panchenko-monogr

ющими названиями, в которых под обложками не было ничего, кроме чистой бумаги, а затем, якобы уступая просьбам принести газету, десяток «желтых» журналов, повествовавших о преступлениях и арестах. Криншоу периодически переходит на прямые угрозы физической расправой и даже бросает в камеру Изверга бутылку-обманку, с - наслаждением слушая вопли Изверга о помощи. Иногда он приходит и просиживает у камеры Изверга в полном молчании. В целом Криншоу исправно посещает Изверга в течение тридцати лет, Изверг и изобретение новых издевательств над ним заполняют собой эмоциональную пустоту в жизни Криншоу, парадоксальным образом превращая Злодея в его единственного друга (ср. игра слов ‘friend’ — ‘fiend’).

В рассказе описаны такие вербальные приемы нефизического садизма, как запугивание, угроза физической расправой, оскорбление, словесные издевательства, невербальные коммуникативные приемы (значимое молчание, различные невербальные действия). Однако вербальные приемы занимают наиболее значительное место, т.к., на наш взгляд, именно они обладают особым катарсическим эффектом для Криншоу, помогая ему снять эмоциональное напряжение.

Анализ приемов коммуникативного садизма в реальной коммуникации (включая интернет-форумы) также показал, что словесные издевательства, оскорбления и угрозы являются наиболее популярными приемами коммуникативного садиста — они присутствуют в 98% описания ситуаций, квалифицируемых нами как коммуникативный садизм:

Íî ýòî íå âñå. Îí (ìóæ) устраивает скандалы, орет, заставляет ему подчиняться во всем до безумия... Мы с детьми сходим с ума

(URL: http://newwoman.ru/letter.php?id=2224 (13.10.12)).

Одним из видов словесного издевательства являются речевые действия, описываемые глаголом «пилить», т.е. «изводить, донимать беспрерывными попр¸ками, придирками; корить» [БТС]: В последнее время (а точнее, так было всегда, но в последнее время особенно) муж постоянно ко мне придирается, кричит, матерится. Пилит и пилит. При том тенденция идет по нарастающей. <…> Он считает, что он в полном праве кричать, материться, высказывать недовольство. <…> Считает, что это мои проблемы: я должна гасить, расслаблять, ублажать. Я уже стараюсь не давать ему ни малейшего повода, но он его находит все равно, то чай недостаточно быстро принесла, то вопрос не так задала (URL: http://help-on-line.ru/forum_psy/index.php? showtopic=16550&st=0 (20.11.12)). Кроме того, в картотеке примеров присутствуют описания невербального проявления коммуникативного садизма: В последнее время я все больше и больше убеждаюсь в том, что

331

он действительно — систематически издевается надо мной (иногда цепляется к старшей дочке) и получает от этого удовольствие: готовлю не так (или ПАРАШУ), убираюсь не так, деньги трачу не так, детей воспитываю не так...... Каждый день ор¸т по поводу и без (бывает, рвет мою одежду) (URL: http://rebenok.by/community/index.php?topic= 150242.0 (13.10.12)). Однако есть немало примеров коммуникативного садизма, в которых отсутствует инвективный компонент: садист издевается над своей жертвой, не выходя за рамки приличия: Целый месяц, несмотря на мою беременность, на мое эмоциональное состояние, он откровенно издевался надо мной. Нет, это было не физическое насилие, а психологическое. Было такое ощущение, что он просто жил моим отчаянием, моей болью. Каждый вечер, приходя с работы, он приносил очередные новости. Сначала говорил, что подает на раз-

вод, потом ставил условия, либо мы живем вдвоем, а дочь отдаем ее отцу (моему первому мужу), потом говорил, чтобы я отказалась от родителей и что если хочу с ним жить, то мы не будем общаться с моими родителями. Естественно, ни одно условие я принять не могла. Попыталась ему ÷òî-òî объяснить, доказать, плакала, просила, ругалась, умоляла, а он... Он этим наслаждался (URL: http:// www.vetkaivi.ru/main/help?id=454 (13.10.12)). В данном примере мужчи- на пользуется психологической и физической зависимостью женщины от него, чтобы добиться своих целей (отдать ребенка от первого брака, не общаться с родителями жены), и демонстрирует свое доминирующее положение в семье, получая психологическое удовольствие от моральных страданий женщины. К сожалению, данный пример не содержит какого-либо описания невербальных компонентов общения, помогающих отнести ситуацию общения к ситуациям коммуникативного садизма, хотя они, несомненно, должны были присутствовать: интонации, выражение лица, жесты, позы мужчины — то, что заставило жену сделать вывод о том, что над ней издеваются, а не просто обсуждают щекотливые семейные вопросы.

Во всех проанализированных примерах коммуникативный садист пользуется беззащитностью своих жертв, доводя их до состояния отчаяния, и получает от этого моральное удовольствие, что находит выражение, прежде всего, в невербальных компонентах общения (мимике, фо- национно-просодических компонентах, жестике, пантомимике).

Вышеизложенное показывает, что диапазон приемов коммуникативного садиста достаточно широк и включает в себя приемы открытой (инвективы, угрозы (в том числе физической расправой)) и скрытой (систематическое уничижительное давление без открытого проявления враждебных эмоций) вербальной агрессии, открытой и скрытой невербаль-

332

ной агрессии (молчание, отказ разговаривать, мимические и кинесиче- ские жесты, различные невербальные действия, за исключением физиче- ской атаки). Положительная эмоциональная реакция коммуникативного садиста оценивается, исходя из невербальных проявлений испытываемых эмоций удовольствия и удовлетворения.

Рассматривая коммуникативный садизм с точки зрения экологии общения, мы пришли к выводу, что, несмотря на то, что последние исследования эмотивной экологичности речи показали невозможность однозначного отнесения ситуации общения к экологичному/неэкологичному типу [Шаховский, Волкова, Коробкина, Штеба, 2012], коммуникативный садизм является практически единственным случаем, когда можно и нужно говорить об абсолютной неэкологичности соответствующей ситуации общения. Уверенность коммуникативного садиста в собственной правоте, «эмоциональная глухота», отсутствие сострадания разрушают личность коммуникативного партнера, на которого нацелены деструктивные действия. Изучение приемов коммуникативного садиста позволит ввести знания о данном явлении в коммуникативную компетенцию говорящего, что даст возможность своевременно опознавать проявления коммуникативного садиста и уходить от бессмысленных вербальных дуэлей, не превращаясь в его жертву.

Коммуникативный садист являет собой яркий тип деструктивной коммуникативной личности, выступающей центральным элементом деструктивного общения. Деструктивная коммуникативная личность, как и любой другой тип коммуникативной личности, представлена в единстве трех планов — ценностного, познавательного и поведенческого [Карасик, 2002б, c. 26].

Ценностный аспект деструктивной коммуникативной личности представляет особый интерес, т.к. он обладает двойственной природой. С одной стороны, можно говорить о внешнем ценностном плане, который содержит этические и утилитарные нормы поведения, а также оценку социумом коммуникативного поведения деструктивной коммуникативной личности. Здесь речь идет о системе отрицательных оценок и отношений к субъекту агрессивной деятельности. Иллюстрацией служат многочисленные русские поговорки, отражающие традиционно отрицательную оценку социумом человека злого и агрессивного: злой человек

живьем готов съесть; съесть с потрохами; стереть с лица земли; в гроб вогнать; свести в могилу; сжить (противника) со света; отправить на тот свет; кровь сосать; жать сок; жилы тянуть; резать тупым ножом; пилить тупой пилой; резать по живому месту; есть поедом, как ржа железо è ò.ï. Ценность человека плохого (в том числе злого, агрессивного) в обществе тоже оценивается отрицательно — по-

333

словицы советуют: Бешеному псу уступи дорогу; Кто с ним свяжется, сам не рад будет; Дурака обойдешь — за умного сойдешь; Дерьмо не трогай — оно и не воняет; Не дразни собаку — она и не укусит; Осиный рой лучше не тревожь. О том, что злой человек представляет отрицательную ценность для общества, напоминают, например, следующие поговорки: За его гробом и бездомная собака не побежит; Собаке собачья смерть; Пусть ему икается на том свете!; Осиновый кол ему в могилу!

С другой стороны, существует внутренний ценностный план самой деструктивной коммуникативной личности, который «запускает» и определяет ситуацию деструктивного общения и проявляется в оценочных зна- чениях используемых семиотических знаков, реализуемых в ситуации общения прескрипциях и установках, и т.д. Ценности деструктивной коммуникативной личности не всегда лежат на поверхности: одно дело, когда человек осознанно и целенаправленно «уничтожает» противника, используя приемы вербальной агрессии, различные невербальные коммуникативные приемы, открыто заявляя свое превосходство. В таком случае определить спектр отрицательных ценностей деструктивной коммуникативной личности не представляет труда. Однако для многих людей признание отрицательных ценностей невозможно по определению: издревле существует тенденция оправдывать деструктивные действия благими намерениями — сама личность не осознает (либо не признает) своей деструктивности, полагая, что действует во благо своей «жертве», социальной группе, обществу в целом. В таком случае не всегда можно опираться исклю- чительно на лингвистические данные при анализе ценностной составляющей коммуникативной личности. Для рассмотрения ценностного аспекта деструктивной коммуникативной личности необходимо мнение «третьего» — стороннего наблюдателя, в роли которого может выступать психолог/психотерапевт/здравомыслящий собеседник (в реальной коммуникации) либо автор художественного произведения (в художественной коммуникации), выразителем мнения которого может выступать один из персонажей. Считаем необходимым обратиться также к данным психоанализа, ибо проблема агрессивности и деструктивности личности длительно и плодотворно изучается в рамках данной научной концепции. Согласно Э.Фромму, в основе деструктивного типа личности лежит страсть властвовать, мучить и унижать других людей [Фромм, 1994, с. 246], а также страсть к разрушению ради разрушения, желание превратить все живое в неживое, исключительный интерес ко всему чисто механическому (небиологи- ческому) [Там же, с. 284]. Деструктивная личность, крайним проявлением которой является некрофильский характер, реально воспринимает в жизни только то, что уже было: «учреждения, законы, собственность, традиции, владения», т.е. «иметь господствует над áûòü» [Фромм, 1994, с. 291]. Очевидно, наиболее ярко отрицательные ценности деструктивной ком-

334

муникативной личности проявляются в ситуациях открытого деструктивного общения, т.е. в таких ситуациях, которые непосредственно доступны для внешнего наблюдения через невербальные/вербальные ключи, мотивированы интенцией причинить вред объекту агрессии, который при этом совпадает с истинным фрустратором. Сюда относятся также ситуации прямой вербальной агрессии, имеющей целью оскорбить, унизить, дискредитировать человека. Ситуации открытого деструктивного общения — это всегда коммуникативные конфликты с пиковым эмоциональным напряжением, психологический механизм которых связан со статусно-ролевой структурой поведения людей [Седов, 2004, с. 91]. Следующие примеры описания ситуаций открытого деструктивного общения представляют собой фрагменты лингвистических интервью. Респонденты (молодые замужние женщины, имеющие негативные отношения с родителями мужа) описывали свое общение со свекровями.

А: Моя свекровь, как встречаемся, начинает на меня орать. Первые две минуты разговариваем нормально, а затем она выбирает тему и начинает орать. Я сначала молчу, потом начинаю орать в ответ. Коро- че, мы орем друг на друга. Дурдом!

В: Моя (свекровь) взяла привычку говорить обо мне в моем присутствии в третьем лице. Я от нее в метре стою, а она говорит мужу: «Ты посмотри, как она ребенка одела? Сама, как мужичка, и девочку в штаны обрядила»; «И что она там сегодня приготовила? Пахнет как-то неприятно». Я ее ненавижу страшно, меня трясет в ее присутствии — наверное, убила бы, если могла.

Данные высказывания иллюстрируют удивительную черту деструктивного общения — амбивалентную природу его экологичности: ситуация, когда свекровь орет на невестку и позволяет орать в ответ, более экологич- на, чем та, в которой свекровь откровенно игнорирует ее. Обе ситуации общения, несомненно, относятся к деструктивному типу, но в первом слу- чае разрушительный эффект на личность оказывается менее выраженным, ибо невестка и свекровь в итоге «орут на равных». Во втором случае невестка как личность полностью игнорируется путем выведения ее из круга общения, что оказывает негативное влияние на ее самооценку и взаимоотношения в семье.

Вышеизложенный материал отражает неэкологичные характеристики деструктивного общения, т.е. именно той разновидности агрессивной коммуникации, которая относится, в терминах Э. Фромма, к «злокачественной» агрессии. Но насколько экологичными можно считать коммуникативные проявления так называемой «доброкачественной» агрессии? К ним можно отнести ряд неконтролируемых и слабо контролируемых невербальных проявлений: физиологическую симптоматику (покраснение лица/

335

шеи, возбуждение, нарушение точности восприятия и др.), эмоциональную кинесику и просодику, а также такие вербальные проявления, как бранная лексика, инвективы и т.п.: Если ты только… Я тебя самого… ссволочь! — Клаус попятился, губы у него тряслись, он налетел задом на Фомича — Фомич теперь стоял на месте Цыбина, держа брошенное им погудало руля (Е.И. Замятин. ¨ла).

Данный пример является описанием выражения агрессии, которая, по определению Э. Фромма, может быть классифицирована как доброкачественная. Такая агрессия вполне может оказаться «экологичной» с эмоциональной точки зрения для субъекта агрессивного поведения, т.к. приводит к катарсису от агрессивных эмоций — истинной или воображаемой эмоциональной разрядке, идея которой заложена в сознании представителей западной цивилизации (см.: [Волкова, 2009а]). Полезность подобного рода эмоциональной разрядки подвергается серьезному сомнению последние десятилетия: начиная с 1950-х гг. многочисленные экспериментальные исследования последствий катарсиса один за другим демонстрировали, что катарсис агрессивных эмоций мало либо ничего не дает для освобождения от этих эмоций. Более того, было установлено, что «вспышки ярости, как правило, усиливают активацию эмоционального мозга, заставляя людей испытывать не меньший, а более сильный гнев» [Гоулман, 2008, с. 109]. Некоторые исследования демонстрируют зависимость катарсиса от типа агрессивных действий: прямая агрессия (т.е. агрессия, направленная против самого фрустратора) приводит к истинному катарсису, в то время как сила переориентированной агрессии зависит от того, насколько объект переориентированной агрессии сходен с истинным фрустратором. В фундаментальном труде А. Налчаджяна детально рассматриваются различные подходы и способы реализации агрессивного катарсиса. Автор приходит к неутешительному выводу, что «безопасные» агрессивные действия (переориентированная агрессия, агрессия в воображении) в целом не дают катарсического эффекта [Налчаджян, 2007, с. 322]. Вербальная агрессия, которая долгое время считалась прекрасным способом предотвращения прямой физической агрессии, также рассматривается как весьма неэффективное средство. Более того, автор полагает, что «возможность высказаться усиливает тенденцию к совершению физических агрессивных действий» [Там же]. Однако, на наш взгляд, сколько бы психологи не писали и не предупреждали людей о неправильности, необоснованности и опасности такого явления, как катарсис от агрессивных эмоций, идея катарсиса, его полезности для физического и психического здоровья и, следовательно, его экологичности не просто закреплена в языке и языковом сознании: она внедрена языком в наивное сознание

336

как модель поведения. Для реципиента агрессия и деструктивность в коммуникации всегда неэкологичны — совершенно неважно, обругали тебя за дело или просто использовали как «козла отпущения». Что касается деструктивности в коммуникации, то именно уверенность субъекта деструктивной коммуникации в собственной правоте делает деструктивное общение абсолютно неэкологичным, ибо оно разрушает личность не только коммуникативного партнера, на которого нацелены деструктивные действия, но и самого субъекта деструктивной коммуникации.

В заключение хотелось бы сказать, что существует философское понимание деструктивности как некоего диалектического единства ее негативной и позитивной форм. Позитивный аспект человеческой деструктивности связан с «открыванием смысла, прежде всего смысла бытия, становящегося базой обновления и конструирования человеческого как феномена» [Сатыбалова, 2002, с. 14]. Данное понимание свидетельствует о возможности нахождения положительного даже в глубинах отрицательного. К сожалению, далеко не каждый «пострадавший» от деструктивного общения настроен на поиск этого глубоко сокрытого положительного в себе и окружающих, и первой спонтанной реакцией на деструктивное коммуникативное поведение всегда являются возмущение, гнев, обида и другие отрицательные эмоции. В рамках эмотивной лингвоэкологии мы можем исследовать не только степень неэкологичности тех или иных проявлений коммуникативного деструктивного поведения и их эмоциогенный эффект, но и ситуации перехода от неэкологичного к амбивалентно-экологичному общению, включая двумодусную структуру коммуникативных эмоциональных ситуаций деструктивного общения.

ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ И ИРОНИЧНЫЙ ИДИОСТИЛЬ КАК ОСНОВА КОММУНИКАТИВНОЙ ТЕРАПИИ

Е.Ю. Ильинова

Информационно-текстовая среда оказывает значительное влияние на экологию жизни современного человека, его психофизиологиче- ское состояние, социальное благополучие. В качестве среды в данном случае предлагается рассматривать «информационное окружение че- ловека, динамически формирующееся текстовое пространство, воздействующее на него» [Ионова, 2010, с. 88]. Объектом воздействия могут

© Ильинова Е.Ю., 2013

337

быть отдельные члены общества, социум в целом или его регионально ограниченная часть.

Принято считать, что информационно-текстовая среда может создавать благоприятные условия для существования и развития человека, неблагоприятное окружение угнетает его жизненный и производственный потенциал [Смирнов, 1997]. При этом информационная среда действует опосредованно, она влияет на биологические или социальные качества жизни человека не прямо, а через сферу его сознания (психосферу): «...если биосфера образует среду, которая обеспечивает физическое существование человека, то психосфера является столь же обязательной для человека средой, в которой протекает его психологическая, интеллектуальная, духовная жизнь» [Звегинцев, 1996, с. 159—160]. В связи со сказанным отметим, что актуальным сегодня становится изучение характера воздействия информационно-текстовой среды на человека, в частности, малоразработанным остается вопрос об эколингвистической прагматике современного публичного текста (новостного, научно-популярного, публицистического, художественного), который интенсивным потоком льется на сознание массового потребителя информации, влияет на его моральные качества и психологическое состояние.

Для установления эколингвистических особенностей прагматики публичного текста мы предлагаем обратиться к анализу баланса информации, основанному на разумном соотношении некоторого числа коммуника- тивно-прагматических характеристик информационно-текстовой среды. Включение в наше объяснение признака «разумное соотношение» (букв. ‘оправдываемый разумом, обладающий положительным смыслом’) под- черкивает значимость морально-этической составляющей текстовой среды [Основы лингвистического мониторинга, 2011]. В данной работе мы обратим внимание на следующие факторы эколингвистического баланса информации: правдивость / вымысел, точность / неточность, логичность / нелогичность, а также тональность.

Правдивость информации предполагает ее соответствие фактам реальной картины мира, вымысел — намеренную модификацию концептуальной картины мира [Ильинова, 2008]; под точностью в данном случае понимается соответствие вербального содержания события фактам действительности. Тональность следует отнести к проявлению эмотивного интеллекта, представляется, что это намеренный выбор оттенка (регистра, стиля, жанра) письменной или устной речи, который позволяет говорящему / пишущему прямо или косвенно выразить чувственное отношение к факту или событию [Ильинова, 2010]. Выбор тональности в определенной степени связан с информационной политикой медийного средства и с индивидуальным стилем речи человека, что проявляется в манере говорения /

338

письма (патетичной, ироничной, насмешливой, шутливой, высокомерной, льстивой, агональной и т.п.). Отсюда следует, что медийный человек (журналист, ученый, писатель) несет профессиональную ответственность за характер влияния публичного текста на общество в целом и каждого человека в отдельности.

Сказанное полностью соотносится с положением эмотивной лингвистики о том, что интеллектуальная жизнь человека в целом эмоциональна, поскольку отражение действительности в языке и сознании происходит через эмоциональный вид познания, при котором «субъект отражает мир и его предметы в форме эмоциональных образов» [Шаховский, 2008а, с. 41]. Такое отражение всегда пристрастно, оно осуществляется заинтересованной в нем личностью, зависит от потребностей и интересов человека, которые могут совпадать с интересами другого человека, группы или общества в целом или противостоять им. Вовле- ченность человека в информационно-текстовую среду вызывает внутреннее «расслоение» сознания, поскольку, как полагает (вслед за П. Фрессом) В.И. Шаховский, вся коммуникация и дискурсивно-текстовая практика человека пронизаны эмоциями [Шаховский, 2008в, с. 40]. Эмоционально маркированные столкновения коммуникантов с событийным миром, представленным в текстовом формате, вызывают разные чувства и ощущения, и эмоциональная гармония, кооперация в социальной и межличностной коммуникации постоянно перетекают в эмоциональную дисгармонию, агрессию, вызванную несогласием и обидами. Примером тому могут служить столь популярные сегодня посты и блоги, публикуемые журналистами в мультимедийных информационных изданиях, которые вызывают разные эмоциональные реакции у читателей и дают возможность вербально выразить свое отношение к событию, ставшему информационным сообщением.

Заметим, что большая часть специалистов в области коммуникативистики и психолингвистики полагает, что частые нарушения гармонии отношений человека с миром и другими людьми приводят к психоэмоциональным проблемам (например, отказ от социального контакта, депрессия, более серьезные ментальные состояния) и спасение человека от психоэмоционального давления окружающей действительности состоит в уходе от негативных эмоций. Очевидно, поэтому весьма популярными сегодня стали сеансы коммуникативной терапии — психоэмоциональные тренинги, на которых людей учат преодолевать негативное влияние среды с помощью психоанализа, шутки, игры и веселья. Нам представляется, однако, что попытки организаторов таких семинаров научить методикам полной нейтрализации негативных эмоций, игнорирования негативных явлений вокруг себя мало улучшают экологию со-

339

циальной жизни. Как справедливо указывает В.И. Шаховский [Шаховский, 2008а, 2010, 2012а, б и др.], следует учить человека управлять своим эмоциональным интеллектом, контролировать как положительные, так и негативные эмоции, уметь переживать моменты глорификации и диффамации, добавим — и в любой эмоциональной ситуации оставаться в нормальном психологическом состоянии.

В данной работе предпринимается попытка обосновать положение о том, что эмоциональный интеллект человека специфичен, он формирует особый образ мира, в котором перекликаются позитивные и негативные оценки. Переосмысливая их, человек проводит психоэмоциональную терапию.

Каждый по-своему переживает столкновение с приятным и неприятным, радостным и грустным, и эти процессы не следует полностью исклю- чать из нашей жизни. Ведь, как известно, чтобы понять, что такое счастье, надо пережить несчастье. Эмоциональный всплеск может встряхнуть че- ловека, подтолкнуть его к активной деятельности, заставить «отбить вербальный удар» (verbal stroke), с помощью вербальной материализации дифференцированных эмоциональных нюансов снять стресс. Кто-то в таком случае пытается отгородиться от мира, сделать вид, что он мало с ним связан, кто-то обращается к прагматике инвектива, но в общей коммуни- кативно-дискурсивной культуре за многие века существования человече- ской цивилизации сложилась более интеллектуально продвинутая методика коммуникативной терапии — ироничные жанры художественной литературы и публицистики, с помощью которых люди обмениваются эмоциональными оценками событий, смеются и иронизируют над недостатками и проблемами своего общества, тем самым снижая градус социальной пассионарности в обществе. Переживание противоборства негативного и позитивного, логичного и нелогичного, правдивого и вымышленного, приятного и неприятного, которое получает выражение в гибридной (текстовой или графической) форме, обеспечивает условия для коммуникативной терапии — осознания субъективной значимости эмоционального оценивания и обмена этим знанием с другими членами общества.

Термином «коммуникативная терапия» в данной работе мы обозна- чим когнитивные процедуры и речементальные стратегии, связанные со способностью одного человека выразить оценку в эмоционально-образ- ной форме, а другого — осмыслить и проинтерпретировать эту эмоциональную оценку. Заметим, что формы текста, его жанровые и карнаваль- но-стилевые особенности по-разному воздействуют на интеллект человека, вызывают у него позитивные и негативные эмоции, тем самым позволяя не только получить информацию о событиях и фактах, но и осмыслить

340