Шесть евроцентристских мифов в теории мо: моральные цели мо в качестве защитника и распространителя Западной цивилизации

Чтобы обобщить введением мой альтернативный подход к теории МО и основным обоснованиям дисциплины я, хотя и несколько еретически, разберушесть ключевых дисциплинар­ных аксиом, которые в настоящее время почитаются как само­очевидные истины, и представлю их в значительной степени как евроцентристский миф.

1. «Миф о благородной особенности» и «миф о первооснове» в дисциплине

Естественно, ключевой аспект этой части связан с интеллектуальной историей/историографией теории международных отношений. Эта область значительно развилась за последнее десятилетие, вызвав тем самым у одного ученого риторический вопрос, являемся ли мы свидетелями «рассвета историографического поворота»? (Белл 2001: 15). Однако некоторые едва ли приветствуют такое повышенное внимание: так, один видный ученый, работающий в теории МО, признался, что «он вздрагивает при мысли о том, что история (как дисциплина) становится признанным полем исследований» (Браун 200: 118). Не менее авторитетный ученый Дэвид Лэйк жаловался на следующее: «Я обладаю относительно малым терпением для большой дискуссии в МО или МПЭ... Я часто мечтаю о том, чтобы ученые (по историографии) прекратили созерцание того, как проводить исследование, и начали, наконец,предлагать объяснение, понимание и возможности по улучшению мира» (Лэйк 2009: 48). Но непосредственной проблемой здесь является то, что дисциплина стала функционировать на основе отдельного (душевного) учения вигов о своей интеллектуальной истории. «Миф о благородной особенности» существует в тандеме с «мифом о первооснове»²². Таким образом, самоочевидной истиной считается то, что дисциплина была зачата на окровавленных полях сражений в Европе, и еще находясь в детском возрасте, была представлена в 1919 году после изнурительного 48-месячного периода беременности. В этом надуманном учении вигов предполагается, что теория МО родилась с благородными моральными целями; чтобы преодолеть травматический опыт своего рождения она стремилась найти способы изгнания призрака войны из тела политики, несмотря на то, что циник, который построил этот

миф первоосновы, на первое место поставил такие мотивы, которые типичны для наивных младенцев (Карр 1946/1981).

В данной работе я хочу прямо оспорить этот миф о благород­ной особенности, указав на ее темную сторону. Это одновре­менно даст мне возможность, хотя и косвенно, бросить вызов мифу о первооснове, показав, что теория МО была, по крайней мере с 1760 года, подкреплена различными евроцентристскими метанарративами, которые так или иначе совершали работу по защите и прославлению Запада как самого важного нормативно­го объекта ссылки в мировой политике. В процессе этого можно обнаружить сильную преемственность между теорией МО до 1914 года и ее межвоенным последованием. В свою очередь, это утверждение вносит вклад в ревизионистскую программу исследований, которая связана прежде всего с выдающимися новаторскими работами Брайана Шмидта и Роберта Виталиса, а также Торбйорна Кнутсена (как было указано мной в 6 главе).

Наконец, стоит вновь обратиться к Дэвиду Лэйку, который испытывал беспокойство насчет роста значимости историогра­фии внутри дисциплины. Если мое утверждение о том, что теория МО принимает форму многозначного/полиморфного евроцентристского конструкта является убедительным, то это приводит нас к фундаментальному вопросу, как мы можем адекватно исследовать, теоретизировать или даже изучать МО (и МПЭ), не говоря уже об «улучшении мира», до того, как мы еще не разобрались с предыдущей основополагающей про­блемой, что дисциплина латентно воплощает определенный метанарратив, евроцентристский или какой-либо иной. Неспо­собность обнаружить эти скрытые дискурс(ы) власти и пред­рассудков означает не только то, что мы не сможем адекватно понять МО/МПЭ, но и то, что мы продолжим, часто не заме­чая того, воспроизводить эти дискурсы власти в собственных работах. В любом случае, игнорировать данную задачу — все равно, что предполагать, что каким-либо образом возможно нейтральное изучение дисциплинарной истории. Но приведем

в этом месте цитаты двух выдающихся мыслителей: «не может быть никаких нелегитимных или нейтральных позиций, с ко­торых может быть написана дисциплинарная история. Вся та­кая история будет носить избирательный характер и руковод­ствоваться определенной приверженностью (или оппозицией) по отношению к конкретной личности» (Драйзек и Леонард 1988: 1248).

Прежде всего, существует две взаимосвязанные причины, которые лежат в основе необходимости привлечения крити­ческой историографии в МО. Во-первых, теория междуна­родных отношений, прошлая и настоящая, никогда не была пассивным отражением евроцентризма и научного расизма, но всегда играла значительную роль в конструировании этих дискурсов; таким образом, между теорией МО и евроцентриз-мом существует избирательная близость. Во-вторых, и пре­жде всего, теория МО изначально политически перформатив-на, поскольку реализуется на практике или в осуществлении мировой политики, поэтому необходимость ее деконструкции становится все более актуальной.