — в условиях четкого разграничения временных форм по признаку времени необходимо было сделать выбор: сохранить либо значение буд. вр., либо значение прош. вр.

В древнерусском предпочтении конкретно-пространственных представлений о времени как н ач а л е д е й с т в и я (то, что прошло —

сп е р е д и, а что будет — п о з а д и) для передачи значения буд. вр. использовались фазисные глаголы, обозначавшие границу процесса. Даже в памятниках XVII в., отражающих разговорную речь, такого рода «будущих времен» много. В «Слове и деле государеве» сложное будущее

схочу + инфинитив использовано 46 раз, а с стану, учну — почти постоянно (с буду всего шесть раз в устойчивой формуле буду бить челом); у Аввакума в этой функции используются только фазисные глаголы.

Все фазисные вспомогательные глаголы, обозначая н а ч а л о действия, совпадали этимологически, все они в основе содержали инфикс (внутренний суффикс) -*n-; ср.: *bond-, *send-, *leng-, а также *stan-, т. е. буду, сяду, лягу, стану — делать. Экспрессивность в указании на начало действия осознается и сегодня. Сяду писать выражает направленность действия на будущее время.

10.2.4. Простые прошедшие времена

Имперфект

Иногда утверждают, что в народно-разговорном языке имперфект исчез еще до появления первых памятников письменности, поскольку уже в рукописях XI в. заметны следы влияния на имперфект как

280