panchenko-monogr

том, какое количество проблем давно накопилось и долгое время оставалось нереш¸нным, словно ожидая своего срока — пора решать их настала именно в период предвыборной кампании, что неоднократно подч¸ркивалось в газетах.

Претенденты обещали сделать столько всего хорошего (помочь, оплатить, починить, переделать, вылечить, возобновить, спасти, разобраться), что невольно становилось явным, сколько уже есть всего плохого — неоплаченного, неотремонтированного, неубранного, недоделанного и (!) несделанного. Здесь работала саморазоблачающая функция языка: хотели показать, сколько всего предстоит хорошего, а невольно подчеркнули, сколько уже накопилось плохого по их же вине. Попытки уверить, что все будет хорошо (только выбери меня!), высветили будто прожектором огромное количество нереш¸нных проблем. Проиллюстрируем это примерами заголовков статей из различных номеров разных газет.

«Волгоградская правда»: 1. Набережную все-таки сдали частникам

(Коммерциализирована и, возможно, распродана одна из красивейших и исторических частей города. Как всегда, жителям города за этим приходилось только наблюдать. Их мнения никто не спросил)*. 2. Лечение или мучение? От пребывания во многих медицинских учреждениях города здоровья у пациентов не прибавляется (Комментарии излишни: в волгоградских больницах элементарно нет ни достаточного количества мест, ни санитарных условий для выздоровления). 3. Ямы да колдобины, в которых «хочется жить». Наша жизнь — не ваши сказки (Здесь автор заголовка иронизирует над лозунгом одного из претендентов, что Волгоград — это город, в котором хочется жить. Но не при таких же дорожных условиях).

«Город героев»: 1. Впервые за 20 лет в Волгограде строится новый детский сад. 2. Впервые в городском бюджете закладываются средства в 60 миллионов рублей для оказания адресной помощи в оплате услуг ЖКХ (Обратим внимание на акцент на слове ‘впервые’, которое, по желанию заказчика статьи, должно было указать на то, что наконец-то чтото делается. Но это же слово указало на то, как долго ничего не делалось).

«Первая газета»: 1. Жиль¸ для бедных пока строить не будем? 2. Волгоград — один из самых загрязн¸нных городов мира. 3. Городские власти выжили детей из санатория. А на его месте возвели элитные особняки. 4. Городское здравоохранение обнищало. В Волгограде не хватает

* Здесь и далее в скобках даны комментарии авторов.

31

вакцины от гриппа. 5. Учителя не смогли нормально отпраздновать Новый 2007 год. Волгоградским работникам образования до сих пор не выдали зарплату за декабрь. 6. Качество воды со знаком «минус», или Кому выгодно «травить» волгоградцев (Здесь просто перечислим проблемы города: бездомные люди, о которых администрация не заботится и которым по-прежнему негде жить; плохая экологическая ситуация в городе; вместо питьевой — техническая, неочищенная вода, которую пить нельзя; задержка и без того небольших зарплат учителям; отсутствие средств в волгоградском бюджете на элементарную вакцинацию и пр.).

«Блокнот»: 1. Волгограду нужен мэр-локомотив! (Читай: какие же тогда у города были прежние мэры?). 2. Куда уходят дети Волгограда? (От безработицы и нужды молод¸жь отправляется на заработки в другие города). 3. У города должна появиться стратегия экономического развития! (Значит, ее до сих пор нет?).

Текущие крыши, разваленные или разваливающиеся детские дома, санатории, поликлиники, больницы, детские сады, школы, библиотеки, дороги — вот далеко не полный перечень волгоградских проблем, судя по публикациям названных выше газет, принадлежащих борющимся претендентам. Сами не желая того, они проводят вторичную концептуализацию и категоризацию нерешенных волгоградских проблем. И в этом тоже заметна разоблачающая функция языка через вербализацию неэкологичности этих проблем.

Но собственно показателем коммуникативной неэкологичности волгоградской жизни в период предвыборной кампании, на наш взгляд, являются ещ¸ и многочисленные попытки диффамации конкурентов. Привлекались к этому и избиратели, высказывания которых публиковались в рубрике «Народное мнение»: Про некоторых кандидатов мы в последнее время узнали много интересных подробностей из личной жизни. Про прежнего мэра тоже столько всего в период выборов рассказывали, но многие не поверили. Волгоград его выбрал. А что в итоге? Обоср…сь на всю страну (Виктор Шеремет, 19 лет. Листовка С. Аллахвердиева от 23.04.07) (Наш комментарий: «прежнего мэра» Е. Ищенко на короткое время посадили в тюрьму). Использование мнений избирателей, на наш взгляд, — одно из самых сильных диффамационных средств воздействия, поскольку оценку дают не сами конкурирующие претенденты, а такие же избиратели, как и все остальные, что может свидетельствовать об их меньшей ангажированности, в отличие, например, от пиар-групп претендентов.

Доминантой анализируемой предвыборной кампании была избранная всеми без исключения претендентами стратегия самоглорификации и диффамации оппонента. Обильная критика, прямые и косвенные обви-

32

нения в мошенничестве, взяточничестве, коррумпированности, доказательства нечистоплотности помыслов и поступков, уличение в бессовестности сыпались на избирателя как из рога изобилия. Интерес представляет, на наш взгляд, принцип рикошета: призванная восславить благие деяния того или иного претендента газетная статья, в которой дан подробный, до копейки, отч¸т о помощи детскому саду / дому / школе / библиотеке, а также сами благодарственные письма тех, кому эта помощь была оказана, снова подчеркивали тот факт, насколько часто помощь в Волгограде оказывается кому-то вообще.

Выбранная нами в качестве иллюстрации предвыборная кампания может быть охарактеризована как пример в сильной степени неэкологичной коммуникации. Даже с оговоркой, что весь материал в газете размещается так, чтобы сделать нужный акцент в нужный момент на нужном событии, нельзя не отметить, какое количество отрицательных эмоций у избирателя провоцировал как сам контекст волгоградской жизни за тот период, так и его языковая СМИ-упаковка. Это видно даже из опубликованных в разных газетах мнений избирателей. Это усталость от обещаний, раздражение и обида от безразличия властей к таким проблемам, как отсутствие жилья, денег, социальных гарантий, недовольство черным пиаром, а также агрессивностью избирательной кампании того или иного претендента.

Подводя итоги, постараемся коротко ответить на вопрос, в ч¸м актуальность проблемы экологичного общения. Мы считаем, что среди различных функций языка необходимо выделять и коммуникативно-эко- логическую. Эта функция условно распадается на собственно экологическую (здесь можно говорить о здоровьеохранении языка) и ее подвид — коммуникативную (собственно здоровьеохранение или охрана здоровья коммуникативной личности от разрушительного воздействия языка). Обобщ¸нно это можно сформулировать так: в современной коммуникации необходимо осуществлять охрану как самого языка, так и охрану от него же. Второму посвящены многочисленные исследования ученых-русистов, которые пытаются ответить на вопрос: губительно или благоприятно для языковой системы такое ее свойство, как открытость?

Охрана эмоциональной сферы человека от языка, на котором он говорит, возможна, как представляется, при условии формирования коммуни- кативно-экологической компетенции языковой личности. Объективно назрела необходимость в разработке дидактических пособий по ее формированию. Поскольку коммуникативно-экологическая функция языка тесно связана с эмотивной, представляется, что, помимо развития общекультур-

33

ной и речевой грамотности языковой личности, необходимо существенное внимание уделять формированию ее эмотивной компетенции как ча- сти общекоммуникативной. Это необходимо делать потому, что коммуницирующие стороны через энергетическую мощность эмоций оказывают воздействие на ментальное, вербальное и акциональное поведение друг друга. И если теоретические знания об экологии коммуникации не обеспе- чат умения избегать коммуникативных сбоев, провалов, различного рода травм, то, возможно, они облегчат и ускорят поиск средств по их ликвидации, а также могут научить общающихся использовать терапевтические ресурсы Слова.

ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ТОЛЕРАНТНОСТЬ / НЕТОЛЕРАНТНОСТЬ КАК СПЕЦИФИЧЕСКИЙ ПАРАМЕТР

ЭКОЛОГИЧНОСТИ ОБЩЕНИЯ

В.И. Шаховский

Надо учиться общаться с людьми. Это — самое трудное.

М.Е. Литвак, психолог

В связи с социальными переменами в России и вызванной ими практической необходимостью улучшения качества различных видов человеческого общения (лингвистика, кажется, осознала смысл тезиса древних философов «Кто владеет языком, тот владеет миром»), т.е. повышения его эффективности, конец прошлого и начало нового тысячелетия охарактеризовались интенсивными штудиями в рамках коммуникативистики — новой парадигмы отечественного языкознания.

Многие давнишние проблемы психолингвистики, стилистики и лингвистики стали переосмысляться с когнитивных и коммуникативных позиций. Наряду с человековедением интенсивно развивается речеведение (см., например: [Сиротинина, 2009]), базисными становятся терминопонятия «коммуникативное (речевое / языковое) поведение (сознание / мышление)», «коммуникативное пространство», «коммуникативная ситуация», «дискурсивное мышление» (см., например: [Седов, 1999]), «дискурс» (интегральное понятие текста, погруженного в определенную конситуацию общения: педагогический, научный, политический и мн. др.), «коммуникативные партнеры».

© Шаховский В.И., 2013

34

Проблемы эмотивности языка также приобретают коммуникативную направленность. Поскольку роль эмоций в языке уже более не оспаривается, то их коммуникативная и семантическая функции уже стали предметом коммуникативистики (см., например: [Человек в коммуникации, 2010; Эмотивный код языка, 2004; Язык и эмоции …, 2004]).

Поскольку в реальной коммуникации постоянно возникают эмоциональные ситуации, в которых речевые партнеры вынуждены реализовывать эмотивный потенциал всех единиц языка, в том числе и супрасегментных, а художественная коммуникация является моделью реальной, то в ней воспроизводятся типичные эмоциональные ситуации. Перед коммуникативистикой и лингвистикой эмоций стоит актуальная задача изучения эмотивных речевых актов, эмотивных высказываний и их типологизации в свете теории и семиотики эмоций.

Естественно, что на повестку дня таких исследований ставится и задача описания категориальных эмоциональных ситуаций (КЭС). Под КЭС понимаются типичные жизненные (реальные или в художественном изображении) ситуации, в которых задействованы эмоции коммуникантов: речевых партнеров, наблюдателя или читателя. Все они время от времени попадают в единое эмоциональное поле (пространство, время). Их эмоции реализуются в рамках координат: Я (здесь, сейчас) — Ты или Я (здесь, сейчас) — Ты — Он (наблюдатель, читатель).

Далее рассмотрим первую систему координат, когда «Он» не участвует в эмоциональной коммуникации типа (категории) диссонанса, нарушения равновесия, дисконтакта, дисгармонии и т.п. Такие отрицательные КЭС экспрессивны и прагматичны в современных условиях сосуществования мирового сообщества (природные катаклизмы, техногенные катастрофы, терракты, деформация нравственных и моральных ценностей и т.п.).

Эти и им подобные социальные условия рождают агрессию людей. Источников агрессии много. Помимо вышеназванных — это и жесткая конкуренция, и глобализация (которая уничтожает моноэтнические и монокультурные социумы, что не может не вызывать раздражения у их представителей), и возрастающий национализм, расизм, неприятие ксенокультурных коммуникативных норм (сценариев) и мн. др. «Агрессор — не только тот, у кого в руках дубинка или стингер. Агрессия пронизывает и мирную жизнь, проявляя себя в скрытых и открытых нарушениях правил человеческого общежития…» [Шаронов, 2004, с. 5—6].

Поскольку агрессия многолика, мы ограничимся рассмотрением, вопервых, только ее речевых форм, представленных в художественных про-

35

изведениях, как депозитариев человеческих эмоций, а во-вторых, в ее более мягких видах: неприязнь, раздражение, возмущение (и другие эмоции группы гнева).

В исследовании КЭС возможны различные методики. Так, например, интерес представляет анализ всех КЭС внутри какого-либо одного художественного произведения, с выявлением динамики кластерности реализуемых в них эмоций и их смысловой доминанты. Или рассмотрение КЭС внутри ряда (или всех) произведений одного и того же автора. Или сопоставление КЭС ряда авторов одной эпохи — разных эпох, одной культуры — разных культур и т.д. Такие исследования могут дать интересные факты о художественных КЭС как модели реальных КЭС, о языковой их упаковке, варьировании их кластерного наполнения, доминирующих эмоциях и их коммуникативных смыслах в каждой конкретной КЭС. И самое главное — об их типичности, повторяемости, моделируемости и инвентаризуемости, что привед¸т к созданию единой библиотеки КЭС. Общеизвестно, что базовые эмоции универсальны для всех лингвокультур, но различаются языковым / речевым и культурным проявлением, а также их экологичностью / неэкологичностью.

Рассмотрение 16 новелл Эдгара По (американского прародителя детективных ужасов) с точки зрения сюжетных КЭС позволило выделить 6 коммуникативных ситуаций с доминантной эмоцией «страх» в дискурсах убийства, безумия, беспробудного пьянства, фантастических сил, наигранного веселья в ожидании смерти, неутешного раскаяния за совершенное злодеяние.

Каждая из них — КЭС отдельной новеллы. Эти КЭС находятся в тесной логической и эмоциональной взаимосвязи друг с другом как монокластеры суперкластера полиструктурной КЭС, эксплицирующей страх / ужас, объединяющей все 16 новелл этого автора и формирующей личностную эмоциональную картину неэкологичного мира Э. По. Внутри каждого из этих монокластеров установлены разные наборы эмоций с семантикой страха / ужаса.

Так, доминанту «ужас» в его новелле «The Cask of Amontillado» КЭС формирует такой кластер эмоций: безмерное удивление, беспокойство, мстительность, ярость, ужас. В КЭС данной новеллы сгруппированы такие эмоции: антипатия, смущение, безразличие, раздражение, отвращение, ненависть, бешенство, ярость, ужас, страх, раскаяние. Исследование показало, что одни и те же ситуации повторяются от минимум в двух до максимум в 6 новеллах, что, несомненно, указывает на стабильно мрачные, т.е. неэкологичные эмоциональные предпочтения Э. По. Другими словами, доминантная КЭС «ужас/страх» является для новелл Э. По интертекстуальной.

36

Другой тип ситуаций — поэтапно-сюжетная КЭС внутри отдельного художественного произведения. Например, в рассказе Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича», в котором через череду типичных ситуаций показан мучительный процесс самосознания, вербальной рефлексии Иваном Ильичем собственного ухода в небытие. От одной ситуации к другой происходят усиление и вербализация всех эмоций самого Ивана Ильича и его домочадцев. Вербалика и авербалика его осознания неотвратимо надвигающейся смерти от имплицитных форм трансформируется в эксплицитные формы, вовлекая и наблюдателя (читателя) в эмоциональное пространство Ивана Ильича. Эмоциональная толерантность всех соучастников этой КЭС тает на глазах — персонажи повести обмениваются (а-)вербальными эмоциональными ударами, а читатель эмпатирует Ивану Ильичу, понимая, что такое может случиться и с ним.

Итак, внутри одного художественного произведения череда КЭС составляет определ¸нную для него парадигму переживаний, изображаемую автором с помощью обширного эмотивного фонда языка и стиля. Все произведения одного автора образуют другой тип парадигм их КЭС. Все художественные произведения всех авторов нашей планеты, от древних до современных, составляют мегапарадигму КЭС, и она может быть сведена к тр¸м реальным коммуникативным ситуациям: «Жизнь», «Любовь» и «Смерть».

Эти три глобальные мегаКЭС объединяют всю гамму (библиотеку) эмоций, переживаемых человеком в реальной жизни через конкретные КЭС. Фактически любой речевой акт есть эмоциональная адаптация коммуникантов друг к другу. А если эта адаптация по разным причинам отсутствует, то происходит вербальная дуэль, сопровождающаяся эмоциональными страйками (ударами). Эти последние — суть свидетельство конфликта и отсутствия эмоциональной толерантности у одного или обоих партнеров.

Это особенно заметно, когда коммуниканты гендерно противоположны. Установлено, что на всех этапах коммуникативного процесса гендерные различия усугубляют эмоциональный фактор дуэльности (нетолерантности) общения (см. подробнее: [Гетте, 2002]). Так, например, установлено, что женщины на многие вербалии и авербалии реагируют обидой, более склонны к фатическому (чисто эмоциональному) общению, к разговорам «по душам», эмоционально реагируют на прерывание их звукового потока. Их коммуникативная активность осуществляется в основном за сч¸т эмоциональной составляющей.

37

Коммуникативная эмоциональность характерна и для мужчин, но у них порог самоконтроля (эмоциональной сдержанности) значительно выше. Этот факт положительно влияет на степень взаимной толерантности во время вербальных дуэлей, т.к. является антистимулирующим фактором для продолжения конфликта. Но не всегда и не во всех КЭС.

Поскольку, как установлено гендерной лингвистикой, процесс коммуникации у женщин, в отличие от мужчин, всегда и сам по себе является выражением их эмоций, у них очень высокий уровень вербализации эмоций при более низком (в сравнении с мужчинами) уровне эмоционального самоконтроля. Отсюда такое бурное эмоциональное реагирование — злость, ненависть, ярость, мстительность, что характеризует неэкологич- ность их коммуникации (см., например, объективацию этого тезиса в рассказе С. Барстоу «Ярость»). Замечено, что женщины чаще испытывают физическую потребность в эмоциональном споре, скандале, крике, они склонны использовать в н¸м свои эмоции как аргументы или контраргументы. Вс¸ это говорит об их потенциальной нетолерантности в эмоциональной коммуникации. Даже если женщина прекратила спор первой, она нередко остается несогласной, злопамятной. Отсюда и мстительность как сильная женская эмоциональная черта.

Гиперболизация как положительных, так и отрицательных эмоций у женщин-коммуникантов (как вербальных, так и просодических) также препятствует установлению толерантности обеих конфликтующих сторон в эмоциональной коммуникации. К таким факторам относится и всегда развернутый монолог как озвучивание собственных эмоций женщины, который трудно прервать [Гетте, 2002, с. 18—24]. Такая яркая гендерная идентификация эмоциональной вербалики женщин позволяет говорить об эмоциональном гендеролекте, отличном от эмоционального гендеролекта мужчин, более толерантном в целом, но колеблющемся от одной к другой КЭС, что подтверждается как реальной, так и художественной коммуникацией.

Амплитуда таких различий у обоих гендеролектов зависит не только от внутрикультурных, но и от межкультурных КЭС. А. Вежбицкая достаточно глубоко вскрыла различия в эмоциональной семантике англосаксов, русских, поляков и немцев [Вежбицкая, 1996; 1999] и показала, как взаимный детерминизм языка и культуры отражается в культурных нормах эмоционального коммуникативного поведения языковой / речевой личности и как это поведение связано со стереотипами мышления / сознания личности. Данные гендерной лингвистики позволяют это суждение А. Вежбицкой экстраполировать и на эмоциональ-

38

ные гендеролекты в межкультурной коммуникации, и на такой их параметр, как экологичность / неэкологичность. Перенос проблемы эмоциональной толерантности на арену межкультурной коммуникации усложняет ее изучение (см.: [Shakhovsky, 2004]), т.к. чисто эмоциональные (психологические) гендерные различия умножаются на языковые, культурные и стереотипные, ассоциативные различия. А это уже заслуживает отдельного исследования (см., например: [Shakhovsky, 2004]). Недовольство как эмоциональный отзыв на какое-либо действо, в том числе и вербальное, редуцированное до рационального, является лучшим примером эмоциональной толерантности.

Вежливость (как позитивная, так и негативная) во всех ее стилисти- ческих проявлениях (мейозис, эвфемизм, политкорректность, преуменьшение и т.п.) является толерантно формирующим фактором всех типов человеческого общения (межперсонального, группового — малые и большие группы, массового, межкультурного, этнического и др.). Полностью подчинить холодному рассудку страсти, кипящие в эмоциональной коммуникации, удается только очень расчетливым, коварным и лживым личностям (см., например, «Коварство и любовь» Ф. Шиллера, все драмы В. Шекспира, в которых изображены такие коммуникативные ситуации).

Эмоциональная рефлексия на нетолерантность в общении изучена давно и общеизвестна.

1.Лесть всегда приятна и принимается даже в случаях типа «облить грязью похвал». Критика всегда неприятна и обидна. С ней не согласны вербально-бурно или по умолчанию (со страстями внутри).

2.Находясь в одинаковых условиях, люди имеют разные личностные картины одного и того же мира, т.е. фактически живут в своих разных мирах. Даже называя один и тот же объект единого мира, они выражают разное к нему эмоциональное и рациональное отношение — вплоть до противоположного. Один только этот факт уже нарушает баланс эмоциональной толерантности в общении людей друг с другом, т.к. только по этой причине они уже недопонимают друг друга. На это очень сильно влияет модус кажимости: каждый воспринимает один и тот же мир субъективно, по-своему, как он ему кажется, представляется.

3.Различный эмоциональный дейксис у разных языковых личностей тоже препятствует их эмоциональной толерантности друг к другу [Шаховский, Жура, 2002].

4.Человек не может выйти из своего языкового круга, формирующего мир общения, как из своей шкуры [Литвак, 2002, c. 267]. Поэтому ему

39

трудно терпеть других, легче быть нетолерантным. Тем более что шкалы ценностей у разных людей не совпадают: проблема «Я vs Другой» — это проблема «Свое vs Чужое» («хороший vs плохой»). У англичан это закреплено, например, в семантике слова ‘foreign’ и словосочетания ‘continental breakfast’ (плохой, т.к. не английский). Такая семантика изна- чально нетолерантна, а значит, и неэкологична. Получается, что в целом большинство людей неэкологичны в своем коммуникативном поведении

ñдругими.

5.Человека не учат овладевать стрессовыми ситуациями и рационализировать свои эмоциональные впечатления в речах и делах (ибо слово — тоже дело).

6.Как отмечал А. Шопенгауэр, у всех людей есть прирожденный талант

— надевать на сво¸ лицо мимическую маску в обманных целях [цит. по: Литвак, 2002, с. 117—118] (теперь об этой способности говорят: «мимикрирует»). Речь ид¸т не только о body language (языке тела), но и о verbal language (языке слов). Симулирование, имитация одних эмоций в целях сокрытия других может для адресата раздражающей его информации служить толерантным ответом (сделать вид, что не заметил неискренности, лжи, вранья), а может и вызвать ещ¸ большую его эмоциональную нетолерантность. Вс¸ зависит опять-таки от конкретной КЭС.

7.Человеческие взаимоотношения проявляются через речевое поведение коммуникантов. Согласно этике общения, в результате любого рече- вого контакта у всех коммуникантов должно произойти повышение (улуч- шение) личной самооценки. Но в жизни так почти не бывает — «градусы» эмоциональной толерантности у всех разные. Оба речевых партнера всегда должны эти градусы адаптировать друг к другу (принцип кооперативности П. Грайса). Помощь в этом процессе может оказать знание техники амортизации (по М.Е. Литваку) — соглашаться с оскорблениями и при этом не высказывать ответных, как бы «дуэлянт» и ни заслуживал их. В отношениях с любимыми людьми надо закрепить в сво¸м эмоциональном дейксисе позицию «недостатки любимого считаю слабостями» — т.е. перевести их в другой психологический разряд, смягчить и не замечать.

Все эти и многие другие правила общения направлены на смягчение / избегание самоаффектирования в конфликтном диалоге.

8.К. Юнг справедливо заметил, что «так же, как тяжесть собственного тела мы носим, не чувствуя его, и ощущаем вес постороннего невесомого тела, — так мы не замечаем собственных ошибок и пороков, а видим чу- жие… У каждого человека есть “тень”, которую он не видит и отбрасывает на другого. Общаясь с последним, он фактически общается с самим со-

40