Колесов В. В. Историческая грамматика русского языка

10. Глагол

времен формами перфекта (вместо прежнего аориста), он был обвинен

веретичестве и бесчинстве и заключен в монастырскую тюрьму. Церковная традиция переломила уже совершенно сложившуюся глагольную систему русского языка с опорой на систему Н. Его перевод переносил внимание с объекта на точку зрения читателя, оценивающего священные события, попутно разрушая церковные символы. А это — проявление протестантизма.

Там, где основное время повествования — наст. вр., там и причастие встречается в основном наст. вр., а перфекта и форм повелительного наклонения больше, чем, например, инфинитивных форм. Особенно это заметно по текстам И 76 в его противопоставлении СП ХI,

вкотором повествовательное время — прош. вр., тогда как в И 76 — наст. вр., почему и перфектных форм здесь почти столько же, сколько и имперфектных, связанных с аористом. Из подобных сопоставлений можно сделать вывод, что системность глагольных форм определялась текстом и всегда задана содержанием повествования или документа.

Понятия парадигмы в современном смысле статистические данные не представляют. Единственно реальную парадигму составляет только наст. вр.–буд. вр., причем простое будущее употребляется в основном в форме 1-го л. ед. ч., т. е. по существу является модальным.

Статистически можно утверждать, что в древнерусском языке отсутствует форма 1-го л. в большинстве временных форм; отсюда развитие определенно-личных предложений типа иду на вы; 2-е л. статистически маловероятно (это связано с развитием неопределенноличных предложений), и только 3-е л. отражено статистически определенно, причем с различием для ед. ч. (чаще) и мн. ч. (реже). По этой причине типы односоставных предложений с глаголом-сказуемым в 3-м л. распространены мало.

Таким образом, синтагматика и парадигматика глагольных форм вполне адекватно объясняют также и статистическое распределение этих личных форм.

Состав и статистическая вероятность употребления глагольных форм определяются не столько жанром памятника, сколько конкретным коммуникативным заданием в границах отдельного текста — постоянно изменяются, чередуясь в тексте, типы предложений и способы описания глагольного действия. Например, распространение форм перфекта именно в форме 2-го л. связано с тем, что в процессе общения, говоря собеседнику о прош. вр., всегда имели в виду фиксацию результатов прошлого действия на данный момент речи; это и вызывало замену форм аориста или имперфекта формой перфекта, причем обязательно с сохранением связки — в отличие от формы 3-го л., где связка фактически не нужна, поскольку объект рассуждения не принимает участия в разговоре и, следовательно, с моментом речи никак не связан, так что результат его прошлых действий в данный момент

301

Морфология

неактуален: отсутствует логическая связь между прош. вр. и наст. вр., что исключает употребление связки или вообще перфектной формы. Так, в грамотах употребление форм 2-го л. достигает высокой частотности, почти равной частотности других форм лица. В перфекте преобладание форм 3-го л. ощущается постоянно, и связано это с той же коммуникативной целесообразностью. В законодательных текстах также преобладает форма 2-го л., но в других источниках («Хождения» и др.) возрастает число форм 1-го л. — повествование идет от первого лица. Повествовательный текст житий, летописей и переводных повестей требовал в основном формы 3-го л.

Таким образом, статистические данные показывают общую перспективу развития временных форм.

1.В отношении категорий замечается последовательное увеличение употребительности перфекта за счет простых прошедших времен.

2.Происходит также увеличение числа личных форм глагола за счет неличных.

3.Развивается дифференциация прежних глагольных времен по новому признаку вида, который разграничил формы аорист – имперфект в плане прошедшего и формы наст. вр. – буд. вр. в плане настоящего времени.

4.Возникает перераспределение форм лица и числа в зависимости от коммуникативного задания; формы прошедших времен соотносятся с определенным лицом глагольного действия (аорист — в 3-м л., перфект — во 2-м л. и т. д.) и тем самым предстают в определенных речевых формулах, которые постепенно разрушаются.

5.Старые глагольные категории по направлению к нашему времени не исчезали полностью, а использовались в стилистических целях; это видно по их распределению в текстах разного жанра, происхождения и бытования.

10.3.5.Парадигмы глагольных времен

Вреконструкции старорусские парадигмы на основе различных источников представлены следующим образом: настоящее чту — минувшее чтох — грядущее почту, причем минувшее подразделяется на минувшее несовершенное почтох — совершенное чтох — пресовершенное читах.

Любопытно именование буд. вр. как грядущего, а также чисто видовое его отличие от наст. вр.; что это еще отличие по виду (предельности/непредельности действия), видно и на противопоставлении форм аориста (почтох) и имперфекта (чтох), хотя названия форм

систорической точки зрения выглядят странно.

Мы видим, что все формы искусственно собраны в подобающее число парадигм, иногда прямо повторяясь и имея варианты. Названия,

302

10. Глагол

данные таким парадигмам, весьма условны: минувшее несовершенное — минувшее совершенное (Раst pеrfесt), пресовершенное и т. д. Оптативные и конъюнктивные формы еще выразительнее:

В 3-м л. ед. ч. обязательно местоимение (указательное!), формы аориста и имперфекта даны в дополнительном распределении, указывающем на чисто видовое их соотношение; в целом система времен неясна, особенно в виду «оптативов» и других временных парадигм. Инвариант парадигмы прош. вр. можно было бы реконструировать, учитывая наиболее распространенные словоформы в той или иной позиции:

Такая «парадигма» находится в соответствии с общими принципами изменений системы времен, происходивших с течением времени, она была бы соотнесена с реальными парадигмами церковнославянского языка, нормализованными Мелетием Смотрицким (1619 г.).

«Простословия» Евдокима Боголепа в конце XVI в. выделяют пять времен: настоящее чту, минувшее несовершенное почтохъ и совершенное чтохъ, т. е. аористы, и минувшее пресовершенное читахъ — имперфект, а также грядущее почту. О видовых противопоставлениях не говорится, хотя они предполагаются в составе времен (но неопределенны по качеству); перфектные времена не обозначены, видимо, как просторечные. С представленными реконструкциями эти характеристики не совпадают.

В «Грамматике» Смотрицкого классификация времен более дробная. Епископ уже различает два вида: непредельный чту, прочтохъ, челъ есмь и учащательный читаю, читахъ, читалъ есмь, которые различаются характером основы, но пока еще без участия приставок, которые служат для образования времен: чту — наст. вр., прочту — буд. вр. Буд. вр. образуется с помощью приставок у, из, во, со, на, о, по, при, за, вос, рас, но также и различением основ: плюю — плюну, стою — стану, зѣваю — зѣну, даю — дам, каплю — кану и т. д. Имеются весьма искусственные удвоения форм: читахъ — прешедшее, читаахъ — мимошедшее, челъ есмь — преходящее, читалъ есмъ — прошедшее.

303

Морфология

В одних «парадигмах» Смотрицкого исторические формы аориста, перфекта и имперфекта распределились по лицам, в других — полная парадигма состоит только из перфектных форм, но всегда со связкой (иначе неясной останется принадлежность к определенному лицу). Распределение форм также не соответствует исконному, поскольку категориальные различия между прошедшими временами уже нейтрализованы, а выбор той или иной формы определяется характером традиционных сочетаний и статистической вероятностью ее употребления. Последнее, впрочем, сомнительно, потому что в форме 3-го л. неожиданно оказывается имперфект как типичная форма выражения.

Все ранние схемы «парадигм» еще не представляют системы языка. Для формирования системы необходима «нулевая морфема», которая концептуально стала бы точкой отсчета всех словоформ парадигмы, будучи противопоставленной чистой основе как идея парадигменного ряда. Чистая основа уже найдена — это форма 3-го л. ед. ч. аориста. «Нулевой морфемы» еще нет. Это слишком высокий уровень языковой абстракции, которой составители средневековых грамматик не обладали.

10.3.6. Терминология

Терминология в обозначении буд. и прош. вр. имеет особое значение. В термине представлен существенный признак различения времен — и понимание их как самостоятельных категорий.

К концу XVII в. форма буду, как и связка есть, потеряла все признаки глагольности и стала осознаваться как простая форма буд. вр., хотя по происхождению она семантически двузначна: обозначала идею реального существования и одновременно становления нового. Эта двуобращенность формы буду находит свое выражение и в термине настоящее время, т. е. и существующее, и одновременно сейчас

настающее.

В своих значениях причастие настоящий развивалось как типичный символ замещения ряда терминов, близких по смыслу. Это значения ‘неподдельный’, ‘истинный’, ‘сущий’, ‘подлинный’ и т. д. одновременно. ‘Сущий’ и существует, и осуществляется. Исходная форма причастия настояи значила ‘нынешний и ближайший за ним’, т. е. ‘предстоящий’ (настоящая смерти не убѣжахъ ПМ ХI — греч. tÊn ænest_ta ‘предстоящий’); ‘следующий’(въ настоящую ночь пакы спящу ему...); ‘настигающий’ неизбежно (всѣхъ настоящихъ на ны золъ за грѣхи наша — Пск. I лет., под 1319 г.). Отсюда и древнерусский перевод молитвы: хлѣбъ нашь настоящий даждь намъ днесь = насущный (греч. tÊn æptous%on).

Идея будущего понимается неопределенно, но очень конкретно; оно связано с частными подробностями существования и может быть

304

10. Глагол

обозначено самыми разными словами. В славянском переводе ГБ ХI греческое причастие tÊ m#llon ‘будущее, предстоящее’ передается девятью способами как будущее, грядущее, приходящее, хотящее, быти хотящее, причаемое, иже начался, прочее, бышащее. Во всех случаях выделяются признаки: среднего рода, несовершенного вида (непредельность), выходящее из настоящего, ожидаемо-желательное по модальности.

Заметим, что причастие прош. вр. наставъшии выражает наст. вр. по типу перфективности (результат налицо), а причастие наст. вр. настоящий — буд. вр. Парадокса нет: это обозначения не с точки зрения наблюдателя, а объективно в отношении к самому событию. Именно таковы и были все обозначения древнеславянского и древнерусского языков, представленные в обратной перспективе от д е й - с т в и я к восприятию.

Поэтому и буд. вр. в ранних грамматиках именуется грядущим: само будущее по своему смыслу есть настающее. В ранних переводах евангельского текста Мф. 12, 32 использовано слово грядущий, которое в более поздних правках текста было заменено словом будущий

(ни в этом веке, ни в будущем — æn tä m#llonti).

Будеть — потенциальность будущего, то, что может быть или что окажется: а будуть разбоиници — выдати е (окажутся бандитами — выдать на суд), но, чтобы это случилось, разбоиници должны б ы т ь. Греческую форму буд. вр. часто переводили славянской формой наст. вр.; ср.: но же немного глаголю съ вами Ин. 14, 30 = lal$sw, современный перевод — уже немного мне говорить с вами.

Таким образом, в древнерусском языке реального буд. вр. нет, после XV в. возникает соотношение, в котором наст. вр. предстает как реальное (сущее) время, а буд. вр. — как идеальное (присущее), его разновидность:

Таково христианское понимание связи времен, которым руководствовалось Средневековье.

Понятие о прош. вр. также вырабатывалось очень долго. Это видно и на колебаниях в терминах средневековых грамматик.

Общая последовательность обозначений (включая сюда и неузкограмматические) показывает этапы абстрагирования идеи прош. вр.:

термин: прежний — предыдущий — предшествующий — прошлый — прошедший

антоним: задний — последующий — завершающий — настоящий — будущий

305

Морфология

Сравним эти фазы восприятия прошлого с обозначениями лица:

предтеча — предместник — предшественник — от конкретно-про- странственного к самому отвлеченному, от близкого размещения к максимальному разведению во времени, от оценочного к терминологическому, от длительности к завершенности, другими словами, от метонимического через метафорическое к терминологически понятийному.

10.4.Изменения в системе времен

10.4.1.Общее направление изменений

Общее направление изменений ясно из предыдущего изложения фактов. Этот процесс хорошо исследован, описаны важнейшие источники XI–XVII вв. всех жанров и типов текста. Результаты можно представить в сжатом виде.

Вновгородских берестяных грамотах имперфект исключительно редок, в новгородских деловых текстах XIII–XIV вв. его нет вовсе, но аорист активен, хотя в формах 2-го л. отсутствует, а основное значение его — перфективное. В северо-западных грамотах XI–XIII вв.

ив Русской Правде более 90% временных форм составляют перфекты, аорист редок, имперфект отсутствует. Этому способствует коммуникативный аспект высказывания в связи с планом наст. вр. (момент речи) и повелительным наклонением.

Вповествовательных жанрах система глагольных времен выдержана весьма четко; основное время здесь — аорист, следовательно, есть место для имперфектов и перфектов. В повествовательных текстах XV–XVI вв. основное прош. вр. — аорист и имперфект, которые редко смешиваются по функции, хотя в некоторых случаях аорист заменяет перфект, а имперфект — наст. вр. Перфекты находятся здесь на периферии нормы, со связкой они обычно употребляются в прямой речи, а плюсквамперфект отмечен только в устойчивых сочетаниях типа иже бѣ създалъ. Такое же положение в летописных текстах, особенно в древней записи.

То же в текстах московского происхождения. В деловых текстах XV в. нет ни аориста, ни имперфекта, связка в 3-м л. перфекта отсутствует, а во 2-м л. всегда в наличии. В Летописных сводах того же времени, в «Хождении» Афанасия Никитина и др., напротив, аорист и имперфект употреблены активно, главным образом (это важно) преимущественно или только в формах 3-го л. (повествовательное время) и независимо от предельности/непредельности действия (вида).

306

10. Глагол

10.4.2. Имперфект

Уже древнейшие русские рукописи дают отклонения в написании исконных ф о р м и м п е р ф е к т а.

1.На фонетических основаниях происходило стяжение суффиксального элемента и возникали формы «русского имперфекта»: идѣа- ше → идяше, молѣаху → моляху и т. д. Формы ОЕ 1056, Туровских листков ХI в. типа хотяаше вместо хотѣаше — безусловно, русизмы, связанные со вторичным смягчением согласных; нестяженные формы

вXI в. сохраняются лишь в рукописях, переписанных с южнославянских оригиналов (ЕП ХI, ПА ХI, ЖК ХI и др.). В рукописях XI в. стяженных форм много, поскольку и вторичное смягчение полумягких к этому времени завершалось. В новгородских служебных Минеях нестяженные формы редки (в M 96 — всего 7 раз), а это тексты, для которых особенности произнесения очень важная подробность и сокращения слогов сказываются на ритмике.

2.В формах 3-го л. входит в употребление флексия -ть, вынесенная из формы наст. вр. Древнейшие примеры: муждашеть в ОЕ 1056, часто в АЕ 1092, ЮЕ 1120, МЕ 1117, Выг. ХII (от 40 основ) и в других рукописях XII в.; особенно много их в УС ХII, и они подтверждают

фонетическую достоверность написаний тем, что в положении перед следующим и ( jь ) «ерь» флексии закономерно изменялся в -и; ср.:

пущашети и, моляшети и, укаряхути и и пр.

Формы имперфекта с -ть обозначали действие, по времени следующее за выраженным имперфектом без такой флексии или аористом; следовательно, это чисто синтаксическая позиция соединения разных формул с определенной риторической функцией, когда возникает ситуация безличности; ср.: не слушая, яко подобашеть... У Кирилла Туровского наращение с -ть представлено в эмфатическом отрицании, при усилении типа: и не имяхуть им вѣры, а не вѣровахуть ему, но не дадяшеть им. В южнорусском переводе «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия около 240 таких форм — больше, чем в любом другом древнерусском тексте.

3.Исконно имперфект образовывал свои формы от инфинитивных основ, но в древнерусском языке уже с XI в. стали появляться имперфекты от основ наст. вр.; списки переводной «Хроники» Георгия Амартола (XII в.) от основ наст. вр. дают как формы имперфекта, так и аориста; ср.: осяде — осѣде, подвиже — подвигну, выбѣже — выбѣгне и др., также ношаше — носяше и под. Особенно это распространено от основ 5-го класса: будяше, дадяше, имѣяше, ядяху, ядяше, но и от основ первых трех классов также (живяше, сядяше, станяше), тогда как при основах 4-го класса могут даже отсутствовать следы l-epentheticum; ср. примеры типа славяше, купяхъ и купляху (в Синод. купляхуть), любяше, ставяше, молвяше и молвляше

307

Морфология

и под. В УС ХII имперфект от основ наст. вр. представлен у 86 глаголов.

В «Повести временных лет» по Лавр. старые и новые основы смешиваются; ср.: даху — даяху, бродяху — брожаху, вложаху вместо вълагааху, также вержаше, возвращашется, сбудяшется и др. Новое соотношение с основами наст. вр. определяло иную ступень чередования в основе гласных (сѣдяше > сядяше) и согласных (купяху — купляху), а также наращения в основе (станяше от стану, а не от стати); ср. у Кирилла Туровского формы типа понавляху. В Московском летописном своде XV в. (МС XV) более тысячи форм имперфекта, в том числе от просторечных глаголов (лаяху, кричаху и др.), самый поздний из них в тексте 1475 г.; в большинстве они образованы от инфинитивной основы, но встречаются и новые формы типа

зовяшеть, припустяху, пущаху и т. д.

4.Формы двойств. ч., рано утраченные, совпадали с формами аориста, т. е. флексии -шета, -шете заменились на -ста, -сте, но достаточно поздно, примеры известны с XIII в. (ЖН 1219). В УС ХII еще встречаются формы 2-го л. двойств. ч. любляшете, кропляшете, можашете, бяшете и бяшета, но -ста, -сте уже используются в новых по сложению текстах и переводах; ср. еще Е 1283: бѣяшета же оба, бояшетася, та повѣдашета и др., а новые формы встречаются редко. Наоборот, в переводах XII в., например в «Хронике» Георгия Амартола, формы двойств. ч. и мн. ч. не различаются и часто смешиваются.

5.Широко развивается и с конца XIV в. становится обычным нарушение в употреблении форм имперфекта по лицу или числу. В «Сказании о Мамаевом побоище» такие ошибки варьируют по спискам текста; ср.: приѣхаша два от стражь его, два ж етера въина уклонишася на десную страну, князь глаголаша, Олег и Ольгерд скончашеся и т. д.

Открытая длительность, выражаемая имперфектом, приводит

кактивному смешению его форм с формами наст. вр. Они взаимозаменимы в текстах разного жанра при их редактировании. В сочинениях Кирилла Туровского по спискам XV в. нередко встречаются выражения вроде следующего: Днесь народи постилають Господеви по пути ризы своя, друзии же, от древа ломящи ветвь, постилаху по пути. В «Домострое» имперфект употребляется во вневременном значении, равном одному из значений наст. вр.; ср.: И егда

ядяху з благодарением и с молчанием... тогда ангели невидимо предстоят за столом. «Житие Феодосия» (по УС ХII) составлено по образцу «Жития Саввы» (сравнение по списку ЖС ХIII), и Шахматов заметил, что формы имперфекта в древнерусском тексте соответствуют действительным причастиям наст. вр.: моляся — моляшеся,

хотяше — хотяща, бъдяше — бъдя, тружаяся — тружашеся,

308

10. Глагол

имѣя — имяше и др. Это функция вторичного действия, которая передана различным образом.

В«Сказании о Мамаевом побоище» соотношение форм наст. вр.

ипричастий наст. вр. с формами имперфекта представлено очень выразительно: яко торги снимаются, яко градъ зиждуще и аки громъ великий гремитъ — по спискам варианты соответственно снимашеся — зижется — гласяще.

Таким образом, по своим формам и их употреблению имперфект после XII в. сближался как с формами аориста, так и с формами наст. вр., но происходило это в разное время и по различным причинам. В древнерусском языке несомненным является совпадение имперфекта с наст. вр. по функции и по ударению, а с аористом — по известному значению, уже утратившему чисто временной характер.

10.4.3. Аорист

Противопоставление аориста имперфекту начиная с XII в. все активнее преобразовывалось в противопоставление по глагольным основам.

Совпадение основ аориста и имперфекта происходит в древнерусском языке, тогда как совпадение основ аориста и наст. вр. отмечалось уже в праславянском языке. И то и другое происходило после фонологических преобразований на стыках морфем, т. е. получало морфонологическое значение в составе словоформы. Не забудем, что отдельная словоформа в контексте речевой формулы пока еще представлялась более важной единицей, чем идеально мыслимая парадигма, а унификация окончаний идет в п а р а л л е л ь н о й п о с л е д о в а т е л ь- н о с т и по подобию, а не в границах собранной по общности глагольной основы парадигмы.

Общее направление изменений форм аориста и имперфекта определялось перегруппировкой основ, образующих эти формы. Возникали две взаимопротивоположные тенденции: д и ф ф е р е н ц и а ц и я гл а г о л ь н ы х о с н о в п р и о д н о в р е м е н н о м с о в п а д е н и и ф л е к с и й; при этом нейтрализация флексий становилась следствием перегруппировки глагольных основ. Так начался и на протяжении длительного времени активно развивался процесс утраты временных признаков различения аориста и имперфекта с параллельным усилением видовых их различий.

Совпадение форм аориста и имперфекта происходит до XV в.

В форме 1-го л. ед. ч. отмечается полное совпадение аориста и имперфекта, особенно благодаря редкости имперфекта в этой позиции. 1-е л. ед. ч. не встречается в Синод., всего шесть форм — в «Повести временных лет» (Лавр.): веселяхъся, мняхъ, хотяхъ, бяхъ (дважды), вѣ-

309

Морфология

дахъ. Структурным основанием совпадения стало стяжение форм имперфекта, а семантически оно определялось функцией имперфекта. Съказа-ахъ в ОЕ 1056 вместо аориста съказахъ — это выделение с т е п е н и д л и т е л ь н о с т и д е й с т в и я, оно сохраняется в русских рукописях XI в., обычно в тех основах, у которых возможно чисто формальное повторение -а-; ср. всего три случая в И 76 (изглаахъ, изгоняахъ, искаахъ).

Это способствовало взаимному отстранению и тех редких форм аориста и имперфекта, которые еще сохранялись; вполне возможно, что они и сохранились как грамматически или лексически разные глаголы, главным образом у имперфективных, т. е. требующих формы имперфекта; ср. варианты типа бѣхъ и быхъ при возможном бяхъ, также и вѣдѣхъ и вѣдахъ, хотѣхъ и хотяхъ, мнѣхъ и мняхъ и др.

Во 2-м л. ед. ч. противопоставление форм аориста и имперфекта отсутствовало; ср. в Сл. плк. Иг. стрежаше, два раза в «Повести временных лет» (глаголаше, казаше). По-видимому, во 2-м л. ед. ч. возможные формы имперфекта использовались для выражения кон- трастно-утвердительной модальности.

3-е л. ед. ч. очень частая в употреблении форма; отношение аориста к формам имперфекта в летописных текстах составляло 15 : 1, а то и больше, в Лавр. использовано 4580 аористных форм.

Формы 1-го л. мн. ч. полностью разрушают оппозицию аорист : имперфект. Известно не более десятка стяженных русских форм имперфекта типа пловяхомъ СП ХI, коупляхомъ Синод., также частые в употреблении примеры быхомъ — бяхомъ; нестяженные формы в ОЕ 1056 (слышаахомъ, надѣяхомъся), а у некоторых типов основ таких форм имперфекта нет вовсе. Аористные формы образуются от обеих основ, поскольку стяженные формы имперфекта совпадают с формами аориста; аорист возможен от основ предельного (совершенный вид) и непредельного (несовершенный вид) действия.

2-е л. мн. ч. дает много форм аориста, а форм имперфекта в текстах практически нет (исключение: помышляасте ОЕ 1056 и исхожасте УС ХII); все формы аориста образуются от обеих основ.

З-e л. мн. ч. как весьма частая форма имеет много вариантов. Невозможно полагать, что в 3-м л. мн. ч. окончание -ть появляет-

ся по аналогии с формой 3-го л. ед. ч.: имеются рукописи, в которых именно 3-е л. мн. ч. дает новую флексию; ср. псковское Ев. С., в котором имперфект с -ть употреблен очень часто, но только в форме 3-го л. мн. ч. (исключение в 3-м л. ед. ч.: прѣщашеть).

В 1-м и 2-м л. двойств. ч. формы имперфекта не встретились, а в 3-м л. двойств. ч. они отмечены лишь для продуктивных типов основ.

Таким образом, формально оппозиция аорист : имперфект проявляется только в форме 3-го л. всех трех чисел, следовательно, разли-

310