Колесов В. В. Историческая грамматика русского языка

3. Имя существительное: преобразование форм множественного числа

мантом в распределении собирательных имен типа колье — дядье, а впоследствии, в связи с разрушением грамматической категории собирательности (братие — братия), используется для выражения собирательного мн. ч. (листы — листья).

Встолкновении с *ŭ-основами имена *о-основ (3 и 4) широко используют флексию -ове, которая в XI в. встречалась только у имен ŭ-основ: дарове в МД ХI, сынове в ЕП ХI (но здесь же жидове, бûсове и бûси). Обычно она употреблялась для обозначения одушевленных имен, например при названиях народов (татарове, ляхове, чехове,

угреве, фрязеве, грекове, жидове), должностей (попове, сторожеве, послове, врачеве, иерûеве, боярове, соловарове, также бûсове, другове, панове), некоторых животных и птиц (воробьеве, дятлове, вранове, борове, вепреве), но при этом сохранялась и у имен, исконно относившихся к *ŭ-основам (садове, сынове, пирове, трудове, медове,

домове) или в незначительном количестве близких к ним по акцентным

иструктурным признакам (односложные с ударением на окончании типа стълпове, дворове, полкове, потове и мягких основ типа въплеве, дъждеве, мечеве, ножеве, прыщеве). К XV в. отмечено более 300 слов с таким окончанием, но с конца XVI в. их число заметно уменьшается, поскольку вместо «горизонтального» выравнивания окончаний внутри общей флексии им. п. мн. ч. (бûси, ангели) развивается вертикальная аналогия со стороны вин. п. мн. ч. (см. ниже).

Было высказано мнение, будто такие формы служили для выражения категории лица, однако распределение материала не подтверждает этого. Более того, в XII в. новое окончание -и получают не только неодушевленные имена *ŭ- основ (типа доми, ср. также и чини). В «Хождении» игумена Даниила, действительно, -ове встречается преимущественно у одушевленных имен в высоком стиле речи (чаще всего в цитатах), в новгородских и псковских памятниках XIV–XV вв. из слов, употребленных с окончанием -ове, встречаем лишь сынове, послове, в московских грамотах до XVI в. только боярове и под., а в повестях XVII в. редкие примеры типа бûсове, другове — следовательно, лишь от одушевленных имен; однако это уже остатки прежде распространенного употребления нового для них окончания.

Втипе 4 исконное окончание сохранялось долго, особенно в устойчивых формулах (в «Домострое»), постепенно заменяясь на новые формы, пришедшие из вин. п. мн. ч. Однако до XVII в. сохранялось

иокончание -и, например в бытовых повестях по различным спискам

роди, друзи (и други), человûци, языци, бûси, черти, послуси, сусûди, холопи, смерди, намûстници, тиуни, грамоти. У Аввакума только в определенной лексике: ангели, апостоли, серафими, бûси, бози, врази, раби — характер примеров показывает намеренную архаизацию форм. Вполне возможно, что сохранению старой формы способствовало не только содержание контекстных формул, но и морфонологи-

171

Морфология

ческие основания, в частности возможная перекличка с другими формами; ср.: други — друзи — друзья.

В типе 5 вплоть до XVII в. наблюдается соотнесенность с типом *i-основ (примеры царие и пр.), однако уже с XII в. заметно, наоборот, использование окончания -и во всех случаях, т. е. людие и люди безразлично.

Что же касается имен женского и среднего рода, тут довольно долго никаких достоверных примеров использования новых для них окончаний нет. Это устойчивые формы типа среднего рода села, поля, женского рода воды, жены.

Таким образом, флексия им. п. мн. ч. обслуживалась окончания-

ми

и факультативно -ове для некоторых имен мужского рода. Фонологически [и] и [ы] в этой системе не различаются, соотно-

сятся с выражением твердой и мягкой основ; -ове в среднерусскую эпоху уходит из употребления. Остается противопоставленностьи–ы : а , которая в заударных слогах нейтрализуется:

Направление в выравнивании окончаний задано системой, в которой маркированы формы женского рода, а формы среднего и мужского родов совпадают с ними только в дополнительном распределении. Различие между именами среднего и мужского родов, входившими в одно склонение, должно было нейтрализоваться, что и произошло: в им. п. мн. ч. имена мужского рода приняли и окончание -а.

Совпадало несколько причин: обобщение форм твердого склонения (с [ы], а не с [и]: браты вместо брати) с последующей нейтрализацией в [а], и «суффикс» -а- стал своеобразным признаком мн. ч. На появление русского типа им. п. мн. ч. города повлияла также аналогия со стороны окончания среднего рода (села) и двойств. ч. (глаза). Все эти обобщения происходили в общем «горизонтальном» ряду одной и той же (морфологически, т. е. парадигмально) флексии: им. п. мн. ч.

172

3.Имя существительное: преобразование форм множественного числа

3.2.Соотношение именительного

ивинительного падежей

Всинтагматическом выражении такое соотношение важно, оно передает субъект-объектные отношения, активно развивавшиеся в старорусском языке XV–XVII вв.

Основная тенденция заключается в том, что формы вин. п. мужского рода постепенно вытесняют исконные формы им. п. там, где этому не препятствуют особые обстоятельства, ср.:

Причиной наметившегося совпадения флексий является синтаксическая функция вин. п., который никогда не пересекается с им. п. в одной и той же позиции, т. е. в синтагме, которая теперь расширяется до самостоятельного предложения. Тем самым формы мужского рода совпадали с формами женского и среднего родов, искони не различавшими им. п. и вин. п. мн. ч.; кроме того, неодушевленные имена мужского рода в ед. ч. не различали формы им. п. и вин. п.

Уже отмечено совпадение двух первых типов: в им. п. люди, звûри наряду с исконными формами людие, звûрие, но в вин. п. только люди, звûри. С XI в. появляются примеры типа елени, камени, пути, звûри, голуби. Как и в других случаях, преобразование начиналось в морфологически расшатанной части системы; здесь — в типах склонения, устранявших из своего состава имена мужского рода. В Синод. вытеснение форм им. п. сопровождалось обратной заменой форм и в вин. п. (кадiе, людие, но огнищане, бояре, дворяне). В XII в. односторонняя замена только для им. п. отражает нейтрализацию противопоставления в пользу вин. п., но с конца XIII в. обобщение этой формы состоялось, стали возможными взаимные замены окончаний им. п. и вин. п.; старые окончания *i-основ сохранялись в собирательном значении до XVII в. (многочисленные примеры типа жителие, кедрие,

мужие, людие).

О флексии -ове также сказано, она особенно долго сохранялась у одушевленных имен; в том же списке Синод. XIII–XIV вв. находим формы сынове (также домове), но верхы, меды.

Уоснов на *о- новые флексии во взаимном смешении отмечаются

сXIII в., а вин. п. вместо им. п. уже в «Изборнике Святослава» 1076 г. (ангелы) и в списке «Жития Нифонта» 1219 г. (чины раставлени быша).

173

Морфология

Для им. п. мн. ч. того же времени приводят формы человûкы, рабы, для вин. п. мн. ч. бûси, гради, конюси, гади, хлеби, послуси, гостьбници, печенези, на конюси — также из памятников XIII в. Затем число примеров увеличивается, ср. в им. п. мн. ч. ликы, браты, рабы; с XIV в. и старые *ŭ-основы типа меды, сыны, верхы на месте сынове и пр.

Впоследствии число имен мужского рода, сохранявших исходную флексию в им. п., всё сокращалось, так что к XVII в. это были в основном слова высокого стиля и в определенных речевых формулах (ангели, апостоли, бûси, демони, черти, варвари, холопи), которые в современном языке почти не сохранились (обычно указывают формы соседи, черти, но до недавнего времени произносили также холопи).

В новгородских и смежных с ними говорах обобщался мягкий вариант флексии в вин. п. (ябетнике, пироге, городû; то же в Синод.); окончание -и тут очень редко (ножи и меци). Как можно видеть по составу лексики, особые затруднения представляли основы на заднеязычный согласный, и действительно, в двинских грамотах XV в. находим форму им. п. мн. ч. уже сплошь как послухы (исключение:

послуси), заполкы, прикащики, посадники и т. д. (при обратном случае — попû). Памятники XVI в., вроде «Домостроя», и здесь указывают на стилистическое распределение старых и новых форм; исконные окончания представлены только в архаических оборотах типа

плоди божии, ангели, бûси, дьяволи, дûмони. Следует также заметить, что флексия -û в русских текстах (например, летописных) употребляется даже чаще, чем славянизм -я.

Особый интерес в им. п. мн. ч. представляет окончание -а, которое начинает употребляться у имен мужского рода с XV в. В этом специфически великорусском выравнивании сошлось сразу несколько динамических тенденций. В отличие от белорусских и украинских, русские говоры широко используют это окончание, причем в словах бытового значения и независимо от традиционного контекста, что очень важно, поскольку демонстрирует автономность слова от словесной формулы, но одновременно и его связь с определенными категориями языка, уже развившимися к тому времени (например, с категорией одушевленности).

Древнейшие примеры — рукава в северном сборнике 1476 г. и, может быть, такая же форма двойств. ч. города в западнорусской Летописи 1495 г., а также двора в двинской грамоте XV в. — подкрепляются все увеличивающимся числом более достоверных фактов в XV в. (вûса, лûса и др.). Иногда указывают примеры, явно не относящиеся сюда, как имена среднего рода (мыта 1496 г., колокола 1585 г.), но с конца XVI в. соответствующие примеры находим в грамотах московских (луга и луги) и соседних областей (рога, глаза, суда,

174

3. Имя существительное: преобразование форм множественного числа

струга — идея удвоенной собирательности здесь легко просматривается), в Улож. 1649 г. (лûса, луга) и т. д. Собирательная множественность отражена в большинстве примеров от XVI–XVII вв.: луга,

лûса, образа, жернова, мастера, снега, места и т. д.

В конце XVII в. становится возможным взаимное колебание форм для мужского и среднего родов, что доказывает состоявшееся смешение окончаний в пользу -а; ср. письма Петра I, в которых отмечены формы берега, бака балят, по вся года, города, края, леса, но также болоты, бревны, горлы, деревьи, зеркалы. Заметно преобладание слов с естественным двойственным значением, именно такие слова особенно четко сохраняют отмеченную форму. В «Грамматике» А. X. Востокова 1834 г. лишь 70 слов указаны с флексией -а, теперь их около восьмисот. Процесс продолжается, захватывая все новые лексемы, в том числе и заимствованные.

Указаны различные причины распространения нового окончания -а с о б и р а т е л ь н о - н е р а с ч л е н е н н о г о з н а ч е н и я. Это и влияние собирательных имен женского рода на -а (господа пришли, сторожа), и влияние форм среднего рода того же типа склонения, что и имена мужского рода (дûло — дûла, поле — поля), и исконное окончание им.-вин. п. двойств. ч. (бока, берега, рога), и воздействие собирательных имен типа бояра, мордва. По-видимому, все такие условия изменения имели сопутствующее значение, но определяли процесс все-таки не они. Гораздо важнее здесь параллелизм, который существует между появлением н е о д у ш е в л е н н ы х и м е н мужского рода с флексией -а и развитием к а т е г о р и и с о б и р а т е л ь н о- с т и, а также формированием к а т е г о р и и о д у ш е в л е н н о с т и. Это выражение собирательной множественности у неодушевленных имен. Морфонологически существенно наличие подвижного ударения у слова, получающего новое для него окончание; попутно это позволяло избежать нежелательной омонимии двух важных в устной речи форм: род. п. ед. ч. города — им. п. мн. ч. города. Мы видели, что окончание -ове, сохранившееся в украинском, но исчезнувшее в русском языке, выступало как бы в дополнительном распределении с флексией -а: при одушевленных и конечноударных -óве, при неодушевленных и подвижноударных -а.

Кроме того, все надежные примеры нового окончания на первом этапе их развития отличались двумя особенностями: они употреблены не в им. п., а в вин. п. у слов с колебанием в роде (мужском и среднем): лûса, луга, мыта, колокола, вûса при колебании в им. п. типа лûсо — лûсъ и т. д. (в праславянском колебания в роде распространено шире, ср. мужской род *l7gъ — женский род *l7ga); ставити города в MC XV под 1373 г., города поимаша в Летописи 1495 г. также сомнительны, они могут быть формой род. п. ед. ч. со значением части, ср. дворы ставити и огорода городити в московских

175

Морфология

актах 1499 г. Надежные примеры такого рода появляются в XVII в. (в ыные города — воронежская грамота).

Таким образом, окончание -а развивалось в неопределенных по родовому признаку словах и только в вин. п., т. е. при обозначении о б ъ е к т а д е й с т в и я, выраженного глаголом. Категория лица чужда именам среднего рода, это отвлеченная форма обезличенной предметности, в собирательном значении выражающая объект действия.

Если учесть условия, при которых сегодня происходит расширение слов, употребляющих данное окончание, можно признать, что самый процесс начинался как ответ на категориальные изменения в языке и осуществлялся на лексическом уровне, но в пределах сформировавшихся к XVI в. парадигм. Пополнение словами зависит от ударения. Уже А. X. Востоков заметил, что имена мужского рода получают новое окончание -а лишь после того, как подвижноударная парадигма развивает наконечное ударение, начиная с формы местн. п. ед. ч. Форма волосы сменяется (не заменяя ее по семантическим причинам) формой волоса в связи с тем, что в местн. п. ед. ч. становится возможным дублетное ударение на волосу / при волосû. «Без силы береги, но с силой берега», — верно заметил Ломоносов. Следовательно, акцентное формирование именных парадигм в конце XV в. способствовало появлению новой флексии в им. п. мн. ч. на фоне других, происходивших или уже завершившихся изменений системы.

3.3. Родительный падеж

Падежная форма особого характера — это «чистая» основа при относительной независимости от других форм парадигмы, но со множеством значений в контексте. Основные типы склонения в качестве исконной флексии имели -ъ, который был утрачен в результате падения редуцированных, но оставил нововосходящую интонацию на корневом (вообще — на предыдущем) слоге основ подвижно-ок- ситонированного класса. В таких условиях контекстная (употребленная в формуле) форма род. п. мн. ч. стояла перед выбором: либо сохранить маркированную нововосходящую интонацию на корне, тем самым становясь о с н о в н о й с л о в о ф о р м о й ф о р м у л ы (в сочетании слов она оттягивала на себя главное ударение), либо вернуть себе наконечное ударение путем расширения флексии. Первое было усложнено тем обстоятельством, что форма род. п. обычно является семантически вспомогательной, иногда просто замещает определение (домъ отца — отцовъ домъ); основное ударение на такой форме нарушало бы принцип семантической иерархии в формуле. Второе решение оказалось предпочтительнее.

176

3. Имя существительное: преобразование форм множественного числа

Таким образом, для выражения значения род. п. мн. ч. имена мужского и среднего родов стали использовать оба сохранившихся форманта — от основ, которые утратили имена мужского рода:

Уже с XI в. известны примеры новой флексии у имен мужского рода; ср. в И 76 грûхъ — грûховъ, но также вождевъ, ларевъ, плиштевъ; в СП ХI врачевъ, также сторожевъ, коневъ и пр., примеров много и в XII в., причем окончание -овъ находим у имен с наконечным ударением: грûховъ, трудовъ, поповъ, коневъ, кораблевъ, монастыревъ,

ножевъ, бûсовъ, хлебовъ. У имен старых *ŭ-основ такое окончание понятно (чиновъ, сыновъ, вьрховъ, воловъ). Имена архаических основ давали неустойчивые формы типа дновъ — днии — дней — днь, что свидетельствует о контекстном преобразовании, еще не вышедшем в пределы парадигм.

В «Хождении» игумена Даниила -овъ используется обычно для неодушевленных имен (грûховъ, столповъ и др., но также бûсовъ):

вСинод. XIII в., в новгородских и двинских грамотах новые окончания распространены и среди одушевленных, и среди многосложных, но условие подударности флексии, по-видимому, сохраняется: дворовъ,

круговъ, полковъ, пороковъ, грûховъ, коневъ и мн. др. В разговорном языке XIV в. такое окончание употреблялось довольно часто (см. текст «Задонщины»), но в московские летописные тексты попадало редко:

вбольшом по объему «Казанском летописце» середины XVI в. окончание -овъ встретилось 48 раз после твердых согласных и 41 раз после ц, тогда как -ъ — 84 раза, а -евъ после смягченных — 40 раз. Возможно, что новое окончание сначала появилось у мягких основ. Так, в новгородских грамотах ранние примеры почти все относятся к этой группе: ножевъ, князевъ, коневъ, рублевъ, сторожевъ, у вымолчовъ, пашезерчевъ, товарищевъ, овощовъ. Моск. гр. XV–XVI вв. также дают примеры только на смягченные согласные (рубловь, истцов, лещов), и такое состояние сохраняется до XVII в., с возможными колебаниями типа рублевъ — рублей, друговъ — друзей, зятиевъ — зятей, братевъ — братей, весельевъ — веселий и под. После XVI в. никакой зависимости от ударения уже не наблюдается, а перераспределение форм с -овъ/-ей начинает приобретать закономерный характер (зависит от согласного в основе или корне), но не имеет еще устоявшейся нормы.

Окончание -еи/-ии отражается в текстах с ХII в., но особенно распространяется после XIII в., причем акцентная характеристика получающих такое окончание имен самая разнообразная, среди них могут

177

Морфология

быть имена и с неподвижным ударением на основе: пенезии, стихарии,

мужии, служителеи, князии, месяции и пр.; даже в церковнославянских текстах отмечены формы типа нощей, дверей, заповûдей, но уже с ударением на флексии. По-видимому, имелось некое условие, разграничивавшее флексии -овъ/-еи: то ли по ударению, то ли по характеру основы. С начала XVI в. происходит перераспределение в зависимости от основ: мягкие распространяются флексией -ии/-еи, твердые — -овъ. В Моск. гр. 1516, 1523 гг. товарищовъ — товарищеи,

рублевъ — рублеи, знахоревъ — знахореи, а в новых словах только новое же окончание: государей, желнырей, избирателей. Корреляция согласных по мягкости–твердости состоялась и оказала свое влияние на окончательное распределение формантов общего значения и вида.

Имена же среднего рода мягкого типа склонения еще и в XVIII в. могли употребляться без флексии (морь, поль), а в твердом отчасти сохранились в таком виде (озер, окон, ведер) — при наличии беглого гласного, который формально восполнял отсутствие окончания.

Нулевая флексия сохраняется у слов с обозначением парности (чулок, рог, глаз), меры и веса (раз, килограмм), родов войск (гусар, солдат) и у некоторых заимствованных слов, но также в собирательном значении (апельсин, грузин), хотя теперь и тут намечаются некоторые колебания.

В целом можно сказать, что распространение окончаний -овъ и -ей было связано с разнонаправленной тенденцией грамматических падежей к дифференциации форм им. п. — род. п. и вин. п. — род. п. на фоне структурных особенностей словесных формул сразу же после падения редуцированных гласных. Сначала окончание -овъ было показателем неличных имен мужского рода, с конца XIV в. становится показателем всех вообще имен мужского рода на твердый согласный, а после XVI в. распространяется на все имена, в том числе и среднего рода (в говорах процесс зашел гораздо дальше, охватывая и имена женского рода: ягодов, грубостев и под.).

3.4. Дательный и местный падежи

По традиции они рассматриваются совместно, поскольку испытывали одинаковые по характеру изменения и дали совпадающие результаты. Исследователи особое внимание уделили процессу унификации типов склонения в данных — «обстоятельственных» — падежных формах; каждый новый пример тщательно обсуждался, было представлено множество объяснений тому факту, что в дат. п., тв. п. и местн. п., ставшем падежом предложным (пр. п.), обобщились одинаковые окончания для всех типов склонения.

178

3. Имя существительное: преобразование форм множественного числа

Однако никаких сложностей тут нет. Изменения начались в отдельных с л о в о ф о р м а х определенных речевых формул при совпадающих м о р ф о н о л о г и ч е с к и х условиях. Морфонологические условия подталкивали к обобщению флексий -амъ, -ами, -ахъ, поскольку после падения редуцированных основным элементом морфемного слога стал согласный. Унификация форм мн. ч. у имен существительных — одно из следствий образования членных форм у согласованных

сними прилагательных, которые утрачивали родовые различия, в границах формулы перенося их на существительные.

Приведем общим списком собранные по различным источникам примеры новых окончаний.

Вд а т е л ь н о м п а д е ж е мн. ч. все ранние примеры сомнительны, ср. в XI в.: содомлямъ, ерусалимлямъ, иерусалимлямъ, жителямъ

(также церквамъ); в XII–XIII в. людагощонамъ, волочамъ ‘жителям Волока’, уличамъ, мравиямъ, селунямъ, также церквамъ, смоквамъ,

ряснамъ — все это имена разносклоняемые или даже женского рода, относившиеся к ū-основам; с конца XIII в. появляются примеры типа

егуптянамъ, безакониямъ, матигорьцамъ, латинамъ, рижянамъ, вълхвамъ, ребрамъ, жидамъ, по мûстамъ и примеры обратной замены (иде къ старûишиномъ и старûишинамъ в МЕ 1215 на соседних листах); в XIV в. примеры увеличиваются: по его городамъ, по всимъ селамъ, ближикамъ, купцамъ, немцамъ, новгородцамъ, боярамъ, дворянамъ, вавилонямъ, церквамъ, епископьямъ, другамъ, попьямъ и пр. С XV в. использование нового окончания увеличивается резко, как и число обратных замен: воеводомъ, к пустошомъ, нашимъ же дядемъ, по многимъ щедротомъ, ко царским ти полатомъ, по тûмъ же ра-

номъ, по рекомъ, а также у *ĭ-основ женского рода: речомъ, людомъ (с е → о ).

М е с т н ы й п а д е ж мн. ч. в XI–XII вв. отражает такое же смешение

сокончаниями женского рода: цьрквахь, жрьновахъ, хрьстьянахъ,

очахъ; колебания в оформлении флексии возможны у слов разрушающихся типов склонения, ср. в ЕК ХII чинъхъ — о чинохъ — о... чинûхъ

или въ домъхъ — в домохъ, но вьрсûхъ, также князьхъ — въ князûхъ и пр.; в XIII в. сердцахъ, церквахъ, стихûряхъ, князяхъ, паствияхъ, также въ плотникихъ (Синод. под 1197 г.; ср.: праздникûхъ под 1397 г.), въ каменихъ и под. — результат выравнивания по мягким основам, особенно в новгородских грамотах (въ Гостьмеричахъ); в Моск. гр. XV–XVI вв. в дву починках, на огородниках, на садовниках, на его приказщиках, на тех лугах, на ответчиках, на Пупках, в Присûках —

обычно с основами на заднеязычный, но также и в мягких основах типа родителях, при писцахъ, на селищах, на полях, в лицах, т. е. и в формах среднего рода в монастырских селах, на тех селах, в озерках,

в их делах и под.; примеров много, и все они преимущественно связаны с неопределенными по характеру основами, часто это топонимы

179

Морфология

местного происхождения или слова Pluralia tantum. Появляются и обратные замены: старцохъ, чернцохъ, селищохъ, пустошохъ — после шипящих и ц. Аналогичные формы отмечали в церковнославянских текстах, но в именах *ĭ-основ женского рода: дверяхъ, благостяхъ,

вещах.

Характерно распространение окончания -ахъ у имен с основой на -к и особенно в северных памятниках: островкахъ, участкахъ, путикахъ и т. д., что согласуется с отсутствием результатов второй палатализации в этих говорах (ср. дворъ в Плотникûхъ в Синод. под 1329 г.). В московских текстах вплоть до XVII в. окончание -ахъ от основ на заднеязычный согласный особенно часто (тип питухахъ). Как и в других флексиях, новое окончание у имен мужского рода на севере появляется раньше (с XIII в.), чем в московских говорах (с XIV в.).

Еще одна особенность состоит в том, что новое окончание -ахъ имена мужского и среднего родов получали исключительно в сочетании с предлогом, начиная с редких древнейших примеров (въ дûлахъ, въ еуангелияхъ в И 73) и кончая старопечатными московскими памятниками (на кабакахъ, о казакахъ, въ бûгахъ и др. в Улож. 1649 г.). Все они имеют собирательное значение, ограничены морфонологически (основы на -г, -к, -х) и, употребляясь с предлогом, составляют с ним предложно-падежную форму еще внепарадигменного характера.

Обобщение окончаний *а-основ у имен мужского и среднего родов начиналось с формы дат. п., затем распространилось на местн. п., но довольно долго никак не отражается в форме тв. п. мн. ч. Причина, видимо, в синтаксической функции дат. п. и местн. п. — это падежи «обстоятельственные», тогда как тв. п. часто выступал в значении синтаксического (в страдательных оборотах: сдûлано мужами).

3.5. Творительный падеж

Эта форма позже всего получила новое окончание, главным образом для устранения омонимии им.-вин. п. : тв. п., ср. столы — столы, кони — кони, что могло произойти только после выравнивания окончаний в пределах своей парадигмы (вертикальная аналогия в распределении им. п. столи — вин. п. столы — тв. п. столы и т. д.).

Тв. п. мн. ч. с новым окончанием в XII в. представлен примерами: церквями, звеньями, буквами; в XIII в. столь же сомнительные плûщами, окусами (неопределенные по роду), а также дароми, что может быть результатом выравнивания из даръми; тогда же возможно влияние со стороны *ŭ-основ: пророкъми, попъми, оплотъми, городми. Ранний пример обратной замены находим в ГБ ХI (игръми). В УС ХII

180