panchenko-monogr
.pdfâрамках данного исследования, это отметить, что термин «эколингвистика» употребляется для обозначения изучения взаимосвязи языка и общества в их способности оказывать обоюдное влияние друг на друга. В рамках изучения рекламной коммуникации важен именно социологический аспект эколингвистики, а именно — взаимодействие языка с обществом, в котором он функционирует как средство коммуникации. Во-вторых, важно предельно четко обозначить центральную проблему эколингвистики в отношении изучения рекламной коммуникации. На наш взгляд, одна из важнейших задач эколингвистики состоит в попытке сделать язык рекламной коммуникации правильнее, максимально уменьшить количество языковых «неправильностей» (например, описок, нарушений грамматических и синтаксических норм), а также сделать невозможным и, что еще более важно, неприемлемым использование законов языкового манипулирования с целью нарушения (или обхода) общепринятых языковых и этических норм. Несомненно, изучение рекламной коммуникации — вопрос тонкой конституции.
Вульгаризация рекламного пространства является опасной, в первую очередь, из-за массовой доступности как источника эффективного распространения социокультурного опыта. Реклама учит нас не столько тому, что нужно покупать, сколько тому, без чего жизнь человека является немыслимой с точки зрения современного консьюмеристского общества. Мы привыкли к рекламе, что бы мы ни говорили — мы ей верим. Приходя
âмагазин, большинство из нас подсознательно при выборе того или иного товара следует призывам понравившейся нам рекламы. Рекламный текст, будучи «всепроникающим», должен не только помогать человеку ориентироваться в изобилии рекламируемых продуктов и услуг, но и быть средством поддержания, а не нарушения социального аспекта языковой нормы. Даже редкое появление вульгарных рекламных текстов наносит необратимый ущерб здоровому пониманию реципиентом всех оттенков эти- ческой нормы. Важной в разрезе рассмотрения рекламной коммуникации для разработки теоретических основ эколингвистики является также теория «достраивания», согласно которой описание функционирования языка рассматривается в соответствии с законами автопоэзиса (ãðå÷. autopoeisis — «самодостраивание»). Модель языка понимается как когнитивная деятельность, основанная на взаимодействиях, в результате которых происходит внесение модификаций одного организма в поведение другого. Согласованность и гармония в отношениях и взаимодействиях между членами человеческой социальной системы имеют место при не-
161
прерывном социальном обучении, определяемом их собственным социальным (лингвистическим) функционированием [Матурана, Варелла, 2001, с. 177].
Язык всегда есть отражение состояния современного общества на определенном этапе развития. Человек сам, являясь представителем современной культурной и языковой ситуации, провоцирует широкое употребление жаргонной и даже обсценной лексики, что повсеместно отражается
âязыке СМИ и рекламы. Однако истинная опасность заключается в вероятности того, что подобные вольности из разговорной, повседневной жизни языка могут перейти на более высокий уровень, который должен проходить более тщательную цензуру, чем она есть на данный момент. В этом случае у молодого поколения, формирующегося как в языковом, так и нравственном аспектах, создается впечатление, что так не просто говорят некоторые люди из их окружения, а что так принято говорить в обществе в целом. Несомненно, что «семантика любого слова для его пользователя содержит помимо кодового содержания еще и личностные компоненты, соотносящие это слово с ситуациями всех его предыдущих употреблений. А они у каждого пользователя языка свои, поэтому и появляется разброд в восприятии, понимании и интерпретации одного и того же высказывания даже во внутрикультурном (одноязычном) общении» [Шаховский, 2005, с. 133], однако, с учетом того, что каждый пользователь принадлежит к определенной социальной группе, существует вероятность того, что положительная оценка обсценного слова, инвективной лексики не только станет привычной для отдельного человека, но и будет передана «по цепоч- ке» всей этой группе. Итак, одну из центральных лингвистических проблем
âотношении рекламной коммуникации мы видим в том, что существует большая вероятность привыкания молодых людей к использованию жаргонной, обсценной лексики в повседневной речи, изменения когнитивных механизмов восприятия норм родного языка. Исследователей никоим образом не утешает тот факт, что табуирование обсценной лексики началось сравнительно недавно — не ранее XVIII в. Другую, не менее важную проблему мы видим в том, что в ряде случаев отдельные языковые эксперименты игрового характера могут привести к тому, что так называемая «орфографическая ошибка» может закрепиться в сознании реципиента.
Перед нами стоит задача проанализировать тексты рекламной коммуникации с позиции ее экологичности / неэкологичности. Далее мы рассмотрим примеры текстов рекламной коммуникации, которые послужат комментарием для рассматриваемой проблематики. В рамках данной работы наибольший интерес представляют, в первую очередь, примеры, построенные на языковом манипулировании и различных приемах языковой
162
игры. Сначала мы коснемся вопроса о языковой игре, основанной на искажении орфографической формы слова, которая в языке рекламной коммуникации может быть представлена через удвоение: НУ О-ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ ФИРМА... И НЕ НАДО КАТАТЬСЯ ПО МОСКВЕ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ!! (реклама склада домашнего текстиля); или утроение гласного: RED BULL îêðû- ëßßßåò (реклама энергетического напитка «RED BULL»); через пародирование определенной манеры речи: ЖАКАЖИТЕ ЖАЛЮЖИ ШЕЙЧАС ЖЕ! ЗАВТРА БУДЕТ ПОЗДНО! (реклама жалюзи). Вышеприведенные рекламные тексты представляют собой пример собственно орфографических окказионализмов. Подобные примеры также вряд ли несут угрозу правилам русской орфографии и культуре речи в целом. Опасность возникает чаще всего при реализации такого частотного приема в языке рекламы, как создание орфографических окказионализмов — контаминаций: СПАЦИальное предложение (реклама мебельного салона «СПАЦИО») [Ильясова, Амири, 2009, с. 218]. Важно отметить тот факт, что потенциальный риск превращения игры в ошибку при последующем написании узуального слова прямо пропорционален степени известности, распространенности обыгрываемого слова. Опасность игры с орфографической нормой оче- видна в тех случаях, когда обыгрыванию подвергаются слова, которые: 1) часто используются в ежедневном речевом обиходе, ср.: ВЕССОмые скидки (реклама пейджинговой компании «ВЕССО») [Ильясова, Амири, 2009, с. 217—218]; 2) которые «массовому читателю знакомы больше по звучанию, нежели по написанию, т.е. графический облик такого слова мог стереться в памяти, напр.: В Эрмитаже полная КОТавасия …» [Ильясова, 2010, с. 468]. С точки зрения эколингвистики, для современного потребителя более опасным являются именно те случаи, когда частота использования узуального слова может породить реализацию орфографической ошибки в дальнейшем. Под орфографически-графическими окказионализмами (термин С.В. Ильясовой) мы понимаем окказионализмы, создаваемые с использованием такого графического приема, как капитализация, или графическое выделение сегмента. Создание орфографически-графических îê- казионализмов-контаминаций чаще всего реализуется через вариации в написании согласных, например, удвоение согласного: Ìû ÂÅËËиколепно разбираемся в пляжных курортах и отдыхе (реклама сети агентств пляжного отдыха «ÂÅËË»); ÄÈÂÂíûå îêíà! (реклама фирмы окон «ÄÈ»); вариации в написании гласных: Билайн. Бисплатно — все входящие с мобильных (реклама компании «Билайн»). Другим распространенным способом создания орфографических окказионализмов является использование графогибридизации (термин Т.В. Поповой), ср.: ðàZOOMный выбор!
(реклама слабоалкогольного напитка “ZOOM”). Процесс внедрения латиницы в русский кириллический текст в постсоветский период является от-
163
носительно новым только в сравнении с советским этапом, в действительности «его можно считать продолжением традиции, которая была прервана ситуацией орфографического режима советского периода с его строгой ориентацией только на кириллицу» [Григорьева, 2009, с. 150]. Некоторые исследователи говорят об «экспансии латиницы» как нарушении языковой экологии в сфере графики, которое «не может не иметь серьезных культурных, психологических, политических и других последствий, непредсказуемых по своим масштабам и деструктивной силе» [Вакулова, 2010, с. 464]. Но в сложившейся ситуации нельзя забывать о том, что «современная языковая действительность пронизана присутствием английского языка <…>. Рекламный текст является своего рода вестником современных нововведений, несет массам информацию о техническом прогрессе: Ты видишь рекламную листовку с новым тэчфоном. Телефон говорит за себя
(реклама телефона “Samsung Corby” в сети магазинов «Связной»), учит нас жизни: Ищешь âàé-ôàé, ходишь с мощным лэп-топом? Может, на дачу рванем автостопом?! Короче, Клинское за общение без понтов!
(реклама пива «Клинское»)» [Амири, 2011, с. 54]. Таким образом, существует два подхода к оценке игр с латиницей: в первом латиница воспринимается как нарушение экологичности общения, во втором — как графи- ческая разновидность языковой игры, чья популярность объясняется ре- чевой модой на иноязычие. В рекламном дискурсе достаточно много примеров такой языковой игры (подробнее см.: [Там же, с. 53—64]). На наш взгляд, языковая игра с латиницей не представляет большой угрозы. Здесь мы приведем только те примеры, распространение которых представляет определенную угрозу для нормативности языка именно с точки зрения этического, нравственного аспекта: îHOOCHительный напиток! (читается как охучительный, в основе данного окказионализма лежит англ. hooch — ðóñ. сивуха); Выиграй шопинг в Милане с королем Гламура Сергеем Зверевым! Zвезда в Shope на радио Energy 104.2 FM (реклама радиопередачи, 2008 г.), ср.: в shope (читается как â øîïå) — â ...îïå [Там же, с. 188—189]. Если вышеприведенные примеры с обыгрыванием парономазии являются оскорбительными для потребителей, именно на основании созвучия со словом с пейоративной знаковостью, то в следующем — эффект вульгарности достигается за счет графического единообразия литер кириллического и латинского алфавитов в конечной части слова çàMIXóé с известным бранным словом: Студенческий MIX — çàMIXуй по полной! (реклама тарифа «MIX» сотового оператора). Вышеприведенные примеры служат введением для анализа следующей категории текстов рекламной коммуникации, которые сами копирайтеры называют текстами «на грани фола». Их можно отнести к так называемому речевому хулиганству [Голев, 2000а, с. 6—11], сопоставимому с иными криминогенны-
164
ми поступками человека. Так, М.В. Горбаневский предложил ввести понятие «языкоречевое правонарушение» (речевое хулиганство, речевое убийство, речевое мошенничество и др.), означающее явление, которое должно попадать под юрисдикцию государства [Горбаневский, 2007]. Современные исследователи поднимают вопрос о необходимости сохранения чистоты литературного языка [Костомаров 2005; Сердобинцева, 2008; Сиротинина, 2009а и др.] и выработки механизма применения лингвистической экспертизы в различных языковых стилях [Амири, 2011; Баранов, 2009; КараМурза, 2008]. Ведь «медиатексты, создаваемые журналистами сегодня, — это важное средство коммуникации между разными социальными и профессиональными группами людей; они могут оказывать как позитивное, так и негативное влияние на психоэмоциональное состояние отдельных граждан и на общество в целом» [Ильинова, 2010, с. 168]. Проецируемое текстовое пространство современной рекламы как разновидность экологической среды представляет собой совокупность вербальных текстов (чаще всего слоганов), которые важно рассматривать именно с позиции «пространства созерцания» (восприятия, представления, «внешнего» переживания) — категории содержания сознания, которая выступает как «эквивалент реального пространства в непространственном сознании и имеет непосредственное отношение к пониманию и интерпретации текста» [Топоров, 1983], что автоматически гарантирует «чистоту» этого текстового пространства окружающей нас языковой среды.
Далее мы перейдем к анализу текстов рекламной коммуникации, в котором речь пойдет о нарушении социального аспекта языковой нормы и формировании модуса экологичности / неэкологичности речевой культуры в современном обществе. Подобные тексты представляют собой ценный материал, необходимый для понимания важности развития эколингвистики для рекламной коммуникации и осознания угрозы, которую они несут. Нарушения социального аспекта языковой нормы могут быть вызваны целым рядом причин. Эколингвистика в данном случае акцентирует внимание на проблемах социального и этического аспектов языковой нормы. Речевая культура — это не только правильный выбор языковых средств, но и языковое чутье, касающееся нравственного подхода к коммуникации в целом. Модус экологичности/неэкологичности общения в рамках рекламной коммуникации следует оценивать с позиций «экологично/неэкологично», «приемлемо/ неприемлемо». Следует учитывать тот факт, что авторы рекламы не принимают во внимание вышеуказанные аспекты, их целью является создание эффективных рекламных текстов, которые в состоянии вызвать сильные эмоциональные реакции (мы избегаем слова «переживания», поскольку расчет делается именно на вспышку, всплеск эмоций у потребителя, вызываемый рекламным текстом) на вер-
165
бальные или невербальные составляющие рекламного текста или на их сочетание. «Цель любого общения состоит в том, чтобы некоторым образом изменить поведение или состояние реципиента (собеседника, читателя, слушателя), т.е. вызвать определенную вербальную, физическую, ментальную или эмоциональную реакцию» [Красных, 2003, с. 122]. Таким образом, мы считаем, что все анализируемые в рамках данного исследования рекламные тексты необходимо рассматривать с трех позиций: эмоционально/неэмоционально, эффективно/неэффективно, экологично/неэкологично.
Ярчайшие нарушения социального аспекта языковой нормы в рекламных текстах чаще всего происходят при обыгрывании фигур неоднозначности.
Парономазия: «Âû óõó åëè? (текст, в разное время использованный рестораном “Дикое море” в г. Москве, 2006 г., рестораном “Чайхана” в г. Ростове-на-Дону, 2007 г., баром “Казачок” в г. Ставрополе, 2007 г., баром “Самогон” в г. Красноярске, 2007 г.)» [Амири, 2011, с. 614]. Анализ ситуации показывает, что эмотивный потенциал текста настолько высок, что даже известные случаи наложения взысканий на компанию за подобное квазикреативное творчество не в состоянии послужить предостережением для других рекламодателей, о чем свидетельствует появление следующего рекламного текста: «Äè÷ü? À òû óõó åë?» (реклама ресторана «Шарикофф», г. Харьков, Украина, 2010 г.). Мы привели текст, обнаруженный нами в другом государстве, но на русском языке, таким образом, мы усматриваем преемственность и считаем, что этот текст произошел от источника, ставшего для рекламных текстов прецедентным: «À âû óõó åëè?» [Там же, с. 188—189]. Как видим, модус экологичности общения в рекламной коммуникации может находиться в прямой зависимости от эффективной, хотя и печально известной популярности рекламного текста. Оценка показывает, что рекламный текст несомненно производит запуск эмоций, вызывая достаточно сильную негативную реакцию, которая делает его популярным на долгий срок, что в принципе является достаточно большой редкостью для мира рекламы, где тексты живут сравнительно недолго, если только это не слоган, продвигающий саму компанию или фирму. «Наши поезда — самые поездатые поезда в мире! (реклама авиакомпании). Конечно, <…> имеет место словообразовательная игра, основанная на лекси- ческом повторе, но здесь доминирует именно звуковое совпадение произношения слов: поездатый è ï…àòûé. Конечно, можно предположить, что слово поездатый создано по аналогии с бородатый и содержит в себе
166
такие компоненты его значения, как ‘очень старый’, давно известный’ (обычно об анекдоте)» [Амири, 2011, с. 51]. Если в первом случае применение приема парономазии носит несколько завуалированный характер, поскольку теоретически его можно сопоставить со словом бородатый, то в следующих примерах речевое хулиганство носит открытый, даже провокационный характер, ср.: çàØÓÁèñü (реклама магазина «Снежная королева»); Все будет LTèBèñü! (реклама магазина одежды «LTB»), ср.: зашибись, за…бись. Как видим, неэкологичность общения возникает не за счет использования конкретных словообразовательных приемов языковой игры — инновации или контаминации смешанного характера, а за счет совпадения звуковых образов создаваемых слов и жаргонной лексики. При этом модус неэкологичности формируется за счет использования слов с положительной эмоциональной оценкой, ср.: ï…àòûé в значении классный, суперский, отличный; за…бись, зашибись в значении отпад, супер, класс!
Приобретение словом сленгового значения. Так, если в начале XX в. рекламный текст Готов сосать до старых лет лучше сосок не было и нет
не вызывал отрицательных ассоциаций, то в наше время такие тексты являются неприемлемыми из-за приобретения словами негативной коннотации. Данное явление, а именно расширение значения слова, приобретение им негативных коннотаций как с учетом, так и без учета контекста стало особенно популярным у рекламистов. Ниже мы приведем еще ряд примеров, в основе которых лежит вышеупомянутый прием языковой игры, ср.: ТРАХНЕМ СТРАХ (реклама страховой компании «Энерджи Лайф»); ОТДАМСЯ ЗА КОПЕЙКИ. Òâîÿ öåíà (реклама магазинов «Эльдорадо»); БЕРУ В РОТ И легко и эффективно чищу между зубами (реклама зубочистки с нитью “Flosstic”); ПЫЛЬ СОСУ ЗА КОПЕЙКИ (реклама пылесоса «Electrolux» магазина «Эльдорадо»); ВСТАВЛЯЕМ БЕСПЛАТНО — ПЛАТИТЕ ТОЛЬКО ЗА ОПРАВУ (реклама магазина «Оптика») [Ильясова, Амири, 2009, с. 44—45; 266—269]. В рекламных текстах преимущественно используются глаголы, реже встречаются примеры обыгрывания неоднозначности существительных, ср.: СВЯЗЬ В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ (реклама мобильной связи «Джинс»), СВЯЗЬ БЕЗ БРАКА (реклама мобильной связи) [Ильясова, Амири 2009, с. 266—269], Õðåí ñ Âàìè (реклама хрена ЗАО «Ранет»).
Вульгаризация рекламного пространства происходит также за счет его визуального сопровождения, например, пошлой картинки. Так, в рекламе магазина «Модное место» в г. Ростове-на-Дону текст написан на фоне изображения джинсов, на которых на месте расположения гульфика лежит женская рука. В другом рекламном тексте Всегда хочу мороженое. Доставка
167
всего ЗАмороженного на фоне рекламной продукции в виде мороженого имеет место фотография молодой женщины с запрокинутой головой и закрытыми глазами, которая сжимает губами банан. Обыгрывание сексуального подтекста глагола хотеть в форме изъявительного наклонения õî÷ó осуществляется при помощи паралингвистических средств, которые в принципе не должны использоваться в городской среде, в открытом доступе для детей дошкольного и школьного возраста.
Нарушение социального аспекта языковой нормы может быть также спровоцировано двусмысленностью рекламного текста за счет сопровождения его изображением обнаженных частей человеческого тела, порождающих либо усиливающих ассоциации сексуального характера: Canon — размер не имеет значения (реклама фотоаппаратов фирмы “Canon” — на рекламном плакате изображены трое голых мужчин, чье детородные органы прикрывают фотоаппараты с разными по длине объективами), или за счет изображения предметов, ассоциирующихся с темой секса, например банана: ÎÊÍÀ 58 ìì — изображена женская кисть с ярко-красным маникюром, держащая банан маленького размера) èëè 70 ìì (изображена женская кисть с ярко-красным маникюром, держащая банан большего размера). Размер имеет значение (реклама «Первого оконного завода»). Неприемлемым с точки зрения социальных этических и культурных норм является не просто факт афиширования темы секса, а новая интерпретация рекламного текста в обоих случаях, которая может быть обозначена как аморальная, вульгарная, неприличная и т.п. Следует отметить тот факт, что когнитивный механизм восприятия данного рекламного текста может в конечном результате привести к общественному восприятию выражения Размер (не) имеет значения как a priori негативно окрашенного и сделает его употребление в обществе неприличным.
Еще более пошлый вид вульгаризации рекламного пространства — совмещение сразу ряда игровых приемов вербального и невербального уровня, направленных на создание двусмысленности рекламного текста. Так, обыгрывание неоднозначности в рекламном тексте Имплантация зубов. Вставляем с гарантией! 559—509 (реклама краевого центра парадонтологии) сопровождается, на первый взгляд, приличным изображением силуэта мужчины, склонившегося над силуэтом женщины, полулежащей в стоматологическом кресле. При этом неясно, стоит ли мужчина за креслом или же между женскими ногами. Таким образом, уже сама двусмысленность позы мужчины делает возможной пошлую интерпретацию вербального ряда рекламного текста. Как видим, невербальный компо-
168
нент — изображение мужского и женского силуэтов — является своего рода фиксацией пошлой неоднозначности, заложенной вербальным компонентом рекламного текста. В данном случае имеет место обыгрывание прямого и переносного значений глагола вставлять, которое также усиливается за счет использования приема буквализации значения. Рекламный текст Не будь колючкой (реклама лазерной эпиляции в клинике “Professional”) сопровождает изображение девушки, сидящей в позе лотоса и держащей между коленями горшок с кактусом. Безобидное, на первый взгляд, использование приема буквализации значения при более подробном рассмотрении превращается в вульгарный намек на определенную часть женского тела, которой необходима именно лазерная эпиляция.
Нарушение социального аспекта нормативности может происходить также за счет обыгрывания ассоциаций с такой невербальной составляющей коммуникации, как жест, например в следующем рекламном тексте: Суперакция …Я устала ждать! (реклама магазинов сети «585») фигурирует жест, явно имеющий сходство с популярным среди молодежи жестом, известным как пошел ты подальше, при этом сам текст в собственно языковом аспекте приобретает диаметрально противоположное значение, чему способствует и наличие восклицательного знака в конце предложения. Вместо призыва сделать предложение и надеть обручальное кольцо на палец перед нами предстает разозленная долгим ожиданием девушка, делающая кавалеру недвусмысленный намек. Часто рекламисты в погоне за вниманием потребителя выходят в своем творчестве за доступные в культурном сообществе грани. И тогда выясняется, что даже элементы параграфемики могут являться средством опошления рекламного пространства. Лично нам дешифровка нижеприведенного примера рекламы далась не сразу, ср.: Наш холодец с 3 по14 здессссь!... С 3 по 14 октября дни холодца. Холодцы, студни, заливные (реклама бара «Самогон»). Число
= 3,14, произносимое как [пи], делает возможным прочтение части РТ как пиздессссь. Мы позволим себе не приводить слово, которое рекламисты решили «зашифровать» в данном рекламном тексте.
В ходе рассмотрения имеющихся в нашем распоряжении рекламных текстов как фактов речевого хулиганства было продемонстрировано, что вульгаризация подобных текстов происходит не столько за счет обыгрывания прямых и переносных значений слова, сколько за счет подтекста, который сам по себе является отклонением от нормы. «Подтекст свидетельствует о варьировании нормы на языковом уровне в связи с асимметрич- ностью знака. Несоответствие означаемого и означающего не препятствует созданию перлокутивного эффекта» [Козьма, 2008, с. 5], а наоборот,
169
усиливает эмоциональное восприятие рекламного текста и, как следствие, его запоминание. С точки зрения продвижения рекламных товаров или услуг игра на эмоциях, несомненно, оправдана, однако сама апелляция к эмоциям за счет достижения перлокутивного эффекта, основанного на вульгаризации рекламного пространства, наносит вред социокультурному здоровью коммуникантов. Рекламные тексты такого рода являются нежелательными в стремительно набирающую обороты эпоху демократизации и карнавализации языка. Сознание человека текстуализовано, текстуализация сознания может осуществляться посредством как вербальных, так и невербальных составляющих коммуникации. Однако в современных рекламных текстах имеет место существенный сдвиг в сторону визуализации. Именно использование невербальных составляющих часто является действенным средством опошления рекламного пространства, т. к. визуализированный рекламный текст имеет больше шансов зацепить взгляд реципиента и затронуть его на эмоциональном уровне.
Можно говорить о вульгарной текстуализации сознания потребителей за счет игры на эмоциях, что, в свою очередь, влечет за собой снижение порога воспитанности, культуры социума в целом. Дело не в том, что мы все имеем право на благоприятную, «здоровую» языковую экологию, а в том, что не все люди, особенно в относительно юном возрасте, имеют достаточно жизненного опыта, чтобы избежать влияния некоторых негативных факторов игровой вербализации рекламного пространства. Пока появление вульгарных рекламных текстов остается возможным, мы не можем говорить о полноценной экологичности языковой ситуации в рекламном пространстве, где не может быть нерелевантных текстов.
В процессе изучения вектора модуса экологичности рекламной коммуникации представляется возможным выделение как позитивных, так и (что более важно) негативных факторов влияния на современных потребителей. Тот факт, что вульгарные, пошлые рекламные тексты вызывают положительные эмоции у молодого поколения, свидетельствует лишь о том, что необходим как можно более строгий контроль за появлением рекламных текстов, к которым имеют доступ практически все граждане нашей страны, независимо от их социальной принадлежности, возраста и личных интересов. Перейти грань легко, особенно непосредственно это происходит в современном обществе, но перейдя Рубикон, обратно вернуться уже невозможно. В последнее время процесс демократизации языка и сознания в рекламе значительно замедлился благодаря работе ФАС, штрафам за некорректную и вульгарную рекламу. Таким образом,
170