Аисткам

обществом, пытаясь учитывать его разнообразные интересы и воздействовать на него не столько принуждением, сколько разъяснением. Насилие перестало быть ее основным орудием управления, хотя попрежнему доминировало в отношениях между помещиком и крестьянином. Пропаганда просвещенческих идеалов способствовала важным изменениям в системе ценностей русского человека (в особенности, конечно, дворянина), складыванию понятий чести, человеческого достоинства, новых представлений о смысле службы отечеству и т. д. — всего, что столь ярко проявилось уже в первые десятилетия XIX в. В целом можно, видимо, говорить о гуманизации русского общества как об одном из важнейших итогов екатерининских преобразований.

Немаловажную роль играл и личный пример императрицы, не гнушавшейся литературным и научным трудом, высоко ценившей ум, талант, образованность, коллекционировавшей произведения искусства, книги и старинные рукописи. Тем самым Екатерина создавала образцы поведения и даже моду на чтение, создание личных библиотек, собраний картин и древностей, становящихся в это время обязательным элементом городского и сельского помещичьего дома. Именно Екатерине Россия обязана и возникновением такого явления, как частная благотворительность, в котором императрица также подавала личный пример. Существенную роль в эволюции национального самосознания сыграли блестящие военные успехи екатерининской эпохи. Одновременно они способствовали укреплению в нем черт имперской идеологии, зарождению русского национализма, чему также способствовала императрица, проповедовавшая идеи исключительности, превосходства России и русского народа. Время Екатерины — это время возникновения основных течений русской общественной мысли, либерального, консервативного, демократического, почвеннического и др.169, которые окончательно оформились позже, в XIX в. Но уже в 1769 г. в верноподданническом стихотворении, опубликованном в журнале “Всякая всячина”, прозвучала важная мысль, на разные лады повторявшаяся современниками и потомками: “Петр дал нам бытие, Екатерина — душу”. В этой образной формуле и заключен, по сути, смысл перемен, проведенных Екатериной в русском обществе.

беспримерное явление. Трудно представить себе кого-либо из предшественников, да и потомков императрицы, дискутирующих в печати с одним из подданных о предмете сатиры.

169См. об этом подробнее: Каменский А.Б. “Под сению Екатерины”. С. 387—406; Он же. Рецензия на книгу: Моряков В.И. Русское просветительство второй половины XVIII века // Отечественная история. 1993. № 5. С. 175—179.

ИТОГИ И ЗНАЧЕНИЕ РЕФОРМ ЕКАТЕРИНЫ II

Реформы Екатерины II имеют ряд важных свойств, отличающих их от преобразований ее предшественников. Прежде всего это системность, продуманность и основанность на определенных принципах и определенной программе, последовательно реализовывавшейся в течение длительного исторического периода. Причем, Екатерина была, по всей видимости, самым удачливым, самым успешным реформатором во всей истории российского реформаторства, ибо ей удалось почти полностью реализовать задуманное, реализовать ровно настолько, насколько это вообще было возможно в конкретных исторических условиях ее времени без риска нарушения политической стабильности. Если попытаться оценить реформы Екатерины с точки зрения классификации Т. Колтона, то’Каждую из них, взятую в отдельности, можно, видимо, характеризовать как умеренную. Однако системный характер реформ, их включенность в единую политическую и реформаторскую программу позволяют говорить о Реформе Екатерины II в целом, и в таком случае мы приходим к выводу, что эта реформа носила радикальный характер. Она затронула сферу государственного управления, экономику, судопроизводство, образование, социальные отношения, культуру, т. е. все важнейшие сферы жизни русского общества второй половины XVIII в. Ее основные конкретные результаты таковы: новая система управления страной, основанная на ином, чем прежде, рас-

463 V > тшъ Глава 5 t \ЛЛ 'Г

пре делении властных полномочий между центром и периферией; ^новая судебная система, основанная на разделении судебной и исполнительной властей;tновая организация финансового управления, связанная с созданием государственного бюджета и централизацией учета расходов и доходов страны;$новое административнотерриториальное деление, доказавшее на протяжении последующих полутора столетий (а на деле и позже) свою прочность и устойчивость;#государственная система начального образования, созданная на основе наиболее прогрессивных для того времени европейских образцов;, внедрение новых принципов и создание новой правовой основы развития промышленности и торговли; §, завершение процесса законодательного оформления сословного статуса дворянства и создание правовой основы для формирования “третьего сословия”; органы сословного самоуправления дворянства и горожан; принципиально новые для России явления (вроде благотворительности) и учреждения (вроде приказов общественного призрения), отражающие общую гуманизацию жизни общества, и многое, многое другое.

Важным для определения места преобразований Екатерины в общем процессе реформирования Российского государства и общества в XVIII в. является вопрос об их соотношении с петровскими реформами. В целом направление реформ Екатерины, несомненно, было тем же, что и Петра I. Общей была и цель — создание регулярного государства, однако его модель под влиянием идей Просвещения несколько трансформировалась, иначе виделись принципы организации власти и управления, взаимоотношения между властью и обществом, его социальная организация. Соответственно менялись и цели реформ, их приоритеты. Одновременно это было и следствием изменившихся исторических условий, того, что Екатерина не начинала с нуля, как Петр, а, наоборот, опиралась на достаточно прочную основу результатов его преобразований. Вместе с тем, если рассматривать отдельные ее реформы (прежде всего ликвидацию системы коллегий), то можно обнаружить в них черты, идущие вразрез с петровскими начинаниями и носящие даже контрреформаторский характер. Однако это было предопределено противоречивостью и незавершенностью итогов петровских преобразований, тем, что фактически они открывали разные возможности их развития. Так, законодательное оформление сословного строя, очевидно, не было среди целей, которые ставил перед собой Петр, но именно он фактически начал данный процесс.

Преемственность реформы Екатерины относительно преобразований Петра I, а также ее радикальный характер позволяют поставить также вопрос о том, в какой мере она продолжала начатый ее великим предшественником процесс модернизации. Если вспомнить то, что говорилось выше, о совпадении процесса модернизации в России с

464 ш'-дн ли v Глава 5 •. <л

процессом европеизации, то реформа Екатерины, конечно, его продолжала. Более того, сравнение ее преобразований с реформами в других европейских государствах170 обнаруживает немало совпадений, указывающих на то, что управляемая Екатериной Россия по многим направлениям шла тем же путем, что и другие страны. Однако тут следует сделать две важные оговорки. Во-первых, весьма существенным отличием реформ Екатерины от петровских (помимо иной тактики) было то, что Екатерина почти никогда, за исключением школьной реформы, не заимствовала прямо и не пыталась приспособить к русским условиям уже готовые модели, являвшиеся результатом исторического развития соответствующих стран. Вместо них она пользовалась новейшими теоретическими разработками европейских мыслителей, творчески перерабатывая и адаптируя их к российским реалиям. Во-вторых, при Екатерине, как и при Петре, процесс модернизации остался незавершенным, поскольку сохранялось крепостное право. Правда, определенные сдвиги (юридическое признание статуса свободного человека, вынесение крестьянского вопроса на общественное рассмотрение и др.) произошли, но они были незначительны, а сам институт крепостничества продолжал развиваться в сторону ужесточения. Фактор крепостничества, несомненно, замедлил реализацию Екатериной ее реформаторской программы, сделал невозможным воплощение в жизнь отдельных ее пунктов. Фактически реформы Екатерины почти исчерпали потенциал преобразований в сфере государственного управления и социальной организации общества, возможных без покушения на основы крепостного права, что ярко проявилось в александровскую эпоху, когда все реформаторские устремления разбивались о стену крепостничества. Это в свою очередь было и следствием того политического значения, которое приобрело дворянство и которое было закреплено екатерининским законодательством.

Как показано выше, придание дворянству особого статуса не входило в планы императрицы. Напротив, она пыталась уравновесить привилегированный статус дворянства привилегиями иных социальных групп. Но и здесь фактор крепостничества сыграл свою негативную роль, не позволив довести дело до конца. В результате в условиях, когда “третьему сословию” еще только предстояло сформироваться (а этот процесс был также затруднен и деформирован крепостничеством), правовой статус крестьянства не определен, а процесс складывания дворянского сословия и его консолидации, напротив, завершился и получил законодательное оформление, реформы Екатерины объективно способствовали укреплению привилегированного положения дворянства и, соответственно, укреплению крепостничества. Так возникло

170Более подробно об этом см. в гл. 6.

представление о времени Екатерины, как о “золотом веке” русского дворянства, еще более усилившееся по контрасту в павловское время.

Советскими историками реформы Екатерины определялись как реформы консервативные, что соответствовало и представлению о “просвещенном абсолютизме” как об исключительно консервативной доктрине. Если под консерватизмом понимать стремление к сохранению основ политического строя, то это, безусловно, верно, ибо екатерининские преобразования, конечно, не были направлены на его разрушение. Но возможен, видимо, и иной подход. По моему мнению, уместно говорить о реформах Екатерины, как о реформах либеральных. Такой подход также имеет определенную традицию. Например, Ч- Леонтович именно с Екатерины начал свою “Историю либерализма в России”. Излагая основные цели ее политики, он, в частности, полагал, что ее “планы реформ... основаны на принципах западноевропейского либерализма” и что это была “широкая либеральная программа”. Далее, как представляется, весьма убедительно и последовательно историк доказывает, что и сама политика Екатерины носила либеральный характер. Он отвергает тезис о двух периодах ее царствования (либеральном и реакционном) и утверждает, что императрица не изменяла своим либеральным убеждениям ни когда возмущалась Французской революцией, ни когда осуждала Ради- щева^^.

Определяя реформы Екатерины как либеральные, следует, конечно, помнить, что, хотя основные постулаты либерализма в ее время уже сложились, развитие их продолжалось и далее (в частности, под влиянием опыта той же Французской революции). Иначе говоря, либерализм второй половины XVIII в. (сам термин стал широко употребляться лишь в первой половине XIX в.) был иным, чем либерализм в современном понимании. X. Ортега-и-Гассет определял либерализм как “правовую основу, согласно которой Власть, какой бы всесильной она ни была, ограничивает себя и стремится, даже в ущерб себе, сохранить в государственном монолите пустоты для выживания тех, кто думает и чувствует наперекор ей, то есть наперекор силе, наперекор большинству”4^. Вряд ли Екатерина, доведись ей прочитать эти строки, написанные более чем через сто лет после ее смерти, согласилась бы называться либералом. Однако идеи ограничения власти законом, права индивидума на свободу мнения ей были знакомы. Точно так же близки и понятны ей были те черты либеральной идеологии, о которых во Введении к своей книге пишет Леонтович: “Либерализм считает своей целью благополучие и даже счастье человека... либерализм считает основой общественного порядка личную инициативу, предпринимательский дух отдельного человека... Либерализм провозглашает незыблемость частной собственности перед лицом государственной власти... Либерализм добивается устранения всех

466 ш'-дн ли v Глава 5 •. <л

ограничений частной инициативе и частному предпринимательству...

Либерализм относится с величайшим уважением к субъективным правам отдельных людей и считает основной задачей государственной власти именно защиту таких прав... Согласно либеральному мировоззрению, исторические долиберальные государственные формы нельзя разрушать революционным переворотом, а надо их преобразовывать” и т.

д.4^2

Реформы Екатерины, таким образом, были попыткой реализации в России либеральной модели развития, направленной на развитие гражданского общества, правового государства. Вопрос, однако, в том, была ли такая модель в принципе реализуема в конкретных исторических условиях России второй половины XVIII в.? Ответ, судя по всему, должен быть отрицательным, ибо реализовать ее можно было, только уничтожив крепостничество. С этой точки зрения программа екатерининских преобразований была во многом утопичной. Иначе, естественно, и не могло быть, поскольку утопичность есть неотъемлемое свойство любой социальной теории, проявляющееся при ее реализации на практике171. дПарадокс же состоит в том, что сама Екатерина, по-видимомУГ^лее трезво оценивала пределы своих возможностей, чем многие из тех, кто изучал ее реформы.

Все сказанное выше об итогах екатерининских реформ имеет отношение главным образом к их оценке с точки зрения достижения целей, поставленных реформатором. Иное дело оценка их места в русской истории. Гриффитс пишет: “Если согласиться с тем,

171Омельченко также пишет об утопичности некоторых планов Екатерины, но понимая это более узко (Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 309—311).

467 Глава 5 }% *

что трансформация старого режима в более современное общество предполагала освобождение рабов, открывая возможность принципу равенства перед законом заменить распределение привилегий между членами сословий, то следует признать, что Екатерина II невольно способствовала движению России по тупиковому социальноэкономическому и политическому пути”403 Однако, как показано выше, принцип равенства перед законом был хорошо знаком Екатерине, и она пыталась его реализовать. Но принцип равенства перед законом — это совсем не то же самое, что политическое, социальное равенство, провозглашенное Французской революцией. Причем политическое равенство, как показывает исторический опыт, возможно только на основе ранее существовавшего равенства перед законом. Согласиться с Гриффитсом — значит, считать, что благом для России было бы вовсе миновать в своем развитии стадию сословного общества. Справедливость подобного утверждения представляется сомнительной, хотя в принципе вопрос о возможности и целесообразности для страны “перескакивания” через определенные стадии исторического развития в науке практически не разработан. Во всяком случае очевидно, что это приводит к серьезным

риканский историк — М. Раев. По его мнению, Екатерина “не столько пыталась создать burgerliche Geselschaft173 в гегелевском (и марксовом) значении девятнадцатого века, сколько государственное устройство — гражданское общество, о котором писали Фридрих II и Кант. Но для России, еще не имевшей правового и институционального каркаса для такого государственного устройства, первейшей задачей было создать сословия и дать им прочную юридическую основу, обеспечив членам этих сословий защиту и безопасность в реализации их законных экономических и культурных интересов”. И далее историк приходит к следующему выводу: “Если в этом действительно состояли ее (Екатерины.

— А.К.) долгосрочные планы, то тогда, приняв во внимание ее осторожный прагматизм и робость в социально-политической сфере, нам следует меньше удивляться тому, что она достигла слишком малого, чем тому, что она достигла вообще чего-либо. Так или иначе, она оставила Россию с более крепкой правовой и институциональной основой, с более рациональным, а следовательно, более эффективным центральным аппаратом и, что, возможно, важнее всего, с элементами корпоративного самоуправления высших классов и с идеей управляемого социального и

172ХХ век дал немало примеров “быстрой” модернизации стран Третьего мира с традиционной культурой. При том, что некоторые из них достигли больших успехов в экономической области, процесс модернизации, как правило, сопровождался чрезвычайно болезненными для общества явлениями и необратимыми потерями в сфере духовной культуры.

173бюргерское общество (нем.).

экономического развития, направляемого наиболее динамичными и добившимися успеха членами реорганизованных сословий”. Цитируя приведенную нами выше записку Екатерины 1787 г., историк полагает, что сама императрица не питала никаких иллюзий относительно успеха своих реформ как завершающего этапа в европеизации России. Однако “планы, цели, усилия и частичные успехи Екатерины создали основу для трансформации общества в первой четверти девятнадцатого века и оказались в одном шаге, стали sine qua non174 реформ 1860-х годов”4^4.

На мой взгляд, оценка, данная Раевым, наиболее адекватна. Действительно, Екатерина не имела возможности осуществить то, что было сделано ее правнуком Александром II, но ее реформы явились необходимым промежуточным звеном в подготовке России к этим великим переменам. И не ее вина, что процесс растянулся еще почти на столетие.

* * *

Во второй половине 1798 г. близкий к цесаревичу Александру Павловичу В.П. Кочубей обратился к своему дяде престарелому и уже тяжелобольному канцлеру А.А. Безбородко с просьбой изложить свои взгляды на государственное устройство России. В результате на свет появилась хорошо известная историкам “Записка для составления законов Российских”. Получив ее от Безбородко, Кочубей передал записку П.А. Строганову, а тот, в свою очередь, наследнику престола. В апреле 1801 г. Строганов напомнил Александру о “Записке” Безбородко, предложив положить ее в основу деятельности Негласного комитета. По мнению М.М. Сафонова, “Записка” Безбородко “является важнейшим памятником общественно-политической мысли на рубеже XVIII—XIX вв., вышедшим из оппозиционного великокняжеского кружка, из членов которого в 1801 г. образовался Негласный комитет, где были выработаны основные внутриполитические мероприятия начала александровского царствования”4^.

Позднее, правда, этот же автор писал, что Александр “был не в восторге от сочинения канцлера”, поскольку “намеченные там меры по крестьянскому вопросу удовлетворить его не могли”4^. Замечу также, что нужны серьезные основания для причисления Безбородко к кружку, оппозиционному режиму Павла I. Однако для нас важно другое:- изучение текста записки показывает, что по существу она была кратким конспектом последних законопроектов Екатерины II. Так, она начиналась утверждением о самодержавии как о единственно приемлемой для России формы правления. Далее со ссылкой уже на закон Павла I говорилось о престолонаследии. Затем, останавливаясь на крестьянском

174Непременное условие (лат.).

вопросе, автор отмечал, что не имеет в виду “какую-либо излишную вольность, которая под сим невинным названием обращалась бы в своеволие и подавала повод к притязанию на какое-либо равенство всеобщее и суще химерическое”. Безбородко ратовал за запрещение продажи крестьян без земли, наделение их правом на движимую собственность, закрепление за землей, а не за помещиком, ограничение их повинностей. Переходя к структуре государственного управления, канцлер особое внимание уделил Сенату, разделенному на четыре департамента и являющемуся верховным правительством страны. Здесь те же, что и в проектах Екатерины, идеи учреждения Высшего совестного суда с участием депутатов от трех сословий и должности “государственного законоведца или канцлера юстиции”, которому дано право оценить проекты новых законов и представлять свое мнение императору4^7.

Трудно сказать, знал ли Александр Павлович, что перед ним изложение взглядов не одного из любимцев его отца, а покойной бабки, “по законам и по сердцу” которой он уже вскоре обязался править. Конечно, прав Сафонов и в том, что планы молодого и неопытного Александра, еще не познавшего горечь разочарования от невозможности выполнить задуманное, были значительно более радикальными. Однако свою роль “Записка” Безбородко, безусловно, сыграла. Она стала как бы связующим звеном, мостиком между эпохой Екатерины и временем ее внука, по существу решавшего те же проблемы, что стояли перед ней, но уже в новых условиях. Эти условия были порождены царствованием Павла.

ГЛАВА 6

1796-1801 гг,: ПРАВЛЕНИЕ ПАВЛА I - ЗАВЕРШЕНИЕ РОССИЙСКИХ РЕФОРМ

XVIII в,

И ИХ ОБЩЕЕВРОПЕЙСКИЙ КОНТЕКСТ

ПРЕОБРАЗОВАНИЯ ПАВЛА I В НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Непродолжительное царствование Павла достаточно полно отражено как в отечественной, так и в зарубежной историографии, хотя количество работ, ему посвященных, конечно, значительно уступает историографии екатерининского времени. Относителльная компактность историографии истории России при Павле способствовала появлению и ряда работ с анализом этой историографии. Первая попытка такого рода была предпринята М.В. Клочковым, который, дав довольно подробный очерк истории изучения павловского времени, выделил три направления — отрицательное, положительное и примирительное1. Уже в советское время С.Б. Окунь предложил деление всей дореволюционной литературы о

Павле на две части в зависимости от оценки его политики как политики душевнобольного или как царя-демократа2. Работу, специально посвященную отечественной историографии данной темы, написал Ю.А. Сорокин, в 1989 г. защитивший кандидатскую диссертацию о Павле I, а позднее опубликовавший монографию о нем, куда вошел и историографический обзор^. Изменения в оценках Павла дореволюционными историками Сорокин связывает с событиями революции 1905—1907 гг. и первой мировой войны. Что же касается советской историографии, то, отмечая работы С.Б. Окуня и Н.Я. Эйдельмана, Сорокин наиболее высоко оценивает труды М.Н. Покровского. Новейшее исследование историографии Павла в XIX — начале XX в. принадлежит А.В. Скоробогатову4. Он считает, что начало научного изучения павловского царствования относится к середине XIX в. Ряд авторов признавали тогда наличие у Павла определенной политической программы, однако собственно его правительственная деятельность почти не изучалась, а разброс мнений был довольно широк

— от оценки его царствования как чего-то малозначительного до

признания в нем начала нового этапа

\