Вопросы докладчику

Леонид Савин: Александр Гельевич, Роберт Кокс упоминает помимо трансформизмо и цезаризма такое явление как пассив­ная революция, которая происходит в контексте гегемонии. Как вы считаете, есть ли ее элементы в России и как они могут про­текать в других странах, можно ли считать это явление вызовом глобальной гегемонии?

Александр Дугин: Пассивная революция по Коксу, это, кста­ти, тоже грамшистский термин, есть некоторая подготовка ре­волюционной ситуации в том случае, когда политически и эко­номически для этого не достаточно предпосылок. Пассивная революция — это, можно сказать, выдуманная революция или придуманная революция. Но ведь все то, что создается, вна­чале кем-то придумывается. Поэтому я думаю, что пассивная революция тоже хороший термин, единственное, что он звучит по-русски немножко расслабляюще. Может использовать тер­мин воображаемая революция, революция, которую мы должны вообразить? У нас, в принципе, все довольны трансформизмо, все довольны гегемонией, все довольны, что их кормят, даже когда их не кормят. Все довольны и соответственно нет никаких условий, никакого потенциала для восстания, для революции, для антропологического и эсхатологического пробуждения. В этом случае речь об активной революции идти не может,но тем не менее, можно использовать термин пассивная революция, но в значении воображаемая революция. В эпоху когда воображе­ние в общем-то так или иначе в цене, воображаемая революция звучит не плохим и двусмысленным тезисом. С одной стороны это избавит нас от идиотского положения, когда мы призыва­ем спящих проснуться, а они только фырчат в ответ, при этом,

как минимум, чувствуешь себя глупо, призывая к революции. С другой стороны можно призывать к воображаемой революции,а вот это не так глупо, наоборот творчески и модно, если угодно. Мне кажется, что с психологической точки зрения лучше ис­пользовать термин воображаемая революция чем пассивная.

Леонид Савин: Вы сегодня еще упомянули контробщество, поскольку гражданское общество — это основа самой гегемо­нии, а оно базируется на консенсусе, на либеральном договоре, то соответственно контробщество не может быть гегемонист-ским. Скепсис в российском обществе к идеям гражданского общества, которое нам навязывают извне, как раз и есть про­явление потенциалов контргегемонистских импульсов.

Александр Дугин: Совершенно правильная мысль, потому что гражданское общество предполагает личную ответствен­ность в самоубийстве, причем в самоубийстве с этаким пост­твистом, с радостью сейчас я изменю свой пол, а потом разво-площусь и превращусь в химеру. Я очень этому ради делаю это по собственной воле, так должен говорит человек нормального гражданского общества. В данном случае пассивность наш ар­гумент, нужно саботировать гражданское общество, все его ин­ституты, все его идеи, превращая их в идиотизм. Но при этом, если нам предлагают объединиться в союз с велосипедистами, нужно объединяться, но нужно превращать союз велосипеди­стов в контргегемонистское гражданское общество, в контроб­щество, что б этот союз начал настаивать на взятии власти, требовать специальные русские крылатые велосипеды. Мне представляется, что саботаж гражданского общества и борьба с гражданским обществом со стороны гражданского общества, взрывая его изнутри, является правильной стратегией.

дугин А. Г.

контргегемония в теории многополярного мира

Важнейшим аспектом Теории Многополярного Мира яв­ляется концепт контргегемонии, изначально сформулирован­ный в контексте критической теории Международных Отношений (МО). При переходе от критической теории к Теории Многополярного Мира¹ (ТММ) этот концепт претерпевает определенные смысловые трансформации, которые необходимо разобрать более детально. Чтобы проделать это, необходимо еще раз напомнить основные положения теории гегемонии в критической теории.