Колесов В. В. Историческая грамматика русского языка

10. Глагол

сосредоточено в самом себе; брать — собирательность действия на себя.

Возможность в осуществлении переходности не обязательно реализовалась, поэтому говорится о действии, «переходящем» на другой предмет (или лицо).

Первоначально была представлена сосредоточенность действия на самом субъекте, без выхода на объект — возвратность предшествует переходности. Развитие объектных отношений вызывало необходимость в разграничении переходных и непереходных глаголов как самостоятельных синтаксических классов. Одновременно это было средством размежевания между глаголами состояния и действия.

Именно в этот момент создается формальное средство разграничения переходных и непереходных глаголов — ся у последних.

Но не только переходность, вид также определял меру и степень рефлексивности. Средний глагол при наличии приставки (т. е. при изменении видовой характеристики) может сочетаться с ся, сохраняя значение среднего залога:

стоит — отстоит — отстоится лежит — отлежит — отлежится и т. д.

Глагол несовершенного вида от переходных с ся в современном языке употребляется только в 3-м л. (доставляется), никогда не образуется у форм повелительного наклонения, а деепричастие несовершенного вида не может употребляться с ся. В таких случаях возвратные глаголы (рефлексивы) действуют противоположным образом: образуют повелительное (радуйся!), а их деепричастия сохраняют ся (умываясь). Из этого следует, что возвратные глаголы как самостоятельно лексические рефлексивы образовались до формирования видовой системы.

Форма же страдательного залога образовалась аналитически с помощью страдательных причастий (дом был построен в прошлом веке); грамматисты утверждают, что эти причастия, противопоставляясь по виду и залогу, не имеют значения времени (оно передается с помощью связки). Следовательно, категория залога с противопоставлением «страдательный–действительный» сформировалась после категоризации вида.

В противопоставлении рефлексивам (возвратные глаголы) развивались транзитивы (переходные глаголы) как самостоятельная лекси- ко-синтаксическая категория. В соответствии с транзитивами развивалось противопоставление по виду: совершенный вид = транзитивы по признаку «предельность действия», но у переходных глаголов не во временном, а в пространственном измерении. Одновременно обоб-

361

Морфология

щалась категория 3-го л., поскольку ся представлено как 3-е л., направленное на себя как «третьего лишнего».

Таким образом, последовательность в формировании глагольных категорий такова: возвратность → переходность → формирование категории 3-го л. → формирование категории вида → залог.

Вся совокупность изменений приводила к разложению традиционных формул устной речи и к выделению их центра — глагола — в парадигматический ряд словоформ, организованных идеально по новым признакам различения; ср.:

Освобождение глагольных форм от ближнего контекста, в свою очередь, давало возможность для перестроения синтаксических структур. Система в своем развитии подошла к формированию категории залога.

Заключительным этапом этого изменения стало также преобразование бывшей клитики, а до XV в. частицы ся — в аффикс.

Мы уже знаем ее функцию, распределение, семантику в составе глагольных основ и формы, с которыми ся как обобщенный вариант всех однозначных частиц подходит к формированию залоговых отношений. Теперь определим этапы перехода ся в функцию форманта залога.

В Русской Правде (НК 1282) в препозиции к глаголу ся дает 64% от всех возвратных форм, в «Слове о полку Игореве» — 72%, в «Поучении» Владимира Мономаха — 83%, в новгородских грамотах до XVI в. — 87%, в летописях и того больше: в «Повести временных лет» — 93%, в Синод. — 92% (490 раз), в Ип. 1425 — 89% и т. д. В MC XV число препозитивных ся уменьшается (75% слитно с глаголом), однако в прямой речи и в деловых текстах (грамотах) этого времени все еще преобладала препозиция частицы ся. В «Хождении» игумена Даниила (в поздних списках) из 138 возвратных глаголов только в 47 ся отделены от глагола, обычно в дистантном расположении клитик: молю ти ся Бога. Такое же положение в списках «Моления» Даниила Заточника. В «Сказании о Мамаевом побоище» старые формулы речи сохраняются, не затрагивая позиции ся: яко бы ся не славило Господне имя в людех его; князь же великий самъ мало ся удръжа от слезъ и т. д. В этом тексте, который зависел от своих образцов XI–XIII вв., такое положение обычно. В ЧЗ XIV сохранялось еще старое распределение ударения, согласно которому место частицы определялось возможностью перенесения на нее ударения; ср.:

постыжюся, не стыжюся, но вселюся, боюся.

362

10. Глагол

Более последовательное расположение ся после глагола могло определяться стилем и жанром текста, например его связью со старославянскими оригиналами. Так, в И 73 из 320 возвратных глаголов 290 употребляют ся после глагола, а исключения касаются сложных сочетаний с частицами типа не умѣеши ли ся, описаеть же ся, приближають ми ся; такое же положение в летописных текстах при передаче живой речи; ср.: я ся самъ боялъ, бѣ бо ся ему ввѣримъ, тъ вамъ ся кланяемъ, аще се ся будеть — или в Гр. 1265 г.: а мы ти ся,

господине княже, кланяемъ. Перераспределение акцентных характеристик формул еще не произошло в скоплении нескольких клитичных слов.

По-видимому, лишь после XIV в. обобщенный аффикс ся начинает соединяться с соответствующим глаголом на основах агглютинации, в течение XVI в. этот процесс завершился, хотя деловые тексты и в этo время еще могли употребить частицу перед глаголом.

Путаница, возникавшая между значением рефлексивов и новой их функцией, приводила к удвоению ся. Значение ся как указание на непереходность глагола сочетается с указанием объекта в рефлексиве; таково это совмещение двух первых этапов в развитии залоговых отношений, т. е. определенности и предельности, но еще без выражения собственно залога.

В результате в различных текстах стали появляться ошибки в написании старых формульных сочетаний в составе нового по смыслу предложения; ср. в «Слове о полку Игореве» (это список XVI в.): вежи ся половьцкыи подвижашася; в этом тексте сохраняются старинные формы без ся: рече вместо речется, также тьмою ся поволокоста и въ море погрузисте и под. Архаичная формула ту ся брата разлучиста на брезѣ быстрой Каялы в переработке «Сказания о Мамаевом побоище» изменилась в туто ся погании разлучишася борзо (но не по всем спискам — указание на индивидуальное творчество конкретных писцов).

Сравнение текста новгородской летописи по Синод. (в записях XIII — начала XIV в.) со списками конца XV в. показывает, насколько решительно изменилось употребление частицы при глаголах:

В самой рукописи Синод. употребление ся после глагола увеличивается со временем записи, причем частица в любом случае не стоит на втором месте в высказывании, т. е. уже не подчиняется ритмиче-

363

Морфология

скому закону (в отличие от действительных клитик типа а, ли, бо, же):

отторгахуть бо ся на землю и др.

Вграмотах XIV–XV вв. обычны плеоназмы типа что ся учинилось,

ачто ся будеть учинилося, какъ ся имуть печаловатися, живым ся обрѣтаюсь и др. В грамоте уже XVII в. отмечена фраза, явно вынесенная из нетрезвой речи: дьякъ с своим ся подьячимъ сами ся ведает. Даже в тексте «Судебников» XVI в., в «Домострое» и других памятниках, приближенных к живой речи, такое столкновение старых форм с новой для них функцией вполне возможно.

Подобные примеры были возможны и раньше; при переписывании текста собственное представление о порядке следования морфем могло не совпадать с изображенным в оригинале, и тогда появлялись написания типа никъто же съмѣеть ся прикоснутися еи (УС ХII). Уже писец МЕ 1117 опускает ь в приложат(ь)ся, тогда как при других клитиках ь флексии наст. вр. не опускается; это значит, что в рефлексивах ся начинала осознаваться как глагольная морфема.

Внекоторых типах глаголов постпозитивное употребление ся сохранялось твердо; например, в древнерусском языке глаголы типа свѣтитися, помолодитися всегда употреблялись с ся. В основном это глаголы взаимно-возвратные и средние.

Можно полагать, что удвоение ся в текстах XV–XVI вв. показывает различие в отношении к возвратности (уже вошло в состав глагольной основы) и к переходности — еще сохранялись некоторые незавершенные процессы, в конце концов приведшие к четкому противопоставлению переходных глаголов непереходным. Интересно, что в архаических формах аориста и имперфекта сращение ся с глаголами в памятниках XVI в. уже завершено, а это формы, передающие оппозицию по предельности/непредельности в прошедшем времени.

После XIV в. в качестве родового, одинаково относящегося ко всем видам форманта выступает редуцированный и потому обязательно лишенный ударения -сь (-с). В XVII в. этот процесс заканчивается. В «Житии» протопопа Аввакума 25 раз пишется -ся, 45 — -сь. Появление аффикса на месте частицы, утратившей семантическую и акцентную прикрепленность к определенной основе, привело к обобщению какого-либо одного полного варианта: на севере — се (сэ), в центральных говорах — си, на юге — ся (-са). Только после XV в. можно видеть, что возвратность как лексическое свойство определенных глаголов перешла к непереходным и страдательным. Но и теперь рефлексивность в известной мере ограничена лексически; ср. у традиционно «средних» глаголов: иду — пройду — пройдусь (возвращение к значению среднего залога), но лексически невозможны *зайдусь, *выйдусь, *уйдусь

и др.; сплю — просплю — просплюсь и связанное с ним высплюсь

(в среднем залоге), но невозможны *насплюсь, *засплюсь и т. д.

364

10. Глагол

10.6.5. Залог

Формальное средство выражения переходности — вин. п. прямого объекта, управляемый данным глаголом: вижу — лес, знаю — брата. Преобразование функций вин. п. в истории языка происходило в пользу переходного глагола. Двузначность глагола в синтаксическом контексте определяется тем, что глагольная форма обозначает д е й с т в и е, указывая на п р и з н а к, а причастие — действие в признаке.

Я построил дом — и он с о з д а н.

Дом создан мною — в результате п о с т р о е н и я.

Различие между залоговыми формами представлено в этом смысле.

Дом строится (строился, будет строиться) м н о ю — объект действия всегда представлен глаголом в форме 3-го л.; ср.:

Дом построен (был построен, будет построен) м н о ю.

Вформе наст. вр. несовершенный вид передает действие, оно осуществляется р е а л ь н о.

Впрош. вр. совершенный вид передает признак–состояние, действие в любом случае з а к о н ч е н о.

Категория залога накладывается на видовые оппозиции, как до того категория вида в своем образовании накладывалась на временные оппозиции.

Поскольку залог выражает направленность/ненаправленность глагольного действия на подлежащее предложения, его возможности ограничиваются противопоставлением глаголов страдательного и действительного залогов. В таком объеме залоговые отношения были присущи причастиям.

Страдательное значение формировалось на основе общевозвратных (средних) глаголов в определенном синтаксическом контексте в результате утраты значения переходности — таков первый этап изменений в сторону залога:

ругаю его → ругаюсь им (от него) → ругаюсь даю что → даюсь → дается

После этого должно было появиться указание на постороннее для действия лицо (Агенс).

Из восьми типов диатез, типологически возможных в языке, в древнерусском не представлены только два: второй (диплом пишется студентом) и четвертый (диплом пишется). Невозможна ситуация, когда объект выражен подлежащим в им. п. Типы 2 и 4 выражаются с помощью способа, представленного в типе диплом пишут; ср.: ибо локтемь сажень зовуть (Лавр.) при современном сажень называется (именуется) локтем.

365

Морфология

Залог как категория формировался на соотношении типов 1 и 2, т. е. действительного (студент пишет диплом) и страдательного (диплом пишется студентом). Страдательные формулы древнерусского языка еще не выражали страдательного залога, потому что указание на субъекта реального действия обычно опускали; ср. в Лавр.:

Чему e c и слѣпилъ братъ свой? — Братья наша исѣчена суть. В первом случае имеется условное указание на действующее лицо (ecи), во втором такое указание вовсе отсутствует.

С древних времен в подобных сочетаниях употреблялось краткое страдательное причастие прош. вр., образованное от переходных глаголов, как правило, предельного действия. Отсутствие указаний на действующее лицо придавало таким конструкциям безличное значение.

Несколько подобных выражений мы встретим в текстах. В предсмертной речи Пафнутия Боровского грустная мысль о том, сколько

вжизни бесполезного: угажено миру... и в срѣтенье им сованося, и

вбесѣдѣ съ ними маньячено... и т. д. В назиданиях Сильвестра сыну Анфиму в последней главе «Домостроя» слышится та же тональность безличного описания собственной каждодневной жизни: со всеми теми мастеры... дал Бог, разлезенося без остуды... никому ни в чем не сълыгивано, ни манено, ни пересрочено и не богатеством жито

з добрыми людми... по государеву наказу кому што велено... или кому

приказано... как наказано, то и добро...

Сравнение личной формы с пассивной показывает различие, существовавшее между ними до окончательного сложения залоговых соотношений; ср. в грамоте: Сена старец Симион купил на сорок алтын... сена куплено на сорок алтынъ.

То же в соотношениях типа далъ — дано, заплатилъ — заплачено,

продалъ — продано и т. д. Страдательное причастие имеет результативное значение независимо от временных отношений (оно еще «не совсем глагол»), особенно в сочетании с приставкой, которая придает значение предельности действия; бесприставочные тоже сохраняют перфектное значение, но в итеративе: давано, квасено, сижена — неоднократно. Состояние представлено как результат; результат — как состояние.

Влитературно-книжных текстах действующее лицо при страдательном обороте могло обозначаться сочетанием отъ + род. п. имени или творительным деятеля. Отъ + род. п. представляет собой кальку с греческого ÕpÊ + род. п. или Æn + дат. п. (значительно реже). В договорах с греками X в. (Лавр.) отъ + род. п. представлен часто; также и позже: дано ему отъ отца моего = æk toÒ patr^V moÒ. В церковных

текстах «Повести временных лет» 51 раз использован творительный и 67 — отъ + род. п.; творительный редко, в разговорных сочетаниях типа тѣмже и грамота прозвася словѣньская; земля руска благослови-

366

10. Глагол

ся ваю кровью. Как правило, все страдательные причастия в «Хождении» Даниила используются при отсутствии указаний на действующее лицо: ту ся погребають страньни пришельци; и нынѣ поминаются имена ихъ, но положено бысть тѣло честьное; церковь есть создана во имя святаго и др.; с отъ + род. п. всего 10 раз (нынѣ разорено есть отъ поганыхъ, отъ тѣхъ рѣкъ наполняется озеро и др.) и редко тв. п. (ту же есть святой камень, принесенъ ангеломь). У Кирилла Туровского обычно отъ + род. п., но возможен и тв. п.: страхом бо Его, рече пророк, движется земля, расседается камение... горы курятся.

Агенс с отъ + род. п. распространен в старославянских текстах, откуда и попал в древнерусские источники. Творительный деятеля распространен шире, но даже в деловые тексты он попал достаточно поздно, позже того, как проник в литературно-книжные жанры. Отсутствие в пассивных оборотах указания на Агенса до XVII в. являлось признаком принадлежности к народно-разговорной речи. Вполне возможно, что собственно русской является формула у + род. п.; ср.: диалектное у них идено, разговорное у нас сделано и т. д. Это соотносится с выражением действительного залога (у нас есть дело) и показывает, что в древнерусском языке важно было не отложительное значение (отъ + род. п.), а скорее значение принадлежности, включенности в процесс, указанный глаголом.

Все такие обороты образовывались как от переходных, так и от непереходных глаголов, что было бы невозможно в выражении залоговых отношений. Связь действия с действующим лицом еще разорвана вхождением глагольной формы в различные формулы речи, которые по-прежнему обычно двучленны.

Даже косвенное указание на действующее лицо представлено как безличное; ср. в Сл. плк. Иг.: пути имъ вѣдоми, яругы имь знаеми,

т.е. известны им.

Вдревнерусском языке страдательные причастия по значению были близки к прилагательным, т. е. обозначали признак сам по себе, без указания на источник его возникновения. Князь нашь убьенъ — князь убитъ, и таково его состояние. Развитие страдательного залога заключалось в усилении его предикативности, т. е. в получении глагольных функций, хотя и ограниченных — например, без противопоставления по времени, а только по виду.

С содержательной точки зрения это значит, что русский язык очень долго сохранял особенности активного строя высказывания (убиша князя; локтемь сажень зовуть) даже с предпочтением безличности обязательному указанию на действующее лицо.

Возвратный глагол в страдательном залоге, как правило, представлен в одном определенном значении, т. е. лексическое его значение соотносится с пассивностью; ср.:

367

Морфология

1)правитися ‘переправляться’, ‘направляться’, ‘быть управляемым’, ‘оправдаться’; страдательное значение возникает на основе третьего и второго: правленъ, правится ‘направляется’;

2)обрестися ‘отыскаться’, ‘появиться’, ‘обнаружиться’и ‘оказаться’; страдательное значение отмечено при употреблении глагола в первом и третьем значении: обретен ‘обнаружен’ и ‘обретается’.

Некоторые безличные глаголы в русском языке лексикализовались; ср.: хочется, работается, живется, не терпится, не сидится; прибавление дат. п. действующего лица вводит определенную модальность высказывания: ему работается, ему хочется.

Лексическая самостоятельность рефлексивных глаголов в любом значении давала им возможность образовывать переносные значения; ср.: речи ‘сказать’ — речися ‘обещать’, умилити ‘умилостивить’ — умилитися ‘опечалиться’, вѣдати ‘знать’ — вѣдатися ‘видеться, встретиться’, възносити ‘возвышать’ — възноситися ‘гордиться’

ит. д.

Можно полагать, что момент полного сращения глагола с -ся совпадает со временем окончательного освобождения слов от речевых формул в их конкретном и определенном значении.

По-видимому, движение возвратных и причастных форм к выражению пассива было обоюдным. Столкновение возвратности и страдательности происходило в литературно-книжном языке, потому что древнерусская традиция предпочитала выражение возвратности, а книжная — страдательности. Различие между ними можно видеть на результатах редактирования особо почитаемых на Руси переводов с греческого языка. Даже от глаголов предельного действия (впоследствии совершенного вида) образовывались «пассивные» конструкции, но в южнославянских (и первоначальных) переводах им соответствовали речения со страдательным причастием (как в греческом оригинале); русские редакции уже в XII в. заменяли их на возвратный глагол. Такое положение находим в древнерусских редакциях Апостола, книг пророческих и даже Псалтыри, по которой учились грамоте.

При сравнении переводов «Пчелы» заметно, что южнославянским конструкциям с причастием древнерусский книжник предпочитает рефлексив или даже активную конструкцию; ср.: Яко бо слышимъ,

услышани будем от Бога — яко бо мы послушаемъ, тако и Богъ послушаеть насъ. Такие же замены при сравнении первоначального перевода Евангелия с позднейшей его переработкой; оба текста приведены вAE 1092: изгнанъ будеть — ижденеться, и възнесенъ буду — възнесуся и др. Любопытно, что замены происходят при глаголах предельного действия, независимо от переходности и обычно в плане буд. вр. (именно по причине предельности), относительно которого нет определенных сведений (оно ирреально).

368

10. Глагол

Примеры показывают, что первоначальные переводы обычно буквально следовали греческой форме, но переработка текста ориентирована на рефлексивы, более понятные древнерусским редакторам как выражение безличности и неопределенности.

Все эти сближения приводили к тому, что среди причастных образований появились рефлексивные словоформы, типа уже отмеченных им сованося, со всеми разлезенося или в грамотах — соглашенось,

договоренось и т. д. Прообраз подобных форм А. А. Потебня видел в «Палее» 1494 г.: не бѣ облачанося в одежды ты николиже, опятьтаки в безличной форме. Это могло случиться, когда -ся закрепилось за глаголом как постоянный аффикс возвратности, что уже представлено в конце XV в. Это время преобразования средневековых рефлексивов на основе среднего залога. Категория залога, формируясь в причастных формах, захватывала и старые формы возвратности — таков переход от второго этапа формирования залоговых отношений к заключительному, третьему.

Подобные формы особенно активизировались в XVII в.; ср.: а с калмыками де у них помиренось же (Гр. 1672 г.). В XVIII в. отмечено до тридцати словоформ типа сойденось, сговоренось, условленось

и под. от взаимно-возвратных и общевозвратных глаголов. Они употреблялись в любом времени, но всегда безлично и представляли собой б е з у с л о в н о ж и в у ю н о р м у.

10.6.6.Формирование залоговых отношений

ВXVI в. описанные изменения еще не были завершены. В «Домострое» мы находим все типы выражения возвратности и пассивности, еще не приведенные в систему и не получившие общей формы выражения категории залога. В тексте «Свадебного чина» описывается сватанье:

И емлют по сосуду меду, и меж собя здороваются [желают друг другу здоровья, а при прощании] потомъ цѣлуются [все] и чаши пьютъ, и всѣ здороваютъ [воздают здравицу]: перво — жениху, а после тестю [потом идут на женскую половину] и теща спрашивает отца жениха о здоровье и цѣлуется [взаимно двое, но невеста при этом] не цѣлуется [никого не целует]... мать жениха к невѣстѣ

приезжает, а гости двух сторон съѣжжаются, а съѣдутся — ино...

ит. д.

Увеличение глаголов с -ся выдает неопределенность, в XVI в. возникавшую между возвратностью и пассивностью. В «Домострое» множество форм типа кралися вместо крали, также загнилося, извѣ-

щатися, спрашиватца, наказатися, осужатися, блюстися, бечися

и т. д. с известной степенью безличности; наряду с этим и усиление

369

Морфология

личной формой глагола в конструкциях, где ожидался бы рефлексив; ср.: мужу с женою совѣтовати ‘советоваться’, входя в дом не

сморкать ‘не сморкаться’ — в таких случаях требуется определенное действие, которое нельзя передать с помощью безличного глагола.

Неопределенная безличность выражения стала обратной стороной развивавшегося противопоставления двух залогов: действительного

истрадательного. В первое время возвратность подчинилась давлению залога, может быть, потому, что оппозиция только устанавливалась. В местных актах (особенно северных) вплоть до XVIII в. без ся употреблялись глаголы рефлексивного значения, например значити, остати, перевозити, ругати, советовати (на два года ругали мы, нет оставшаго имущества) и т. д.

Таким образом, страдательный залог как категория развивался долго.

На начальном этапе его формирования в древнерусском языке, как

ив древнеславянском, греческие страдательные конструкции переводились славянскими действительными с помощью личных глагольных форм. Таких примеров много, например, в переводе «Хроники» Георгия Амартола (фрагменты из него попали в ранние записи «Повести временных лет»).

Исходная точка развития славянского залога была чисто синтаксическая: автономность двух попарных связей — субъектной с глаголом и объектной с тем же глаголом — ликвидировалась построением градуальной цепочки субъект-объектных отношений:

В такой перспективе развивались древнейшие типы простых предложений, в отношении к правым формулам — бессубъектные.

К этому процессу присоединялось разложение предложно-падеж- ных форм с плеонастичным предлогом типа въвадиться въ... поити по... и под., а также категоризация 3-е л. нового типа — с указательным и определительным местоимением, с помощью которого становилось возможным развивать различные типы предложений, избавляясь от синтаксически синкретичной безличности выражения действия: я иду к вам; ты видишь меня; князь рече, что... и т. д.

Возникала необходимость в совмещении:

возвратности (рефлексивности) — сынъ боится и переходности (транзитивности) — боится звûря —

в залоговые отношения между ними — сынъ боится звûря.

370