Глобальный Революционный Альянс

В рамках горизонтальных стратегий Четвертой Политиче­ской Теорией рассматривается сценарий консолидации одиноч­ных интеллектуалов, выбравших в свободном волеизъявлении путь контргегемонии, в глобальную мировую революционную элиту — Глобальный Революционный Альянс, имеющий транс­национальный, экстерриториальный характер. Далее речь идет

0 вхождении контргегемонистского альянса в контакт с: 1)по-литическими элитами государств-«ревизионеров» (то есть го­сударств, не вписавшихся в глобальную гегемонию, оппониру­ющих ей в режиме мягкого или жесткого сопротивления, как правило, в границах «цезаризма»¹ и «трансформизмо²) и 2)«го-сударств, находящихся в прямой оппозиции гегемонии (Иран, Северная Корея, Сербия, Венесуэла, Боливия, Эквадор и т.д.), что может предоставить Глобальному Революционному Альян­су привилегированные стратегические площадки»; далее сле­дует «под-государственный анализ политических партий и дви­жений разных стран, отвергающих гегемонистский дискурс, а также носителей контрггемонии в академических средах, в сфе­ре философии, искусства, культуры, и интеграция их в контрге-гемонистскую элиту». Далее ставится задача «разворачивания самых разнообразных интеллектуальных стратегий, бросаю­щих вызов аксиоматике Модерна», и «трансформирования их в ресурс, когда глобальная революционная элита обращается к Теории Многополярного Мира и к Четвертой Политической Теории как к своей теоретической базе». Приблизительно так описывается горизонтальный срез глобальной стратегии совре­менной теории контргегемонии Международного евразийского движения³.

«Кто?» политического процесса контргегемонии

¹ Цезаризм — политический режим, при котором авторитарная власть организуется на псевдодемократических принципах. Правитель, сосредоточив в своих руках верховную власть в полном объеме, сохраняет при этом демократические учреждения и формально признает, что власть делегирована ему народом, который остается единственным сувереном.

² Трансформизмо (transformismo, «трансформация», «преобразование»); в МО термин используется в оригинале и означает балансирование между уступками гегемонии (приватизация, рынок, ВТО, демократизация, западные стандарты образования и политической системы) и стремлением сохранить суверенитет страны и власть правящей элиты.

³ Дугин А . Г. Контргегемония./ Теория международных отношений М.: Академический проект, 2013.

Второй аспект, который мы обозначили как «вертикальный», озабочен качеством субъекта в современном мире, в том числе

и качеством субъекта контргегемонии. От современного рево­люционера-интеллектуала требуется не просто работа, дело, действие, а именно деяние (в смысле Ю. Эволы). В эсхатологи­ческой ситуации требуется Я героическое, на пределе возмож­ностей, Я инициированное, преображенное.

В горизонте евразийской контргегемонии заявлена установ­ка на предельно авангардные и инспиративные подходы к ис­следованию человека и человеческого как такового. 4ПТ заново ставит проблему гуманизма.

Если задаться вопросом о статусе, качестве человека в со­временном мире, как и вообще о том, кто является актором со­временного мирового политического и экономического процес­сов, «WER» мировой динамики, кто созерцает, теоретизирует, принимает решения, нечто перемещает и транслирует, транс­формирует и революционизирует, изменяет, подвигает, уничто­жает и планирует, завершает и формирует, мы окажемся в боль­шом затруднении. Современный либерализм, заминированный модерном, указывает на индивидуума, якобы, свободного от ограничений, деятельного, просвещенного, либертарианско­го, решительного. Второй ответ на вопрос «что есть человек?» возникает из мутного потока «фазового перехода» общества от модерна к постмодерну. Оттуда всплывает образ разделенного, разломанного, восставшего на историю и культуру, язык и на­уку «дивидуума», заведомо дезориентированного, удержива­ющегося на поверхности последними всполохами своих оди­ноких желаний. Но образы индивидуума, взятые из дискурсов либерализма и постмодерна, неудовлетворительны. В обоих случаях это либо распавшиеся на части, расклеенные, дезори­ентированные одиночки, либо дрессированные, иссушенные правилами, рассудочные и аморальные клерки корпораций и госучреждений. Индивидуума в «пристойном» виде ни в либе­рализме, ни в постмодерне нет. Современность поставила под вопрос существование и индивидуума, и человека как такового, западная цивилизация де факто отказалась от гуманизма.

Контргегемония четвертой политической теории вопрос о «Wer» политики, экономики, знания, философии, аксиологии, экзистенции и онтологии предлагает поставить заново. Кто но­ситель, владетель, наследник, распорядитель того субтильного имущества, при котором во времена традиционного общества безоговорочно состоял человек?

Что есть человек сегодня? Каковы его границы и горизонты, вертикали и горизонтали? Каковы и есть ли у того, кто именует­ся сегодня «человеком», основания, смыслы, цели, скрепы? И, наконец, кто или что становится субъектом контргегемонист-ского полюса в национальном и наднациональном измерении?

Одним из концептуальных достижений 4ПТ является кон­цепции «радикального субъекта». Радикальный субъект — это коренной субъект, который переживает себя как точку активно­го человеческого (или нечеловеческого?) присутствия в эсха­тологических условиях т.н. «нисхождения», «Untergang-а» (М. Хайдеггер), в анормальном агонизирующем космосе. Одна из актуальных интерпретаций радикального субъекта, предлагае­мая в 4ПТ — понимание его в духе хайдеггеровской концепции Dasein.

4ПТ предполагает не просто поставить вопрос о человеке за­ново, трансформировать качество самой мысли о человеке, пре­рвать траекторию остывания логоса, повернуть логос вспять, помыслить саму мысль о человеке в огне. Теория контргегемо­нии должна отвоевать в современном мире пространство для своего бытия, расчистив его от всего плоского и профаниче-ского в модерне, проблематизировав саму территорию мысли, и обратившись к тому, что отброшено или осталось по краям, и преобразив теорию в истинное созерцание, познавание в му­дрость, теологию в теосис, тление чувств в великий пожар ума. Ядовитая дряблость современной культуры, тлен ее рецептов и все действия формата модерна должны быть трансформирова­ны новым сакральном звучанием политики, философии, теоло­гии, истории и онтологии.