Колесов В. В. Историческая грамматика русского языка

10. Глагол

Субъект и объект совместились в общую синтаксическую связь, необходимо было различать обе формы, что и привело к развитию новых именных категорий (например, категории одушевленности:

боится звѣрь → боится звѣря).

Переходность как категория синтаксическая и возвратность как категория лексико-семантическая, совместившись, создали г р а м - м а т и ч е с к у ю категорию залога — посредством последовательного снятия различных текстовых ограничений, к числу которых можно отнести категории лица — одушевленности у имен, времени — вида

углаголов, предикативности — модальности в предложении и т. д.

Встарорусском языке определенно три залога, включая средний как вполне самостоятельный; он поддержан и теоретически в переводах грамматик. В современном языке залоговые отношения в чистом виде представлены привативной оппозицией «действительный — страдательный».

Сохраняются ограничения, которые следует указать:

— по времени: возвратность предпочтительна в наст. вр., ибо, в сущности, рефлексивы — это вневременные формы;

— по виду: у личных форм представлены глаголы несовершенного вида — ибо этот вид не маркирован по признаку вида;

— по предикации: только творительный предикативный (построен нами), который может опускаться;

— по переходности: всегда необходимо, чтобы глагол был переходным (лежит → отлежит → отлежится).

10.7.Внеличные категории глагола

10.7.1. Общие принципы разграничения

Глагольная категория лица по своей функции соотносится с именной категорией рода. Грамматический род указывает на предметное различие субъектов и объектов, лицо — на процессуальное их различие: опредмеченное с о с т о я н и е и направленное на развитие д е й- с т в и е.

Исторически образование рода и лица схожи. Они образованы присоединением к корню слова распространителей: гласных — у категории рода, согласных — у категории лица.

Функционально развитие рода и лица протекало параллельно в том смысле, что «третий лишний» в оппозициях по роду и числу постоянно преобразовывал свои формы или на какое-то время становился

371

Морфология

формально не существующим. В оппозиции по роду — средний род, в оппозиции по лицу — 3-е л.

Морфологически выраженное противопоставление по роду и лицу создавалось в результате переразложения основ (на фонетических основаниях) и семантического расхождения имен или глаголов в определенных синтаксических контекстах (различные принципы согласования):

Развитие категории времени привело к согласованию по роду в сфере прош. вр. и по лицу в сфере наст.–буд. вр.

Рассматривая категории имени и глагола, мы убедились, что соответствие рода лицу не является полным и проявляется в момент речи; диалог требует большей вариации оттенков в обозначении действий и состояний, которые совместно представляют имя и глагол.

Те категории глагола, которые не имеют различий по лицу, являлись промежуточными между именем и глаголом (как глайды — между гласными и согласными) или были образованы в то время, когда такое противопоставление оказывалось несущественным.

10.7.2. Наклонение

Наклонение выражает отношение действия к действительности; в древнем языке пра-наклонения были очень конкретны в отношении к обозначаемому действию: наклонений много, они разные. Индоевропейскому языку приписывают сложную систему наклонений, которые могли исполнять временные функции (например, субъюнктив и другие наклонения в значении буд. вр.).

Изъявительное наклонение (индикатив) обозначало реальные действия в реальном пространстве существования; это наклонение не маркировано ко всем остальным и пропитано всеми теми категориями, которые мы уже рассмотрели: лица, времени, числа, вида, залога и т. д.

Инъюнктив — наклонение с полным отсутствием временной модальной характеристики — это чистая глагольность без категорий, и как таковая она была использована для выражения неизменно вечных, сакральных действий.

372

10. Глагол

Оптатив — пожелательное наклонение, действие может и не осуществиться.

Субъюнктив выражал действие, представленное только в уме говорящего, но которое в силу некоторых условий может состояться.

Конъюнктив и императив также выражали различные ирреальные действия, связанные с прош. вр. или с буд. вр.: в одних языках конъюнктив стал выражать буд. вр., в других — прош. вр.

Вцелом мы видим совершенно иное, непонятное нам теперь представление о времени как о разной степени модальности в проявлении действий и в отношении к ним человека.

Более того, многие категории глаголов так или иначе были связаны

стем или иным наклонением. Так, 1-е л. — с субъюнктивом, 2-е л. —

симперативом, 3-е л. — с индикативом, а может быть, и наоборот. Все это находится в области гаданий и в древнерусском языке уже изменило свои признаки.

Вотличие от реального изъявительного, «идеальные наклонения» (Потебня) — условное, желательное, сослагательное — изображали лишь в мысли существующее событие, данное в перспективе прошлого, и тем самым выступали как бы отрицанием наличного факта.

Таким образом, в совокупности все наклонения, кроме изъявитель-

ного, выражали р а з л и ч н у ю с т е п е н ь в е р о я т н о с т и или в о з м о ж н о с т и действия, причем императив — самая древняя форма, а все остальные вторичны и являются описательными формами, возникшими на пути создания категории буд. вр. (которой формально не было). Даже перфект в древности мог передавать модальное значение неочевидности или нереальности действия.

Впоследствии эта сложная система наклонений была перестроена, и уже в праславянском мы видим особенно развитую категорию изъявительного наклонения, переработанную — оптатива (образовал славянское повелительное) и конъюнктива, понимаемого как условное наклонение.

Супин (supinum ‘наклоненный назад’: зависит от предшествующего глагола в личной форме) и инфинитив (infi nitivus ‘неопределенный’) называют самостоятельными наклонениями д о с т и г а - т е л ь н ы м и н е о п р е д е л е н н ы м. Образуясь от одних и тех же основ, они различались глаголами, при которых могли употребляться: супин — при глаголах вещественного движения и пребывания (поиде рыбы ловитъ), а инфинитив — особенно часто с модальными, фазисными и т. д. (хочю рыбу ловити).

Образованный от отглагольных имен в форме вин. п. (-tъ) или местн. п. (-tu) склонения на *-ŭ, супин рано утратил формы на -tu; в древнерусских источниках отмечена только быту (ГБ ХI) — опятьтаки у глагола, который удивляет нас богатством своих древних образований. Их было так много, что некоторые смогли сохраниться.

373

Морфология

Вбалтославянском праязыке супин выступал в значении сослагательного наклонения (независимо от лица и числа) и в сочетании

сосновным глаголом фактически замещал глаголы движения. Различие между формами супина и инфинитива было чисто смысловым: это различие между возможностью действия (супин) и его осуществлением (инфинитив). По этой причине славянский супин образовывался в основном от глаголов непредельного действия. Супин требовал после себя род. п. имени, а инфинитив — падежа, соответствующего личной форме (в нашем примере — вин. п.).

Супин заменялся формами инфинитива уже в старославянских текстах, но в древнерусских памятниках он иногда встречается до XIV в., и не только в тех, которые переписаны со старославянских рукописей, как ОЕ 1056 (иду уготовати мѣсто). В «Повести временных лет» по Лавр. и Ип. 1425 супин употребляется, но часто смешивается с инфинитивом; ср.: посла... княжитъ, но — посла... построити мира. В древнерусских переводах ЕК ХII (очень большого объема) супин представлен пятью формами у глаголов непредельного действия, но рядом возможен и инфинитив: посъла мя проповѣдатъ плѣньникомъ — послати... проповѣдати лѣто господне. Даже в грамотах XV в. можно встретить остатки старого супина, правда, в традиционных формулах типа иде звѣри гонитъ.

Как самостоятельная категория супин не является актуальным древнерусским явлением. Он исчез еще до появления первых письменных текстов.

Образованный от отглагольных имен на -tis в дат. п. или местн. п. склонения -ĭ, инфинитив соотносится с существительными типа (благо)дѣть, жить, стыть, съмьрть. Абстрактные имена д е й с т в и я как отвлеченно отглагольные, инфинитивы совпали с основой аориста (прош. вр.) и обладали модальностью реального действия.

Впраславянском и даже в древнерусском языках инфинитив еще точно не выполнял функции неопределенного наклонения. На это указывают переводы с греческого языка, в которых славянский инфинитив как бы отталкивался от греческого неопределенного наклонения всех видов. Греческий инфинитив передавали с помощью славянских отглагольных существительных с соответствующими предлогами, личными глагольными формами или описательно целыми предложениями. В переводе «Хроники» Георгия Амартола pr^V to kwl&ein =

на възбранение, cwr%V toÒ did@skai = кромѣ учения, met„ to pat@ssein =

по убиении, æn tä p%nein = въ питии; то же в древнерусском переводе «Пчелы» — qe^V ¢toim^V eáV tÊ par#cein = Богъ готовъ на подание

(в болгарском переводе буквально: Богъ готовъ еже подаати). Греческую конструкцию Accusativus cum infinit. славяне переводили простым придаточным предложением с использованием личных форм глагола.

374

10. Глагол

Сдругой стороны, древние славянские инфинитивы не имели различий по лицу, по числу, по роду, по времени, по наклонению

ит. д., но в современном их виде уже различаются по виду и залогу. Следовательно, становление инфинитива как самостоятельной глагольной категории связано со всеми древнерусскими процессами, происходившими в глагольной сфере.

Основное формальное изменение инфинитива —это редукция безударного -ти/-чи в -ть/-чь: сесть, лечь. Редукция морфологически слабого -и началась еще до падения редуцированных; ср.: въселиться, гонить (ПА ХI), написать (новгородская Минея XI в.), также и позже: подобаеть рость (ДЕ 1164), в смоленской Гр. 1229 г., а в ЕК ХII 16 таких случаев (измѣрить, сътворить, зрить и др.). Возможно, прав А. А. Шахматов, полагавший, что новое окончание инфинитива появлялось по аналогии с супином на -тъ, особенно в позициях, где они могли заменять друг друга; ср.: напълнить (ОЕ 1056),

придѣаху почьрпать (И 73), не имуть въкусить съмьрти (АЕ 1092),

оставляя хранить, а также форма гонить в ПА ХI. В летописных текстах количество сокращенных форм повышается к XV в., и в Радз. ХV их уже много. В новгородских берестяных грамотах обычно -ти, а в пергаменных -ти > -ть с XV в.

СXVI в. новая форма становится нормой. В «Домострое» около 800 форм инфинитива, соотношение окончаний -ти к -ть представлено как 7 : 1 (в бытовой лексике только -ть). В «Слове и деле» XVII в. использовано 5757 инфинитивов и только 35 раз с -ти/-чи. У Аввакума в его «Житии» в бытовых текстах употреблена новая форма (305 раз от 163 глаголов), а в традиционных формулах сохраняется старая.

По-видимому, на сохранение старых форм долго влияло ударение. У большинства глаголов ударение находилось на основе (корне), и, следовательно, конечный гласный оказывался в морфологически и фонетически изолированной позиции, что способствовало его устранению в беглой речи. Но у глаголов 1-го класса с основой на согласный многие глаголы сохраняли исконное наконечное ударение, что пре-

пятствовало редукции и задерживало ее: в памятниках находим ударение беречи, влечи, врещи, жещи (жечи), лещи (лечи), мощи (мочи), печи, рещи, стеречи, сѣщи, тещи (утечи), толчи, блюсти, блясти, вести, грести, нести, пасти, расти, чести и т. д.; только с XVI в. отмечаются ударения типа жечи, возлѣчи, рещи, стеречь, сѣчи, течи,

истолочь, блюсть, блясти, вести, гресть, принесть, отнесть, спасти,

честь и т. д. В современных русских говорах процесс развивался последовательно, а в литературном языке задержался на уровне ударения начала XIX в., т. е. не допускает форм типа блюсть, блясть, весть, честь, сместь, донесть, хотя и не сохраняет церковнославянских типа мрѣти — только мереть. Всегда заметна тенденция к за-

375

Морфология

креплению накоренного ударения в случае измененного согласного корня (жечь, сечь, течь), и особенно в полногласных с нововосходящим ударением (беречь, волочь, стеречь, толочь) и т. д. Фонемные и акцентные ограничения постоянно задерживали намеченные системой морфологические изменения.

Славянское повелительное наклонение восходит не к императиву, а к оптативу — пожелательному наклонению праязыка, которое образовывалось от основы наст. вр. с помощью суффикса -ie/-i с прибавлением вторичных глагольных окончаний: во 2-м л. -s, в 3-м л. -t.

Углаголов 1-го класса: *ved-o-i-s или *ved-o-i-te, причем по акцентным причинам в ед. ч. oi > i (веди!), а во мн. ч. сохранилась правильная форма с ѣ (ведѣте!); ср.: приимѣмъ! станѣмъ! мозѣмъ! (И 76); покажѣте! осяжѣте! ищѣте! заколѣте! (Е 1283), но уже

уМономаха лязите! мозите! (Лавр.), а в ОЕ 1056 формы типа приведите! останитеся!

Так же образовывали формы повеления глаголы 2-го класса.

Углаголов 3-го класса: *zna-jo > *zna-je-i-s и т. д. с изменением образовавшегося дифтонга ei > i — знаи! знаимъ! Ср. разумѣимъ! поучаимъся! (И 76) и др. В 1-м л. мн. ч. у Кирилла Туровского побеслѣдуимъ, вѣнчаимъ, вѣруимъ, познаимъ, но при отсутствии -j уже

помажемъ! глаголемъ! Свое значение имели и фонетические изменения в основе; ср.: в новгородской Минее 1097 г. въсълимъ!, а в Бер. гр. конца XIV в. пришлите! Влияние со стороны 2-го л. ед. ч. (веди!) и глаголов 4-го класса со второй половины XIII в. привело к обобщению форм на -и- (ведите!).

Углаголов 4-го класса: *xod-i-i-s и т. д. дали естественное стяжение однородных гласных с образованием форм ходи! ходите! (в ед. ч. форма совпадала с формой 2–3-го л. ед. ч.).

Углаголов 5-го класса свои особенности; ср.: даи! будите! в русском переводе «Пчелы» XII в. и даждь! бываите! — в болгарском. В «Повести временных лет» по Лавр. дажь! повѣжь! вижь! буди!, а по Радз. ХV даи! даѣмъ! даѣте! Формы дажь! и даждь! представлены в «Киево-Печерском патерике», а даждь! и даи! в смоленской Гр. 1229 г. Некоторое расхождение между старыми и новыми формами могло иметь стилистический характер; так, уже в письме Мономаха князю Олегу (Лавр.): но не дай ми Богъ крови от руку твоею видѣти! — ты дажь ми слово отче (от последней формы впоследствии форма будущего: дашь; фонетически такое же изменение в ѣждь! — ѣшь у Аввакума). Стилистические основания и в вариантах

даи же! и дажь! в Е 1283.

Некоторые глаголы тематических классов сохраняли архаические формы, образованные без посредства тематического гласного, т. е. как глаголы 5-го класса; ср. хощи! в «Лествице» XII в., а также формы

376

10. Глагол

типа виждь! — которая также сохранилась (в измененном виде) как частица: ишь каков!

В грамотах XIV в. новые формы всех классов встречаются часто: живите! берегите! блюдите! Это результат выравнивания основы (корня), которое началось в формах типа берези! березѣте! толцѣтесь! рьци! рьцѣте!, по-видимому, раньше всего в новгородских говорах (в берестяных грамотах с XII в. моги! испеки! и под.). Сокращение форм подчинялось также тем правилам ударения, что действовали и у других изолированных от парадигм форм, они сокращались за счет морфологически изолированного окончания. Первые примеры сокращения появляются в памятниках с конца XIII в. (например, в Лавр.:

ирече Володимеръ: «Тако будь!...», в Ип. 1425 буть! видь! оставь! не правьте! станьте!), но еще и в XVII в. (у Аввакума) одинаково представлены формы буди! и будь! В «Слове и деле» только верь! покинь!

ит. д.

Формы повелительного наклонения образовывались во всех трех числах (в двойств. ч. исчезают с XIII в.), но не во всех лицах регулярно; приходилось использовать описательные выражения.

Наиболее распространенными были формулы с побудительными частицами да (книжная), ать (разговорная), а с XV в. и пусти > пусть в сочетании с глаголом в наст. вр. с повелительным значением. Частица ать в сочетании с местоимением ê дала союз аче/аще в условном значении она же представлена в воинской команде ать-два! ать-два!; понятно, что деловые тексты XI–XVII вв. использовали все «побудительные» конструкции для передачи значения долженствования при определенных условиях: да веду! да ведемъ! ать идеть! пусть здравствуеть! Особенно в отношении к 3-му л. (да и к 1-му л. тоже) это скорее побудительное, чем повелительное значение, что подтверждается особенно частым употреблением в таких оборотах приставочных глаголов: да поплачюся, да приду, да здравстуеть, даже в почтительных выражениях во 2-м л.: да пристроите меды мнози, да поиди за князь нашь... Употребленные в обычной повелительной форме, такие приставочные определенно соотносились с будущим временем: поимемъ и створимъ!

Синтаксическая особенность древнерусских форм повеления состоит в том, что они могли употребляться и при подлежащем — в высоком стиле. Пример из текста Мономаха уже приведен, но выражения типа а даи Богъ! суди Богъ! и др. очень распространены в древнерусских формульных выражениях. Это как бы обращение к Богу и одновременно утверждение его обязанности способствовать в определенном деле.

Косвенно это похоже на совмещение форм повеления и аориста как абсолютного времени действия во вневременной перспективе. Выражения возьми и скажи, отколе ни возьмись, скажи он мне все,

377

Морфология

он и скажи или (как у Аввакума) то тут и лежи! и (как у Крылова) случись тут мухе быть... — объясняют по-разному: как остаток аориста или императива.

В целом же древнерусскому языку резко повелительные формы были несвойственны. Эквиполентная оппозиция предполагала действие двух признаков различения: наличие явного адресата и степень категоричности в высказывании. Одну и ту же мысль можно было передать в различных вариантах:

—как приказ: идѣте къ брату моему и рцѣте ему! и лезите в лодьи! — со стороны владетельного князя;

—как просьбу: дажь ми слово;

—как мольбу: ангелъ твои буди с тобою!

—как совет: вѣрныхъ мни не тѣхъ, иже...

—как предостережение: не ходи, отець ти умерлъ.

Характер повеления, побуждения к действию или совета определял выбор формы или формулы, с помощью которой можно было общаться в средневековой социальной среде. Разнообразие форм повеления показывает несобранность категории императива в древнерусском языке. В тексте «Домостроя» до десяти способов выразить повеление, но такое же разнообразие форм присутствует во всех текстах до XVII в.

Так, в «Сказании о Мамаевом побоище» выработан целый ритуал обращений с просьбами, пожеланиями, повелениями и прямыми приказами, с которыми герои повествования обращались друг к другу. Можно было сказать будите готови! и да будете готови! — к бою. Мамай к своим улусникам: ни единъ вас не пашет хлеба! — не пашите хлеба! — ни одинъ васъ пашетъ! и т. д. По спискам памятника Дмитрий Донской обращается к Сергию Радонежскому по-разному:

даи ми два воина! — даждь ми два воина! — даи же ми два воина! — и сама возможность колебаний подчеркивает различное отношение автора данного списка к тому, как именно верховный князь может обратиться к святителю.

Славянское условное, или сослагательное, наклонение в своем составе сохранило, обобщив их, несколько конкретных по значению модальных наклонений, а именно инъюнктив, конъюнктив, оптатив и т. д. в разной степени желательности, предположительности или допустимости действий.

В старославянском языке условное наклонение образовывалось сочетанием причастий на -л- со вспомогательным глаголом быти в форме оптатива бимь, би, би — бимъ, бисте, биш — из корня *bhu;

в3-м л. мн. ч. встречается еще форма б со вторичным окончанием.

Вдревнерусском языке очень скоро такие формы были заменены формами аориста быхь, бы и т. д., поскольку общее значение этого наклонения — неосуществленное условие, представленное в законченности самого действия.

378

10. Глагол

А. А. Потебня справедливо полагал, что формы наст. вр. и повелительного наклонения составляли общее семантическое поле д е й- с т в и я, тогда как формы прош. вр. и условного наклонения составляли общее поле с о с т о я н и я.

Собственно говоря, еще и в XIII в. у восточных славян сослагательное наклонение не сложилось как категория, поскольку вспомогательный глагол, употребляемый в полной своей парадигме, не образовывал связку сложной формы. Разного рода условные конструкции использовались для выражения потенциального действия. В «Домострое» роль инфинитива выражена в этом смысле ярче, чем собственно сослагательного наклонения; ср. огурцы и дыни и всякой овощь в пору бы обирати и т. д. — пожелание и условие совмещены. Формулы типа жили бы являются именно речевыми формулами, а не отвлеченно понятыми грамматическими категориями: это образцы речи, а не морфологические парадигмы. А гдѣ ся тяжа родить, ту ю кончати в Гр. 1262 г. — условное мыслится конкретно как данное место.

Сослагательное наклонение в современном его виде постепенно создается синтаксически на протяжении XIII–XIV вв. В московской Гр. 1353 г.: а лихихъ бы есте людей не слушали, в новгородских чуть раньше, даже в евангельском тексте аще Богъ отець вашь былъ бы, любили бы мя есте в Е 1283, и далее во всех Евангелиях русского письма. Наполнение предложения формами от быти становится избыточным, как в этой иронической реплике из XVII в.: Человече, егда бы конь быль ecи, и цѣны бы тебѣ не было!

На основе подобных сочетаний в момент образования новых типов придаточных предложений, которые заменяли (уточняя их смысл) некоторые типы старых наклонений, образовались союзы и союзные слова типа что бы (шелъ), да бы (далъ), как бы (былъ), а бы (думалъ), т. е. чтобы, дабы, кабы, абы и т. д.

10.7.3. Причастия

Индоевропейское глагольное причастие с суффиксом -nt- обозначало признак действия в отношении к субъекту и безотносительно ко времени (среднего залога). Впоследствии возникало глагольное прилагательное с суффиксом -(u)s-, которое обозначало результат действия (перфектное значение) и потому стало восприниматься как форма прош. вр.

Связь с глагольными основами наст. вр. у прилагательных с суффиксом -nt- и с основами прош. вр. у прилагательных с суффиксом -(u)s- ощущалась постоянно, и славянские причастия действительного залога типа действующий и действовавший сохранились до сих

379

Морфология

пор, причем в результате расширения формы до полной (местоименной) они воссоздали свой древнейший признак о п р е д е л е н н о с т и п р и з н а к а, а н е к а ч е с т в а д е й с т в и я; последнее значение сохранилось у кратких форм, ныне ставших деепричастиями (действуя).

Все славянские причастия восходят к индоевропейским, представленным в нерасчлененности залога и времени, одновременно и причастия, и прилагательные. Перфектное значение всех причастий прош. вр. сохраняется не только в составе древнерусских перфектных времен, но еще и сегодня в диалектных отпричастных перфективах типа она ушодши, он выпимши, у них идено, сделанось и т. д.

Вневременное значение древних причастий определяется по их функции в тексте. Например, местоименные действительные причастия наст. вр., образованные от предельных (приставочных) глаголов, явно соотносятся с буд. вр.: всякъ прочитаяи сию грамоту — да слушаеть его! (каждый прочитающий).

Традиционно причастия в древнерусском языке обозначали качество, возникающее вне временной его характеристики; формальное различие по времени (настоящее — прошедшее) показывало внутренний признак самого действия (скорее вид, а не время), отсутствие категории лица, отсылающей к деятелю, подтверждает, что у причастия не было признака времени. Причастие представляет признак состояния, полученный в результате какого-то действия, т. е. имеет перфектное значение. В древнерусском языке и действительные, и страдательные причастия могли образовываться от любого, в том числе и среднего, залога; ср. формы типа идено, гуляно,

прибѣженъ.

Причастий буд. вр. в славянском не было. К таковым относят действительное бышящее, но оно образовано от основы инфинитива и представляет одну из многих форм этого глагола в прош. вр.

Пять причастных форм древнеславянского языка в речи и в тексте представляли своего рода синкретически данный предикатив, который в различных проекциях обозначения служил для «схватывания ускользающего» из внимания признака, еще не отлитого в законченные формы личного глагола. По точному определению А. А. Потебни, причастие — это «зачаточное предложение». Оно может заменить и глагол, и прилагательное в составе сказуемого.

Действительные причастия наст. вр. образовывались с помощью суффикса *-ont- от основы наст. вр. и в своей краткой форме склонялись как имена с основой на согласный. В результате переразложения основ в славянском они получили суффикс -ent-/-ont: nes-o-nt, т. е. нес чь; znaj-o-nt > znaj-e-nt, т. е. зна чь (ст.-сл. нес щь,

зна щь). У глаголов 4-го класса фонетические изменения дали суффикс -ащ-/-ящ- (из xval-i-nt).

380