Колесов В. В. Историческая грамматика русского языка

2. Имя существительное: преобразование форм единственного числа

является в обилии возможных вариантов, особенно в формах, входивших в парадигму позже других форм. Например, в род. п. мн. ч. оказались возможными формы телъ, телесъ, теловъ, телесовъ; небъ,

небесъ, небесей; чудъ, чудесъ, чудовъ, чудясовъ. Почему коло, колеса

дали форму им. п. ед. ч. колесо, а слово, словеса — форму слово, мы не знаем, но в «Грамматике» Смотрицкого именно формы типа словесо, небесо признаются разговорно русскими, в отличие от «книжных» слово, небо.

Уже в памятниках XII в. из числа *ĭ-основ ушли имена мужского рода (звûрь, гусь, мышь, вьсь, огнь, угль и др.). Последовательность вхождения в тип *jo- для этих имен определялась фонетически. Раньше всего это случилось с именами типа огнь (особая мягкость н’ в сочетании -gn-) и вообще при исходе корня на сонорный, ближайшим образом коррелировавший с палатальными ч’, л’, н’ . Другие, и особенно многосложные, основы еще сохраняют старые флексии, по крайней мере до падения редуцированных; ср. слова типа господь,

деготь, лебядь, локоть, медвûдь, чьрвь. В различных описаниях приводится много примеров нового окончания у таких имен (иные из них относятся к XIII в.): род. п. ед. ч. огня, татя, от путя, гостя; дат. п. ед. ч. гостю, тцю, зятю, путеви и т. п. В церковнославянском, как кажется, слова высокого стиля сохраняли старые окончания; в некоторых случаях они сохранили их и до сих пор, ср. замечание Смотрицкого, что род. п. и вин. п. (при отрицании) ед. ч. пути «чистее, нежели путя». В Острожской Библии 1581 г. новые окончания возможны лишь при именах собственных типа дат. п. ед. ч. Есфирû, Руфû, род. п. ед. ч. Руфы.

Еще и в XV–XVI вв. древние имена консонантных основ могли оставаться в склонении *ĭ-основ: четыре лохти, без лохти — безъ лохтя в Гр. 1568 г.; две кади дехти — куплено дехтю в Гр. 1585 г.; отъ камени, хъ камени, из одного корени, на одномъ корени; у пни, к сосновому пни, на пни, без ремни и т. д. с очень редкими исключениями в деловых текстах (два перстня, отъ березового пня в Гр. 1503 г.).

Наименее всего изменились слова женского рода, в том числе и в архаических типах. Особенно строго сохранялись окончания род. п. ед. ч.: из матере, отъ неплодъве в МД ХI и т. д. Имена *ū-основ получили те же различия между формами род. п. и местн. п. ед. ч., что и другие старые основы (тоя церкве — до церкви в род. п. и отложит. п., но церкви в местн. п.), но это заимствованное, и притом «культурное», слово уже к XVI в. раздвоилось по окончаниям, дав две самостоятельные парадигмы: церква и церковь, особенно во мн. ч., ср. дат. п. церквамъ, церквямъ, церквемъ и т. д. Формы типа род. п. ед. ч. кръве, любъве находим до XVII в., однако некоторые стилистические разграничения заметны и в более ранних источниках, в которых род. п. ед. ч. церкви — церкве и т. п. варьируют в зависимости от контекста.

161

Морфология

Важна также символическая окраска приведенных слов, способствовавшая или, наоборот, препятствовавшая развитию новых окончаний. Однако уже древнейшие русские рукописи дают исключения. Например, в СП ХI им. п. ед. ч. любъвь, кръвь вместо любы, кры; род. п. ед. ч. любъви и любъве, но кръве; дат. п. цркви, любъви; вин. п. црковь, любъвь, кръвь, тыкъвь; местн. п. церкве и церкви, но любъви, кръви.

2.3. Унификация имен мужского рода

Преобразование форм склонения определялось соотношением вертикальных рядов словоформ (омонимия корней) и горизонтальным рядом их функций (синонимия окончаний); ср. фрагмент системы:

Соотношение слов и словоформ в обеих координатах создавало идею системности, т. е. своего рода парадигмы (как «образца» формообразования), которая и стала заполняться реальными ее формами. У имен существительных мужского рода общие линии сближения словоформ можно представить следующим образом:

Типы основ

Все преобразования падежных форм происходят строго последовательно в зависимости от морфонологических изменений на стыке с основой, и притом всегда в пределах своего форманта, т. е. по горизонтали словоформ, а не по вертикали парадигмы, не в слове, а именно в словоформе как представительнице слова в определенной словесной формуле. П о д о б и е общего значения по флексии важнее

162

2. Имя существительное: преобразование форм единственного числа

различий, существующих между разными падежными формами; метонимическая смежность словоформ предпочтительнее метафорического с х о д с т в а корней (основ) в парадигме; вещная конкретность словоформ яснее идеальной отвлеченности парадигмы.

Сразу же заметим, что преобразование осуществляется по горизонтали общей флексии. По вертикали изменения происходили также, но это были изменения уже в пределах к а т е г о р и и, и потому они осуществлялись позже, например в соотношении вин. п. — род. п. при развитии категории одушевленности. При этом наиболее ранние из них происходили сначала в тексте, а не в парадигме — в отличие от еще более поздних.

Эти замечания имеют значение при решении вопроса о направлении аналогии, о последовательности самого изменения. Изменения начинались не в парадигме, а в тексте, по своему происхождению они не морфологичны, а синтаксичны.

Основное содержание изменений заключается в возникновении

ва р и а н т о в п а д е ж н ы х о ко н ч а н и й, восходящих к флексиям *о- и *ŭ-основ.

Сложность их объяснения состоит в невозможности определить, какие именно слова входили в архаический тип *ŭ- основ уже в древнерусском языке. К числу таковых относили имена вьрхъ, волъ, илъ, ледъ, медъ, олъ, полъ, солодъ, сынъ, но А. А. Шахматов добавлял сюда

низъ, долъ, вънъ, кратъ, миръ, санъ, сынъ ‘башня’, а другие историки языка пополняли список словами бобръ, боръ, станъ, чесн(ок)ъ, гърнъ, тьрнъ, вихръ, даже изменившие свой тип склонения слова боровъ, дерево, голова, корова и др., так что общий список слов предположительно данной основы склонения разрастался до сотни. Самые достоверные прилагательные, входившие в данный тип склонения, были

молодъ, бързъ, вûтъхъ, цûлъ и особенно с суффиксом -ък- (кратъкъ, льгъкъ, узъкъ).

Общее условие появления нового для некоторых имен окончания -у

врод. п. ед. ч. определилось рано: односложные отглагольные имена *о-основ при отсутствии суффикса, поддержанные общностью родового признака (мужского рода) и окончания в исходной форме (им. п. ед. ч.), а также общностью значения (семантика действия или места, неконкретность значения) и подвижностью ударения. Именно такими признаками и выделялось большинство имен старого *ŭ-склонения (даръ, чинъ, рядъ и пр.). В этом списке исключаются личные имена, потому что данное распределение окончаний -y//-a для личных/неличных является как бы обратной стороной их же противопоставления в вин. п. ед. ч., т. е.

нет сына — нет сыру вижу сына — вижу сыръ.

163

Морфология

В соотношении род. п. и местн. п. ед. ч. также наблюдается взаимообратимая последовательность, которая реализуется в ударении. В род. п. ударение на корне, в местн. п. — на окончании, в случае если флексия одна и та же, восходит к *ŭ- основам; ср.: из лûсу — въ лûсу.

Выравнивание по типу *о-основ понятно: в этом типе склонения было больше имен, мужские преобладали, все падежные формы имеют свои собственные окончания, а в исходной форме имена обоих типов совпадали, т. е. грамматически, по характеру флексии (-ъ) представали о д н о й и т о й ж е ф о р м о й.

В древнерусских текстах род. п. ед. ч. первоначально заменяет -у на окончание -а у имен *ŭ-основ; уже в ОЕ 1056 и в других памятниках XI–XII вв. находим формы сына, до вьрха, паче меда и др., тогда как обратная замена известна лишь с XIII в.; ср. новгородские рукописи Пр. 1262, НК 1282 (воску и т. д.). В грамотах XII в. соотношение флексий -а : -у дано как 70 : 30, в XIII в. соответственно как 72 : 28,

ипритом возможны уже обратные замены; ср. съ вьрху — до верха, дома — из дому и т. п. (некоторые примеры сомнительны, могут указывать на дат. п. ед. ч.: предъ двьрьми храму, прûдъ лицемь вûтру

ит. п.). В новгородских берестяных грамотах даже XIV–XV вв. окончание -у очень редко: полоте дару, лену, шолку, а в местн. п. -û (-е). При этом заметно семантическое перераспределение окончаний, например -у обычно, хотя и не последовательно, у слов вещественного

иабстрактного значения.

Вероятность появления нового окончания повышается у односложных слов с подвижным ударением, у префиксальных, славянских по происхождению, особенно в полногласных корнях или у топонимов (обычно местное название). Вместе с тем в бытовых письмах окончание -у встречается реже, чем в деловых текстах (акты, судебные дела, челобитные); в «Судебниках» XVI в. до 30% употребления всех форм род. п. ед. ч. имеют такое окончание, оно распространяется все шире, но явно связано с определенными условиями употребления. Устойчивой нормы употребления окончания -у нет до XIX в., система языка не остановилась ни на каком варианте, а причины, регулирующие выбор формы, слишком многообразны, чтобы когда-нибудь такая вариативность вообще исчезла в русском языке. Другое дело, что в старорусском языке вариативность имела семантические оправдания, чего сегодня нет; так, в «Домострое»: с´того Духа — кладуть в вино для духу ‘запаха’ и т. д.

Дат. п. ед. ч. также предлагает свое распределение новых окончаний. С XI в. известны примеры перехода в тип *о (сыну своему, к дому), тогда как обратная замена окончаний происходит с некоторым запозданием и уверенно отмечается с XII в.: Георгиеви в Гр. 1130 г., Семену попови в ДЕ 1164, богови, мастерови в Гр. 1229 г. и др. Впро-

164

2. Имя существительное: преобразование форм единственного числа

чем, в ПМ ХI находим сужитьникъ Пахомови, в ОЕ 1056 чада Авраамови (но в перечислении имен Аврааму, Исааку, Иакову), в ЕП ХI

Иаковови, господеви, в И 76 лареви. В берестяных грамотах къ Борисови, мужеви, к атцеви (до XIII в.). Со временем архаические окончания стали признаком высокого стиля и употреблялись последовательно вплоть до XVII в.; у Аввакума: прилепитися богови, поклоняся господеви, верова Христови — одновременно выражают направленность действия и указывают его адресат. Замечена связь данной флексии с именами одушевленными. Так, в «Хождении» игумена Даниила по всем 17 спискам текста формы с окончанием -ови и -еви употребляются только при одушевленных именах (16 раз; но также и при цитировании церковного текста), однако никогда не используются при предлоге; ср. ключареви, мужеви, но ко отцю, ко князю.

Вообще дат. п. принадлежности в этом случае четко отличается от дат. п. объекта. Перераспределение форм происходит в контекстах

сопределенным синтаксическим значением. В Синод. XIII–XIV вв. к концу текста количество форм на -ови уменьшается; в берестяных грамотах предпочтительны формы на -у, что может указывать на сознательно книжное распределение конкурирующих форм, которые известны с XI в.; ср. по три раза миру и мирови в МД ХI. Такая же ситуация наблюдается и позднее. В ОБ 1581 находим примеры типа

мирови, господиневи, духови, евнухови, а в созданной на таких текстах «Грамматике» Смотрицкого форм на -ови нет. Мнение о том, что использование флексии -ови есть «показатель значения лица», вряд ли справедливо, учитывая примеры типа краеви, мечеви, дъжгеви. Скорее всего, это выражение идеи принадлежности (обычно в словесных формулах в сочетании с глаголами типа дати, приступити), на что намекает и формальное сходство флексии с суффиксом притяжательных прилагательных -ов-//-ев-.

Втв. п. ед. ч. отмечается полное совпадение флексий, связанное

сутратой редуцированных гласных, однако русские рукописи XI в.,

т.е. еще до завершения этого процесса, широко варьируют употребление окончаний -омь/-ъмь и их твердые варианты; иногда создается впечатление, будто писцы осознают семантическое различие между

ними (например, в большой рукописи ГБ ХI). Поскольку украинский язык, который исконный гласный о в закрытом слоге изменил в i , в данном окончании сохраняет -ом, а не -iм, следует полагать, что уже перед падением редуцированных в данной падежной форме возобладало окончание -ъмь; на то же указывает и ассимилятивное отвердение конечного -м в словах твердого склонения.

Вместн. п. ед. ч. положение то же: сначала старые *ŭ-основы получают новое для них окончание -û, и только позже возможны обратные замены на -у, ср. о сынû и многие примеры типа на бору,

165

Морфология

вторгу, на снѣгу и т. п., начиная с УС ХII; при этом новые окончания возможны были как при именах собственных (при князи Борису), так и у имен среднего рода (на дûлу), чаще всего при предлогах в, на. Заметно, что для форм местн. п. ед. ч. с -у важно преимущественно наречное значение; в деловых текстах XVII в. они особенно частотны. Возможны морфонологические ограничения, дающие повод к предпочтению флексии -у; ср. в песку, в полку на месте исконных в пûсцû,

вполцû.

Сопоставляя варьирование окончаний в род. п. и местн. п. ед. ч., можно обнаружить несколько закономерностей взаимного их употребления. Когда стала складываться грамматическая парадигма, стало ясно, что употребление окончания -у в род. п. преобладает у слов

ве щ е с т в е н н о-собирательного значения, тогда как в местн. п. то же окончание используется в значениях отвлеченно и д е а л ь н ы х (на бору, на пиру, на боку и др., ср.: до лугу — на лугу).

Очень рано изменяются и окончания в зват. п. ед. ч.; с одной стороны, это сыне в новгородском тексте XI в., с другой — форма жениху уже в XII в. Обычно это встречается в списках с южнославянских оригиналов, ср. им. п. вместо зват. п. б[ог]ъ помилуи в ЕП ХI и зват. п. вместо им. п.: из д[евиц]а матере безмужьны с[ы]не б[о]жии родися

вМД ХI. Раньше всего зват. п. утрачивают имена *а-основ; в минеях довольно часто смешиваются формы типа Варнава и Варнаво. Достоверные примеры утраты форм зват. п. у имен мужского рода в деловых текстах известны с XII в., но как категория зват. п. разрушается только в XV в. В новгородских текстах, и особенно в берестяных грамотах, форма зват. п. часто используется в значении им. п. (падеж субъекта); ср. Марке, Онтоне, Максиме и т. д. опять-таки чаще у имен собственных.

Особенно интенсивно вариации флексий -у/-а проявляются в памятниках Северо-Восточной Руси, флексий -ови/-у — в юго-западных (украинских), меньше всего и достаточно поздно такие примеры встречаются в новгородско-псковских памятниках.

Использование флексий старого типа склонения на *ŭ- происходит всегда несколько позже, чем вытеснение флексий в этом типе склонения за счет окончаний *о-основ. Одно связано с другим: сначала происходит грамматически оправданное одностороннее совпадение окончаний (нейтрализация), оставшихся от старого типа *о-основ, а затем дифференциация старых и новых окончаний в зависимости от разных условий.

Общим грамматическим различием, которое могло выражаться описанными вариантами падежных окончаний во всех формах представленной парадигмы, несомненно, было осознаваемое различие между индивидуальным, отдельным, т. е. вполне о п р е д е л е н н ы м, с другой стороны — н е о п р е д е л е н н ы м; ср.:

166

2. Имя существительное: преобразование форм единственного числа

отъ льна — конкретно этого : отъ льну — вообще всякого; сынови — конкретно этому : сыну — вообще любому; столомь — данным, этим : под спудъмь — вообще (абстрактно); на бору — в этом лесу : в борû — всяком, любом; сыну! — обращение к этому : сыне! — отвлеченное обращение.

Контекстная категория определенности/неопределенности была актуальна в тот момент, когда складывалась описанная здесь вариантность форм — соотношение, равное использованию артиклей. Противопоставление оказалось важным между X и XII вв. Оно охватывает только формы ед. ч., не распространяясь на мн. ч.: собирательность мн. ч. не дает оснований говорить об определенности какой-то его части. Противопоставление касается только имен мужского рода, что соответствует выразительности этих форм как социально важных в данный исторический период.

2.4. Взаимодействие основ женского типа склонения

Имена женского рода почти не изменяли свои исконные формы, традиционно сохраняя их во всех речевых формулах. Это естественно, если учесть, что именно женский род маркирован по признаку грамматического рода; отмеченный по признаку корреляции оппозит не изменяется формально.

Основы на *i и на *ja различались только в форме им. п. ед. ч.:

лодии, судии, мълнии, богыни — земля, воля, душа, причем первые совпадали с суффиксальными типа свиния. Поэтому довольно рано редкие и специально книжные имена на *i-основы стали переходить в тип склонения на *ja: лодия в И 73, лания люта в ЖН 1219, мълния (и мълънии) в ОЕ 1056, в грамотах XIII в. лодья, коробья, молния и др. Для имен на -ыни надежные примеры появляются только с XIII в.: стрыиня ‘жена дяди по отцу’, рабыня (государыня с XVI в.).

Все прочие типы склонений изменялись мало, однако есть одно исключение. Оно касается соотношения мягкого и твердого вариантов, *а- и *ja-основ.

Берестяные новгородские грамоты до XIII в. дают случаи написания этих флексий с û одинаково для имен твердого и мягкого склонения (то же и в им. п. мн. ч.: варьирование типа жены/женû). Судя по тому, что аналогичный процесс отражают и имена мужского рода (типа местн. п. конû вместо кони и конûхъ вместо конихъ), в новгородских говорах эпохи раннего Средневековья можно предполагать тенденцию к обобщению флексии -û:

167

Морфология

Поскольку лишь отдельные падежные формы и только в определенных диалектных зонах приводят к совпадению флексий, можно думать, что здесь проявляется не падежный синкретизм, а просто сокращение парадигменных форм в пользу синтагменных формул. Этот процесс и отражается в памятниках, передающих «живую» (разговорную) речь. Все это неразличение падежных значений вне парадигмы, данных в разных речевых формулах.

Что это имеет место в новгородских источниках, особенно показательно. Именно такие источники до XIV в., наоборот, отражают (чисто фонетическую) замену û на е в слабых позициях, и даже после падения редуцированных (происходившего здесь с запозданием) корреляция согласных по мягкости–твердости не развивалась столь последовательно, как на юге; не возникало, следовательно, необходимости в обобщении основ. Соотношение типов:

от землû — по землû — на землû от женû — по женû — на женû

в типичных своих примерах показывает, что предложно-падежная формула предстает вне системности парадигмы; нет влияния флексии по вертикали парадигмы, происходит обобщение окончаний на метонимической смежности форм каждого конкретного падежа, а не обобщающей словоформы основы.

Предложно-падежная форма — элемент синтагмы формулы, а не отвлеченно мыслимой парадигмы падежных форм. Сравнение Синодального списка летописи Синод. XIII в. с Комиссионным XV в. показало, что в одних и тех же оборотах (текст общий) в Cинод имена твердого склонения употреблены с исконными флексиями, а в Комиссионном они уже заменяются на û; ср. в род. п. ед. ч. соответственно

дружины, бûды, от рûкы — дружинû, бûдû, от рûцû. В списках Русской Правды аналогично: в ранних вариантах предпочитаются замены û на и (НК 1282: от... земли, без опитемьи), затем происходит обобщение флексии -û, хотя, разумеется, и непоследовательно.

Памятники XVI–XVII вв. противоречивы. Например, в местн. п. ед. ч. женского рода *jа-основ сохранялось окончание -и (в земли, на стези, на твоей воли), но в текстах бытового характера все больше распространялось новое окончание -û (в деревнû), а в московских

168

3.ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ: ПРЕОБРАЗОВАНИЕ ФОРМ

МНОЖЕСТВЕННОГО ЧИСЛА

3.1.Именительный падеж

Впротивопоставлении мн. числа ед. числу довольно рано обозначилась противоположность, в конце концов приведшая к четкой системной оппозиции ед. ч. : мн. ч. по признаку «отвлеченно-понятийная единственность // конкретно-вещная множественность», с устранением двойств. числа. Для всех имен образовалась общая парадигма мн. ч. Последовательность преобразования в полупарадигме мн. ч. определялась характером самих преобразований. Они происходили

всинтагме-тексте и потому начались с грамматических падежей. Именительный падеж одновременно и синтагматичен (это падеж

подлежащего), и парадигматичен (с него начинается «склонение» к косвенным падежным формам).

Распределение окончаний по исходным типам склонения таково:

Разносклоняемые и консонантные (1) очень рано получили флексию -ие из *i-основ, уже в ОЕ 1056 встречаем формы типа мытарие, но в ЕП ХI покровителе. В XII в. памятники дают окончания *jо-ос- нов: родители, мучители, служители, елини, татари и т. д. наряду с исконной флексией -е; ср. также формы типа дьние, камение и пр. Исконные *i-основы сохраняли окончания звûрие, людие в ЕП ХI. Последовательность обобщения понятна: до вторичного смягчения согласных сближаются типы 1 и 2, после вторичного смягчения и утраты редуцированных к ним присоединяется тип 5 и становится преобладающим. Старая флексия *i-основ становится важным фор-

170