Колесов В. В. Историческая грамматика русского языка

7. Имена числительные

Сохранялись исконные формы типа дъва десяти, три десяте,

четыре десяте, пять десятъ, а также сочетания тридесять лûтъ без полутретия месяца, двадесят и три годы и под.; ср. при склонении только первой части одинунадесяте гривьну в Бер. гр. ХII в., также

без пятинатцати (1488), с трехнатцати обеж, в трехнатцати жеребех, у четырехнацати человек, штинатцати человеком и др. в грамотах начиная с XV в., когда появляются и современные формы типа двадцать, тритцать со склонением второй части в род. п.– дат. п.–местн. п. дватцати, тритцати (с тринатцати вервей), тв. п.

двадцатью, тритцетью и т. д. В сложных сочетаниях с управляемой второй частью склонялось только первое имя: съ пятидесятъ, со штидесятъ, съ семидесятъ, съ осмидесятъ; пятьюдесятъ, шестьмидесятъ и шестьюдесятъ, съ семьюдесятъ, осмьюдесятъ. Склонение обеих частей в числовых сочетаниях два и три древнерусскому языку чуждо, но человек до пятидесят (1556), семидесят человеком

(1585), в осмидесят верстах (1591) и т. д.

Врезультате полной лексикализации сложного имени, представленного как единое число, развивается согласование между обеими частями, и форма род. п. мн. ч. десятъ устраняется: пятидесяти рублевъ, со штидесяти дворовъ, пятьюдесятью, с шестьюдесятью мужъ, в пятидесяти человûкъ, осьмидесятьми человеками и т. д. Лексикализация счетных имен превращает их в числовые абстракции

итем самым приближает к идее цифрового обозначения: двенадцать = ·вi·, 12, XII. В современном произношении очень часто произносится именно последовательность цифр, а не имен числительных, ср.: не меньше трех тысяч триста двадцать пять.

СXV по XVII в. старые и новые формы легко сосуществуют, иногда даже в одном тексте, в результате чего становятся возможными неожиданные контаминации; ср. в Кн. Ратн. строя 1647 к пятидесятью (желание разграничить форму дат. п. от сходных форм род. п.–местн. п.).

Вобозначении сотен еще и в конце XVII в. возможно старое написание двух самостоятельных слов: двû стû (и дъва съта в среднем роде), три съта (и три съто), четыре съта. При выражении приблизительности счета возможна инверсия, что подтверждает свободное употребление каждого из имен: человûкъ ста два и больше, ста три или четыре пудъ, сот с пять или с шесть будет. Обе части склонялись самостоятельно; ср. въ двою сту кораблии, съ трехсотъ

ис пятидесятъ и съ дву обежъ, четырехъ сотъ, пятисотъ, больши трех сот рублей, к тем трем стам рублям, треми сты рубли, не о трьх стех и др.

Составные счетные имена образовывались с помощью соединительных союзов и, да и предлога с: дватцать рублев и полтретья рубли, восмьдесят рублев да полтора рубли, семьдесятъ съ одною. Это «раздельное представление частей целого» (А. А. Потебня) в со-

241

Морфология

знании; ср.: дати земли дватцать десятин з десятиною — на первом месте в сознании «десятина земли», а не отвлеченное сочетание числовых мер, точно так же, как и рубль, а не их мера в выражении дати пятьдесят рублев с рублем. Числовые меры могут быть длинными:

а сûно косятъ двûсти и сорокъ и пять копенъ (1495) и т. д. С XV в. появляются и новые сложения типа дватцать четыре сохи, сто тритцать двû десятины с полудесятиною, а с XVII в. только такие сочетания (без соединительного союза) и находятся в обороте — «в соответствии единству выражаемой мысли» (Потебня), т. е. уже не о т в е щ и, а о т м ы с л и (и д е и) о ней. Сведение к единству выражения действительно связано с моментом и д е а ц и и, т. е. согласованием признака различения с предметным миром вещей.

На пути от счетных имен к самостоятельной категории числительных происходило (формально) некоторое движение вспять. Так, в памятниках XVII в. наряду с более ранними одному одного блюсти

(1447), целовальника одного или двух (1550), трех человек убили (1646),

взяли четырех человек (1660) появляются и новые формы согласования в контексте: и живых воровских людей на том бою взяли в пяти человек (1678), и привезли татар семи человек (1641) — род. п. вместо вин. п.; категория одушевленности завершается своим формированием к XVII в., а один–четыре по-прежнему прилагательные, поэтому они согласуются с существительным в форме вин. п.–род. п. (одного человека как большого человека). Первоначально тот же принцип согласования распространялся и на имена пять–десять (хотя у имен *i-основ и не развивается категория одушевленности).

7.5. Порядковые счетные имена

Различают первые два счетных имени от остальных, которые образованы от счетных имен того же значения.

Пьрвыи общего корня со словом передний при чередовании *pĭr-v / *per-d; cp. лат. pro; исконное значение слова ‘передний (во времени и в пространстве)’. На то, что слово первый близко к качественным прилагательным, указывает возможность образования степеней качества: первûе, первûиший, первенький и т. д.

Въторои — ‘другой, второй из двух’, исходная форма *dŭvŭtor — дъв-торъ; cp. греч. de&teroV, ter-/tor- — суффикс сравнительной степени, который сохраняется в слове полъ(въ)тора. В обоих случаях фонетические сокращения дали современные формы второй, полтора.

Выделение двух первых порядковых имен соотносится с общей установкой на идеальную двоичность. Производные единый и двойной,

242

7. Имена числительные

двойственный образовались поздно, имеют особое значение и являются фактом книжного языка.

В формах третии, четвертыи суффиксальный t от ter (чередование четыре/четвертый — результат чередования ū/ŭ); в формах пятыи, шестои, девятыи, десятыи это t совпало с t корня, но суффикс сохранился в собирательных типа пятеро, шестеро и т. д. Две особо архаические формы седьмои, осьмои образованы без суффикса.

Сложные порядковые образовывались с помощью того же суффикса, который очень рано устранялся; ср. в различных описаниях грамот:

шестеронатцать лошадей (1614), лошадей двоенадцатеро да жеребят двое (1551) и др., но уже полотретиянацате локти, полдругынатцата недели (1410), с шестонатцатой доли (1583), семогонадцать дня (1437), полшестынадцать копы (1510), семинадцатый день (1529). С XVI в. развиваются современные формы типа на одиннатцатомъ, на шостнатцатомъ и т. д. со всеми характерными фонетическими упрощениями в речи.

Составные порядковые склонялись по общему правилу, т. е. изменялись только единицы: в шестый на десять день, первого на десять году, майя въ девятый на десять и т. д.

Сложность в выражении числовых мер затрудняла операции счета; символическое наполнение каждого числа дополнительно осложняло его использование в практических целях. «Арифметики» XVII в. сложны не своими задачами, а именно выразительной неповоротливостью языка арифметических описаний.

Все это приводило к необходимости перестроить систему счетных имен.

7.6. Имена числительные

Таким образом, в древнерусском языке до конца XIV в. четко сохраняется исходная система употребления счетных имен всех типов и классов, новообразования охватывают только имена дъва, дъвû, форма среднего рода дъвû сменяется формой мужского рода дъва (с XIII в.), а род. п.–местн. п. дъву — формой дъвою. Отчасти изменяется склонение имени десять, тогда как пять–девять еще сохраняют род и число (другую семь лет, вся пять концов); в XII в. появляется сорокъ вместо четыре десяте; в XIII в. склонение у три и четыре сводится к единственной форме: три по женскому роду, а четыре по мужскому роду (но в некоторых падежных формах сохраняются старые окончания типа треми в тв. п. мн. ч.). Особых изменений счетных имен нет, поскольку и двойств. ч. еще не изменяется, если не считать изменения некоторых форм в границах собственно

243

8.МЕСТОИМЕНИЕ

8.1.Местоимение и наречие

Местоимение и наречие относятся к самым древним словам человеческого языка. Они имели чисто указательные функции, еще без всякого собственно лексического значения. Их назначение было указывать на «вещь», а не выражать «идею».

Различие же между ними заключалось в том, что местоимение заменяло имя, а наречие — глагол. Современные разговорные формулы Ты где? — Вам туда! передают неопределенно общий смысл таких слов в прошлом.

В качестве основного элемента эти слова имели зубные согласные (а местоимения еще и глайды), ср. указательные тъ, сь, онъ или противопоставление личного местоимения и наречия ты — ту ‘тут’. Местоимение и древнее наречие не имели никаких парадигм и отличались особым отношением к ударению, вообще к ритмическому рисунку высказывания, которое они организовывали с помощью других слов.

Оба термина в русском языке являются кальками с лат. pronoun и proverbum, в древнерусском это мûстоимя и нарûчие (от рûчь — глагол).

И местоимение, и наречие в древнерусском языке претерпели значительные изменения, и не только с формальной стороны. Указательные слова, которые долго оставались в функции «вместо» чего-то, получали самостоятельное значение и сформировались в особые части речи. Произошло это потому, что по направлению к нашему времени усиливалось значение субъект-объектных отношений, а развитие строго логических структур потребовало точных определений относительно места, времени, причины, цели и других обстоятельств каждого конкретного действия, которое субъект производит в отношении объекта в мысли и в объективном мире.

245

Морфология

Местоимения — это самые древние слова. Большинство их восходит к неопределенным по смыслу формам, совместившим в себе множество значений; именно поэтому в отдельных славянских языках они стали основой для образования других частей речи — имен прилагательных, имен числительных, наречий, союзов, предлогов, частиц.

8.2. Личные местоимения

Личные местоимения не различались по категории рода, у них преобладали супплетивные формы (образованные от разных корней), но отсутствовала самостоятельная форма 3-го л. (ее заменяло возвратное себя, не имевшее формы им. п.); кроме того, они представлены двумя формами — полной и краткой (энклитической), например мънû, тобû, собû — ми, ти, си. Тем самым их синтаксические функции различали и формы одного и того же по смыслу местоимения.

У неличных местоимений все наоборот: в большинстве своем они различаются по роду, у них представлена единственная форма с законченной парадигмой склонения (по мягкому или твердому варианту, как и у имен *а- и *о-основ), но при известном синкретизме форм; например, местоимение вьсь имело формы как мягкого, так и твердого склонения (вьсûмъ, вьсûхъ, вьсûми вместо вьсимъ и пр.; также чûмь по твердому склонению вместо ожидаемого чимь, и наоборот, у местоимений твердого склонения находим окончания мягких основ типа самихъ, этихъ и пр.). Другими словами, взаимодействие местоименных основ некогда происходило в отдельных формулах речи, их словоформы длительное время не составляли целостной парадигмы.

Древнейшие изменения местоимений параллельны изменениям глаголов. Как и у глаголов, здесь формировалась идея 3-го л. — развивалось личное местоимение 3-го л., которое образовалось путем контаминации указательного онъ, она, оно и косвенных форм указательного же местоимения и, я, е ( jь , ja , je ). Одновременно с тем происходила утрата клитичных форм типа мя, тя, ся — в связи с разрушением текстовых формул и преобразованием ритмомелодической структуры фразы. Именно с местоимений началась утрата форм двойств. ч.: в АЕ 1092 формы двойств. ч. еще четко различаются (вû, ваю, наю, нама), но уже в ОЕ 1056 находим заменяющие их формы типа вы (вместо ва в вин. п. двойств. ч.).

Личные местоимения имели падежно-числовые формы, которые в общем виде можно представить следующим образом:

246

Местоимение 1-го л. ед. ч. уже в древнерусском языке представлено тремя формами как азъ — язъ — я. В Мстисл. гр. ок. 1130 г. находим их последовательность се азъ... а се язь... а се я... А се я — это возобновление исконного смысла самого местоимения я: *ego(m) < *e go eme ‘вот я!’. Все три формы употребляются и в Лавр., и в «Хождении» Афанасия Никитина (1472), но в северных рукописях Синод. и Ип. 1425 — только русские формы язъ и я, в писательском кругу Ивана Грозного предпочитали язъ; в цитатах из Писания — обычно азъ, а новая русская форма я до XVI в. встречалась исключительно редко.

Косвенные формы 1-го л. ед. ч. восходят к корню с чередованием *mеn-/*mъn- (род. п.–дат. п. мене — мънû), а 2-го и 3-го л. ед. ч. — к корням *teb-/*tob- и *seb-/*sob-. Древнерусские формы этих местоимений представлены с корневым о , чем отличаются от старославянских форм: дат. п.–местн. п. тобû, собû, а не тебû, себû. Поскольку при этом в написании всегда сохранялся û, полагают, что именно тобû, собû были «живыми» разговорными русскими формами, и только в XIV в. они стали заменяться на тебû, себû в результате межслоговой ассимиляции перед подударным ê . Тв. п. ед. ч. тобою, собою сохранили о перед подударным о . Формы вин. п.–род. п. мене, тебе, себе с конца XIV в. преобразовались в новые меня, тебя, себя в результате аналогии с клитичными мя, тя, ся в безударном (в определенных положениях) окончании, которое тут же стало по-

247

Морфология

стоянно подударным под влиянием тех же мя, тя, ся (на них всегда переносилось ударение с соседних слабых слогов).

Местоимения и — онъ стали использоваться как личные для указания на 3-е л., т. е. то, которое находится за пределами видимости и не участвует в диалоге. Высказывали мнение, будто уже до XI в. данные указательные местоимения сложились в парадигму склонения 3-го лица, но это вряд ли верно. Его вместо и в вин. п. ед. ч. как выражение одушевленности встречается с Гр. 1229 г. (понесеть его домовь), а с XIV в. такая форма распространяется и на неодушевленные. По текстам «Повести временных лет» и Суздальской летописи в составе Лавр. видно, как постепенно в различных сочетаниях слов происходило распространение косвенных форм местоимения и в значении личного 3-го л. Это, несомненно, случилось только после того, как с помощью того же местоимения и уже закончилось образование местоименных (полных) форм имени прилагательного. В тексте Русской Правды по НК 1282 формы его, еû употреблены 149 раз при 25 формах сего, того, оного, а в форме им. п. ед. ч. местоимений и, е, я нет совсем при редком употреблении местоимений онъ (3), тъ (2), сь (1). Формы 3-го л. уже возникали как выражение этого лица, но парадигмы не было еще и в XIII в., поскольку не было и законченных в своем образовании местоименных форм типа сеи, оныи, которые заменили бы формы типа онъ в атрибутивной функции. Наоборот, в значении местоимения 3-го л. с XI в. встречаются сь, тъ, онъ, но только в отношении к лицу: Бû бо сь любимъ Борисомъ, искони бо бûсъ прельсти жену, сия же мужа своего и т. д.

8.3. Указательные местоимения

Указательное местоимение в древнерусском языке сохраняло три степени дальности в обозначении предметов и лиц: сь — тъ — онъ. Такое же различие сохранялось и в некоторых сложных производных от них, например в известных сочетаниях:

И сегодня можно сказать вот тут, но вон там, выделяя разные степени отдаления предмета от субъекта речи. Выражение из Гр. 1610 г.

Авосе милосердный богъ надъ нами умилосердится можно было бы признать за подтверждение мысли (поэта Вяземского) о том, что Авосе — «русский бог», но на самом деле авось употреблено здесь уже в

248

8. Местоимение

значении частицы. Вото, вотъ как частицы указывали на непосредственную близость вещи или слова, о которых идет речь. В словах князя Святослава (970) по Лавр.: И рûша ноугородьци С(вя)тославу:

Въдаи ны Володимира. Онъ же реч имъ: Вото вы есть ‘вот вам он’. Перед выделенным по какой-то причине словом эта частица используется много позже, в XVII в. в грамотах типа Ино вотъ сказываетъ Мит(ь)ка... Для древнерусского языка важно выделить в е щ ь, старорусский язык за вещь принимает уже и с л о в о.

Указательные местоимения склонялись по твердому и мягкому типу:

Твердое склонение

Мягкое склонение

249

Морфология

8.4. Определительные местоимения

По мягкому типу склонения должны были изменяться определительные вьсь и сиць, но у них, как сказано, были несовпадения в парадигменных формах. Более того, северные говоры, не испытавшие изменений заднеязычных согласных в свистящие (при отсутствии третьей палатализации), сохраняли «первобытные» формы местоимений, в новгородских источниках представленные в виде вхе полъ, вху, вхемо вамо, вьхо, вхого и др. Взаимное влияние мягкого и твердого склонения у неличных местоимений было широко распространено после XIV в., когда происходило обобщение того или иного типа склонения и у имен существительных. Поэтому в московских грамотах XV в. можно встретить написания типа сѣхъ, до сѣхъ поръ, моѣмъ, твоѣмъ, смешение форм тѣхъ и тыхъ и т. д. Для московских говоров характерно было обобщение по твердому варианту.

В большинстве случаев происходит унификация родовых окончаний, т. е. утрачивается различие по роду во мн. ч. (с XV в.): вместо ти, ты, та появляется обобщенная форма им. п.–вин. п. мн. ч. тѣ, возникшая под влиянием косвенных падежей (здесь окончания совпадали для всех родов). Параллельно с тем осуществляется выравнивание окончания в этой форме и у других местоимений, например самѣ, однѣ, всѣ. Функциональная взаимообратимость местоимений (они одинаково соотносятся и с глаголами, и с именами) сказывается и в том, что именно энклитические формы дат. п. и вин. п. от возвратного местоимения си, ся образовали формант для выражения грамматического залога (собирался, жалиси).

8.5. Вопросительно-относительные местоимения

Вопросительно-относительные местоимения къто — чьто склонялись по общему типу — соответственно твердому и мягкому:

Все остальные изменения местоимений носят формальный характер и в историческом плане малоинтересны. Они имеют либо диалектные, либо стилистические различия и потому изучаются в курсах «Истории литературного языка» или «Диалектологии».

250