2. «Позитивный миф» в теории международных отношений

В сущности, дисциплина, рассказывающая «историю Запада» ведет к требованиямприспособить лозунг из известной критической теории Роберта Кокса, что «теория МО (практически) всегда служит Западу и западным интересам» (1981/1986: 207); хотя, то, что определено как «западные интересы» обязательно варьируется с течением времени в соответствии с тем, что превалирует в «евроцентристском» метанарративе в данный момент. Я говорю «практически», поскольку не вся теория МО придерживается этого евроцентристского слогана с различными созданными в постколониальном стиле исключениями, появившимися в

основном в последнее десятилетие²³. И это сделано не для того, чтобы скрыть количество голосов, которые критиковали западный расизм в своих подходах к международный отношениям в прошлом²⁴. Не рассматривая исключительные случаи, немедленным следствием данного утверждения, как первоначально полагал Кокс, должно стать обращение к фундаментальному вопросу, причем не просто к выдающемуся образу или своеобразию дисциплины, но также и к общим взглядам о том, что теория МО основана на позитивной, свободной от ценностей эпистемологической основе. Это и есть второй миф, который подвергается критике в данной работе; тот, который обязательно прилагается к мифу о «благородной особенности» и «мифу о первооснове».

Мне вспоминается недавний визит одного из наиболее влиятельных представителей теории МО, Роберта Кеохейна, на Факультет политологии в Университете Шеффилде в 2008 году. На своем первом выступлении, которое открывало выпуск Политической Школы, он произнес смелую и страстную речь, в которой отмечались достоинства позитивизма и опускалась критическая теория; утверждалось, что пока политические

Абстрагируясь от этого, логическим следствием моего ут­верждения является следующее: дисциплина направлена на прославление и защиту западной цивилизации как высшего идеала и образца, на который стоит равняться в мировой по­литике; это означает принципиальный вызов укоренившимся убеждениям, одно из которых, в частности, касается гегемонии США, в том, что теория МО свободна от ценностных суждений

ценности по-настоящему важны, тем не менее, они всегда должны следовать, а не предшествовать позитивистскому анализу. В последующем выступлении он также произнес страстную и впечатляющую речь, касавшуюся множества нормативных проблем, которые включали в себя важность различных форм западной интервенции на «Юг». У меня сразу возник вопрос (хотя я и не осмелился его задать!): что если ценности, которых придерживаетесь вы и другие теоретики МО, исходят не из априорного позитивного метода свободы от ценностных суждений, а от базового евроцентристского метанарратива? Если это так, то претензия на научность/ рациональность, свободу от ценностных суждений просто не имеет права на дальнейшее существование. Хотя на самом деле мой риторический вопрос, как кажется, подтверждается страстными аргументами Кеохейна, что западный гуманитарный интервенционизм и программы структурной перестройки (приведем только два этих примера) были необходимы для того, чтобы изменить не-западный мир в сторону прогрессивного западного пути развития либерального капитализма и демократии. Он также добавил, отвечая более смелому, чем я, человеку, задавшему вопрос, что даже если это отдает нео-империалистским институционализмом, то все равно будет лучшим вариантом, чем альтернативная «политика злокачественного пренебрежения»²⁵, которая просто не предоставляет отсталому Востоку привилегии в развитии по прогрессивному западному образцу!

и производит позитивное, универсальное объяснение мировой политики, которое применяется во всех ситуациях, несмотря на культурное и расовое различие. Выходит, что если посмотреть на проблему с позиции не евроцентризма, то большинство те­орий МО проводит ограниченный или местный анализ Запада, который маскируется под всеобщий.