Ильин И.А. - Собрание сочинений в 10 т. - 1993-1999 / Ильин И.А. - Собрание сочинений в 10 т. - Т. 7. - 1998

И. А. ИЛЬИН

волюдия на деле показала невиданное прежде разложение духа и правосознания. Да и могло ли быть иначе?

Революция никогда не была признаком политического здоровья и никогда не сможет стать им. Напротив: приближение и назревание революции всегда означает, что здоровые пути правотворчества не найдены или не проложены; а это свидетельствует о том, что правосознание ведущих слоев не способно взаимодействовать с замутненным и заблудшим правосознанием масс, не способно его сформировать и оздоровить.

Здоровое, просвещенное правосознание познает позитивное право своего Отечества непосредственно, вдумчивым восприятием и лояльными поступками обращая в данность правовые нормы и правовые институты. Нормальное правосознание усматривает и объективную действенность позитивного права, «ощущает» ее своим внутренним опытом и признает это право, добровольно принимая на себя обязательства по отношению к нему и повинуясь ему.

Большевистское правосознание не знает позитивного права и враждебно к нему; оно отвергает, не имея даже понятия о том, что оно отвергает, а потому бывает вынуждено задним числом снова возвращать к жизни рациональное зерно отвергнутого. Большевик и знать не желает об объективной действенности позитивного права или о его добровольном признании; он присягает марксистской теории, которая трактует право в целом как относительную, чаще всего недостаточную, надстройку данных производственных отношений и как отражение существующего классового господства. Так отвергают, растаптывают, поносят как классовое насилие позитивное право, чтобы позже заменить отринутое поначалу произвольным действием, а

затем произвольной нормой.

Вседозволенность произвольного действия высказана в главном революционном лозунге «грабь награбленное». При этом любые имущественные накопления рассматриваются как результат прежнего успешного разбоя, а потому как добыча, которую надо отобрать. Тем самым для алчных, менее имущих («бедных» и «беднейших») устанавливается своего рода привилегия в форме «vindicatio

2 0

О БОЛЬШЕВИЗМЕ И КОММУНИЗМЕ

rei alienae4», что сразу же осуществляется по собственному разумению и решению. Так разжигается bellum omnium', в которой может участвовать всякий в меру своих желаний и наглости. Примечательно, что в сознании буйствующих масс просыпается своеобразная «правомочность», или «полномочность»: «теперь наше право* или «теперь настало право народа» и т. д. Теперь всякий, чувствующий себя обделенным, считает вправе перейти в наступление и прибегнуть к насилию. «Справедливость» и «разбой» как понятия уравниваются; закипает «animus sibi habendi»6 и охватывает «corpus»7, не считаясь с «res habilis»8, «titulus»9 и «fides»10.

За периодом произвольных действий следует период произвольной нормы. Произвольная норма отличается от правовой и по форме, и по содержанию. Она обнародуете я не имеющим полномочий обладателем власти, дорвавшимся до нее с помощью произвола и насилия; источник права, таким образом, противоправен и уже не рассматривается как правомочность. Самого «законодателя» произвольная норма ни к чему не обязывает, и он последовательно снимает с себя обязанность соблюдать ее и подчиняться ей; он может применять ее там, где считает целесообразным; но бесконечно по своему собственному усмотрению он поступать не может, поэтому может прибегнуть к другой норме, тоже не обозначенной указом; он может также, не опровергая первой нормы, издать еще одну и, самочинствуя, не применять и ее. Хозяин произвола может нарушать свои же собственные приказы и запреты, декреты и нормы; при этом, ссылаясь на свое «революционное самосознание» (sic!), он торжественно объявляет, что «сущность революции в том и состоит, чтобы методично отменять и нарушать нормы всякого права, санкционированного даже ею самой» (sic!).

Разумеется, такие «нормы» не дают никаких определенных полномочий, не устанавливают никаких обязательств и запретов: дозволенное в любой момент может обернуться запретом; запрещенное — истолковано как приказ; и никакое существенное равенство двух обстоятельств не может быть порукой равной аттестации их. Принцип правового тождества сущностного равенства во

2 1

И. А. ИЛЬИН

внимание не принимается и попирается: происходит произвольное уравнивание неравного и произвольное различие равного. Все разрешено и ничто не гарантировано. Все «регулируется», но по «правилам», являющимся не чем иным, как единичными предписаниями...

Жизнь становится бесформенной и хаотичной.

8

Большевистская душа обладает одержимой, яростной и буйной волею. Эта воля трудится неустанно, неистово; но за нею нет ничего кроме блеклой пустоты. Она чувствует себя призванной к господству и пытается имитировать государственную политику. Однако все ее побуждения и методы в корне враждебны государству, и все ее усилия заканчиваются провалом, запустением и безумством. И удается ей лишь прогрессирующее разложение.

Революция — это всегда нарушение и разложение права. Она нарушает не только «это», позитивное, исторически данное право в данной стране, но саму сущность права, потому что сущностью права является способность к обновлению и совершенствованию на предписанных им же правовых путях, а именно — посредством всегда соблюдаемой, высоко ценимой лояльности. Чем преданнее и праведнее правосознание, тем «плавнее» и «созидательнее», а не «прерывистей» и «сбивчивей» идет развитие права; и наоборот.

Право по своей сути есть организованный мир, способный к укреплению себя изнутри. Революция же, напротив, есть всегда нарушение мира; она отдает предпочтение произволу, и что самое главное — делает это сознательно. Поэтому революционное правосознание есть такое правосознание, которое «крушит» само себя и, свирепствуя и кипя, ускоряет собственное разложение; это — гибнущее правосознание, поющее дифирамб своей собственной гибели, оно канонизирует и догматизирует ее, пытаясь, будучи бессильным, держаться на высоте своих властных амбиций и все больше запутываясь в противоречиях.

Право — это порядок, а правосознание — воля к порядку. Большевизм процветает лишь в беспорядке; он есть воля к беспорядку; беспорядок — его изначальная

22

О БОЛЬШЕВИЗМЕ И КОММУНИЗМЕ

стихия; поэтому он неустанно трудится над разложением правосознания и тем самым подтачивает свое собственное существование.

Право — это договор, а правосознание — верность. Большевизм может работать только с нарушениями договора; он признает только «эволюционистский нигилизм» («сегодня — доброе, завтра — злое»); он учит предательству и живет предательством; ложь — его извечная стихия. Вот так он и корпит над крушением всеобщего доверия, роя могилу и самому себе.

Право — организованность, а правосознание — воАя к единению. Большевизм натравливает и разделяет, чтобы удержать власть; это воля к расколу и гражданской войне; его изначальная стихия — ненависть и вражда. Вот так он и переходит в затяжную гражданскую войну, поддерживая и закрепляя кипение вскипевшего хаоса.

Право — это господство, а правосознание — свободная лояльность. Большевизм стремится к господству и методично ослабляет и подрывает лояльность. Правосознание как истинная и созидательная санкция отпадает; санкцией и опорою для господства большевизма остаются лишь угрозы, насилие и террор. Страх унижает человека и вынуждает его учиться хитрости и лицемерию; и продолжается этот страх до тех пор, пока не будет преодолен страх смерти; а до той поры он превращает жизнь в систему окольных путей, обмана и мошенничества.

Большевизм хочет заправлять всем, а потому никому не доверяет; он вносит в жизнь недоверие и страх, отсюда его насильственный педантизм — яростная работа маховика с сорвавшимся ремнем. Но произвольная норма лишена формы всеобщности, так что всякое отдельное распоряжение запаздывает и действенность его эфемерна. Как одержимый, крутится маховик центрального государственного механизма, и все шире распространяется по стране мрачное умирание органической жизни.

Большевизм с самого начала сделал ставку на жадность и беспощадность; его призывы были обращены к дезертирам, безродным, алчным и склонным к разбою людям. И заметьте, на этот призыв с радостью откликнулись уголовники, массами освобожденные из тюрем Временным правительством, и были приняты на чинов-

2 3

И. А. ИЛЬИН

ничью службу. Большевистская революция получила свое законченное выражение: она политизировала уголовщину и превратила и сделала уголовщиной политику; нигилизм в теории признал свой дух в мастерском разбое на практике, и преступный практикант не замедлил соединить свои деяния с творчеством ведущих идеологов. Преступность и администрация стали единством: преступления совершались по распоряжению, а распоряжения стали преступными; действия государства превратились в святотатство и злодеяния, а злодей стал ведущим политиком. Кризис правосознания выявил худшие из парадоксов.

9

Конечно, небезынтересно было бы подробнее остановиться на том, что привнесло бы такого рода правосознание в серьезную, этически тонкую и политически объемную государственность. Государственность большевизма является чем-то политическим лишь для крайне поверхностного формального наблюдателя; на деле же она содержательно искажена и деградирована.

Государство есть проявление права. Если же право как мир, порядок, договор, организация и законная власть превращается в свою противоположность, от государства остается лишь его формальная имитация, мертвая схема, черпающая силы из духовно разложившейся пустоты и катастрофичности момента. Государство — это живое единство с внутренне присущим ему целевым назначением; руководить государством,

вое назначение и принимает его. Тогда в этом руководящем, созидающем и оберегающем правосознании и возникают та живая, общедуховная и вместе с тем единично-эмпирическая полнота, та глубина и та сила, с которыми оно творит и совершенствует свой труд. Большевистское «правосознание» есть и будет совершенно чуждым имманентному целевому назначению государства в предводительствуемой им стране. С самого начала Россия была нужна большевикам как смоляная бочка, как стог сена или бумажный факел,

2 4

О БОЛЬШЕВИЗМЕ И КОММУНИЗМЕ

чтобы поджечь и завоевать мир; покоренное государство для них лишь средство, а не самоцель. В результате живого тождества между «государственной властью» и «государством», естественно, нет; воля вождей остается противогосударственной, в прямом смысле слова аполитичной и повисает в структурах власти сверху донизу, в эфемерной неопределенности и нигилистической пустоте. Вот тут-то и начинается немотивированно насаждаемый произвол, самоуправство, невиданная прежде революционная продажность всех и вся...

Государство — это дифференцированное единство, конкретное сообщество сословий и классов. Государство существует лишь тогда, когда сословия и классы отстаивают, поддерживают и уважают всеобщие интересы («allgemein» означает «alien gemein», для каждого «mein»11). Большевистское государство ведет себя как классовое государство, как государство трудящихся, физически самых бедных, привилегированных и жаждущих иметь все нищих; оно и другие классы старается или низвергнуть в это первобытное состояние, или уничтожить. А поскольку не может быть хозяином только один класс, застопоривается вся хозяйственная система кровообращения государственности, и избранный класс пролетариев, которому годами открыто проповедовали «право на лень» и «вечный праздник», впадает в состояние распада и нищеты. Диктатура пролетариата лишается своих покровов и превращается в диктатуру партии гибнущего пролетариата.

Государство есть дело единого народа, живая совокупность интересов и возможностей, скрепленная «национальной» солидарностью определенного уровня; в этом смысле жизнь государства может поддерживаться только «национальной» властью. У большевистского государства нет национальных побуждений и стремлений; ему не по плечу национальное государственное дело и неведома национальная верность. С полным знанием дела большевизм учит национальной измене Родине и так поступает сам абсолютно во всем: в войне и мире, в дипломатии, экономике, в народном просвещении, финансах. Это государство являет собой невиданный поли-

2 5

И. А. ИЛЬИН

тический парадокс: является своим собственным могильщиком, утшвается своим собственным обнищанием. А для несчастной, подмятой страны все это имеет самые трагические последствия — всеобщую деградацию, обнищание, вымирание от голода...

10

Большевизм надо воспринимать как созревший плод всеобщего кризиса правосознания. Пока он утвердился только в России, но имеет место во всем мире и всюду находит достаточно горючего материала. Бездуховность, деморализация, разложение правосознания начались повсюду, заражая собой и воспламеняя; конечно, где-то «бо- лее-менее», где-то «теперь», где-то «позже»; но в явлениях мировой истории надо установить диагноз данного типа, чтобы, по возможности, предвидеть максимум его последствий. Сейчас мы на самом краю бездны этого кризиса.

Здоровое правосознание не сможет вообще принять описанное духовное состояние за правосознание: оно скорее сочтет его нагромождением противоправных идиотизмов, попранием основополагающих аксиом совести, логики, солидарности, путаницей и вздором. И тем не менее это безумие вознеслось до властных высот, вызвало нескончаемые, неописуемые страдания, привело к потокам крови и все это — в качестве функционирующего правосознания.

Ученый-исследователь, обладающий чувством долга, опытом непосредственной борьбы, страданий и опасностей, счел необходимым спокойно и объективно назвать анализируемый предмет своим именем. Кризис разразился. Его взрыв — это одержимость, безумие и погибель. Мировая культура в опасности. И, возможно, уже давно пора здоровым и святым глубинам духовного правосознания способствовать теоретической и практической деятельности против него.

26

О БОЛЬШЕВИЗМЕ И КОММУНИЗМЕ

КОММУНИЗМ ИЛИ ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ?

ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ

ПРЕДИСЛОВИЕ

В этих заметках я попытаюсь обобщить некоторые результаты моих десятилетних наблюдений и раздумий о коммунистической революции в России. В течение пяти лет я переживал и следил за ходом революции непосредственно на месте событий в Москве. Но после нескольких арестов и судебного процесса в Революционном трибунале по обвинению меня в «заговоре» я лишился кафедры в Москве (в сентябре 1922 года) и вместе с другими моими коллегами был приговорен к «пожизненной высылке». С тех пор я вместе со своими друзьями слежу за событиями в России из Берлина, и посему «настоящее» революции нам хорошо понятно, исходя из ее прошлого и позапрошлого.

Всю полноту этого грандиозного и трагического процесса здесь описать невозможно; над этим еще придется потрудиться не одному поколению ученых и исследователей. Но уже сейчас можно указать некоторые существенные черты, которые необходимо в общей форме и статистически довести до сознания всего мира, потому что это касается всех народов: им надо это осознать и понять.

Хочу подчеркнуть, что статистические данные об обстановке в советском государстве взяты мною из коммунистических подборок и газет. Они приводятся в советской печати, и лучшие экономисты русской эмиграции тщательнейшим образом отслеживают и обрабатывают их. Они все доступны абсолютно каждому, кто знает русский язык и не сочтет за труд взять для собственных исследований оригинальные материалы, а не разрозненные сведения, почерпнутые из всевозможных «слухов». Но тот, кто не знает русского языка, должен a priori подготовиться и к существенному разочарованию и даже обману, я считаю это само собой разумеющимся: в нынешнем мире, как, вероятно, никогда

27

И. А. ИЛЬИН

прежде, есть множество людей, которые или сами пытаются обмануть, или хотят, чтобы их обманули; тут уж ни тем, ни другим не поможешь.

Мы хорошо знаем, что коммунисты привлекли на службу в свои статистические ведомства опытных, образованных людей дореволюционной России и вынуждают их работать наилучшим образом и выдавать реальные данные. И тем не менее мы считаем правильным не принимать статистические материалы советской печати за самые достоверные и смотрим на них, как на нечто желаемое и выгодное для коммунистов. Мы используем эти расчеты и цифры с оговорками и временно, как тот максимум, который допускают они сами; но у нас есть все основания полагать, что поскольку в действительности дела обстоят не лучше, то соответствующие фактам значения все же существенно приуменьшены.

О возникновении и духовном характере революционного процесса в России я уже не раз писал по-немецки

втаких трудах, как:

1.«Большевизм и кризис современного правосознания» в сб. «Право большевизма» (Арх. философии и права. V. XIX. 2. Изд. Ротшильд, 1925).

2.«Правопорядок и правосознание в нынешней России» в «Исследованиях зарубежных ученых», изданных рабочим комитетом по содействию обучению иностранцев в Альбертус-университете, Кенигсберг (том II, 1926).

3.«Отчуждение собственности в России и его мировое значение» в Известиях 49-го планового собрания Центрального союза немецких домовладельцев и земельных собственников в Гёрлице. — Берлин, 1928.

В данной брошюре сделана попытка основательно расширить доклад в Гёрлице и развить намеченные в нем идеи.

Все, о чем я здесь говорю, почерпнуто мною из непосредственного опыта и стало моим жизненным убеждением. Предоставим другим думать и судить по-иному, особенно тем, кто никогда не бывал в России или кто не знал дореволюционной России и кто, не зная языка, лишь после революции попал туда в качестве гостя, которого и водили там, куда придется. Будучи ученым,

2 8

О БОЛЬШЕВИЗМЕ И КОММУНИЗМЕ

патриотом и беспартийным, каковым и остаюсь, я стремлюсь высказать здесь осознанную мною объективно и аналитически истину. Ибо в наши дни лучшее служение человечеству — служение правдой.

Выражаю благодарность своим друзьям — г-ну В. Гефдингу, г-ну д-ру А. фон Бунге и князю С. Е. Трубецкому за помощь и поддержку в написании этой брошюры.

1. СОЦИАЛИЗМ СВОЙ ЭКЗАМЕН НЕ СДАЛ. ЭКСПРОПРИАЦИЯ И СОЦИАЛИЗАЦИЯ

Коммунистическую революцию в России, эту громаду беспросветных заблуждений и преступлений, несчастий, страданий и жизненного опыта, надо прежде всего рассматривать и постичь как всемирный экзамен.

Это был всемирный экзамен по социализму и коммунизму XEX века.

Все, что мы прежде называли в истории человечества коммунистическим строем жизни (от Китая до Персии, от Греции до Южной Америки), в социальном, хозяйственном и техническом отношении было довольно примитивным и наивным. Лишь XIX век принес с собой человечеству развитую капиталистическую промышленность, не имеющую в прошлом аналогов технику производства, новые транспортные и оборотные средства, но главное — новый класс и новую теорию «научного» социализма (Марксом и Энгельсом называемую даже «коммунизмом»). В течение этого века пролетариат дошел

• до «полного» осознания себя как класса, стал организованной силой в Западной Европе и вышел на арену истории, вооруженный новой идеологией и небывалой жаждой власти; и этот класс, и эта идеология получили впервые желанную возможность свободы действий, политической и хозяйственной реализации своих планов. В России была сделана попытка последовательного проталкивания социализма (теперь называемого «коммунизмом») в жизнь, и притом чрезвычайно радикальным способом — посредством беспощадной политической диктатуры, для которой все средства хороши.

И действительно, эксперимент состоялся. Все, что измышлял социализм Запада, о чем мечтали в Европе, о чем говорили и писали, что «научно» доказывали, за что

29