§ 29. Война

против неправомерных действий, то сопротивление противника - не­обходимая оборона против необходимой обороны - считалась бы аб­сурдом и еще одним противоправным деянием. Соответственно, понятие войны как карательной экспедиции против более нечисто­плотного в нравственном отношении противника, врага, преступника и характера войны как борьбы двух одинаково справедливых против­ников было бы отменено². Задачей войны не может быть доказатель­ство действующего права, но лишь создание нового права. Право на победу - не условие, а следствие войны. Войной оно завоевывается и доказывается.

Но здесь уже происходит переход от философии права к философии истории войны. Оценка событий на основе их последствий принадле­жит философии истории. Справедливая война была бы согласно это­му победоносной войной. Однако на вопрос о справедливой войне, с другой стороны, можно ответить еще до войны, а не после того, как она уже развязана. Право на ведение войны, на которое притязают в таком случае, не может быть правом победителя, полученным в ре­зультате победы. Это лишь право находиться в состоянии войны. Но одновременно на место философско-правового понимания спра­ведливой войны, согласно которому ее всегда ведет лишь один из про­тивников, встает понятие войны, одинаково справедливой для обеих сторон. В этом случае справедливость войны уже относится к войне во всей ее целостности, а не к положению одного из противников. И здесь следует учитывать такие скрытые факторы, как уважение к врагу и равноправие противников, что составляет суть войны. Что касается дилеммы историко-философского характера, возникающей в резуль­тате того, что, с одной стороны, война для победителя оправдывается его победой, а с другой - вступление в войну побежденного также дол­жно быть оправдано, то она разрешается, если вспомнить о различии между «значением» и «смыслом». «Значение» придается событию, ког­да «речь идет о ценности», а «смысл» - «если оно служит источником ценности»³. Война «за правое дело», даже если она проиграна, - значи-

Если Пакт Бриана-Келлога отказывается от наступательной войны как орудия национальной политики, то в рассмотренном выше понимании она в этом пакте исключается. Допустимое согласно этому пакту отражение агрессии не явля­ется оборонительной войной, так как в этом случае право противоречит про­тивоправным действиям. Война же предполагает равноправных противников. В отклонение от принятой нами в § 1 терминологии в данном случае смысл, относящийся к ценности, но не обязательно ее содержащий, смысл, как зани­мающий среднее положение, назван «значением», а слово «смысл» оставляют за значением, содержащим ценность.

221

Философия права

ма, хотя и оказывается лишенной смысла. Категория войны, справед­ливой с обеих сторон, подтверждает согласно этой терминологии лишь «значение», но не «смысл» войны. Взаимно справедливой явля­ется война, которая ведется для решения вопроса, важного в военном отношении для всех противоборствующих сторон, и нет других спо­собов, кроме войны, решить конфликт интересов и ценностей.

Вопрос о том, можно ли придать войне это значение решения конф­ликта ценностей, зависит от того, способна ли победа в принципе решить конфликт таких ценностей. Вопрос о войне может быть по­ставлен лишь в том случае, если ответом на него будет победа. Только если в победе есть «смысл», войне можно приписать «значение». Мы возвращаемся к проверке выдвинутой нами ранее гипотезы о том, что право на победу реализуется в самой победе. Оно не создается в ходе военных действий, а лишь доказывается. Мы возвращаемся также к вопросу о том, доказывает ли что-либо военное превосход­ство, кроме себя самого, может ли мощь нации служить критерием национальной культуры.

Национальная культура - исключительно качественное и не подлежа­щее количественному критерию определение нации. Но с военной точки зрения нации становятся «державами», силами, которые разли­чаются и сравниваются количественно, оставаясь качественно равны­ми. Война является венцом милитаристских воззрений на государство. Она же одновременно - низшая точка шкалы национальной обособлен­ности. Символично, что пестрота и многоцветье национальных одежд в мирное время сменяется во время войны на почти одинаковую для всех наций униформу землистого цвета. Каждая воюющая нация на­вязывает другой те же средства борьбы. Конечно, в количественных показателях государственной мощи хотят видеть и качество культуры нации. А при соотнесении культуры и силы войну как показатель силы одновременно восхваляют и как суровый экзамен культуры. Действительно, высокий уровень развития науки и техники, экономики и транспорта, образования и общественной морали находит в опреде­ленной степени свое выражение в военном превосходстве. Культуру же ни в целом, ни даже хоть в сколько-нибудь существенной части нельзя трансформировать в военную энергию. Культурные ценности, произведения Гете, Данте, Шекспира, Мольера нельзя использовать как торпеды или отравляющие вещества. И если все же торпеды и от­равляющие вещества решают, какое распространение в мире должен получить какой-либо язык и тем самым культура, то решает не Бог войны, а игра случая. И если в дальнейшем летописцы прославляют

222