pnb_2015

2.Связь между шкалами Искренность и Компетентность при сравнении идентичности личности и индивидуальности бренда была наименьшей, что связано со спецификой данных измерений. И искренность, и компетентность сложнее реализовать с помощью определенного бренда.

3.Чем сильнее связь идентичности потребителя с индивидуальностью предпочитаемого им бренда, тем сильнее приверженность к данному бренду.

Литература

Антонова Н. В. Идентичность личности в контексте новой коммуникативной реальности // Ученые записки ИМЭИ. 2013. Т. 3. № 1. С. 35–45.

Бровкина Ю. Социальная психология бренд–коммуникации: Дис. … докт. психол. наук. М., 2009.

Aaker J. Dimensions of Brand Personality // Journal of Marketing Research. 1997. № 8. Р. 3472356.

Fetcsherin M., Heinrich D. Consumer brand relationships research: A bibliometric citation meta-analysis // Journal of Brand Management. 2014. №21. P. 366– 371.

Fournier S. Consumers and Their Brands: Developing Relationship Theory in Consumer Research // Journal of Consumer Research. 1998. № 24. P. 343– 373.

Роль народного фольклора в формировании этнической идентичности младших школьников*

Н. В. Муращенкова, Ю. В. Бражник (Смоленск)

Тема формирования этнической идентичности как компонента социальной идентичности личности актуальна во все времена. Особенно значима в данном контексте проблема выявления факторов, способствующих формированию зрелой позитивной этнической идентичности личности. Одним из таких факторов является народный фольклор как хранилище опыта и культуры поколений. Устное народное творчество несет в себе потенциал доброты, совести, порядочности, традиций народа и, становясь интериоризированной частью личности, может рассматриваться в числе других описываемых отечественными психологами (Бобнева, 1978; Воловикова, 2010) духовно-нравственных регуляторов социального поведения. Сформированная позитивная этническая идентичность

*Исследование проводится при финансовой поддержке РГНФ (проект № 15- 26-04001 «Русский и белорусский фольклор как фактор формирования этнической идентичности детей младшего школьного возраста в поликультурном социуме»).

311

способствует развитию патриотизма, толерантности и готовности к продуктивному межэтническому взаимодействию.

Этническая идентичность характеризуется этапностью своего формирования в процессе онтогенеза. Особо значимым является младший школьный возраст, в котором идет активный процесс идентификации, у ребенка проявляются чувства, связанные со своей этнической принадлежностью, происходит четкое отождествление с собственной этнической группой. Е. В. Беляева отмечает следующие эмпирически выявленные особенности становления этнической идентичности в младшем школьном возрасте: эмоционально-оценочное осознание своей этнической принадлежности; этническая осведомленность, включающая знания о собственной этнической группе; формирование навыков поведения, соответствующих национально-культурным нормам и стандартам (Беляева, 2005). Однако психологи, изучающие особенности этноидентичности в младшем школьном возрасте, отмечают необходимость целенаправленной, систематической работы по ее формированию в условиях школьного обучения (Беляева, 2005; Дагбаева, 2013).

Проведенный теоретический анализ позволил нам сделать вывод о том, что в психологии проблема выявления потенциала народного фольклора как фактора формирования этнической идентичности младших школьников изучена недостаточно. Тем не менее, существуют отдельные работы, как, например, диссертационное исследование Е.В. Беляевой (Беляева, 2005), обосновывающие роль фольклора в формировании положительного отношения младших школьников к себе как представителям этноса.

Закономерным в данном исследовательском поле является интерес к школьным учебникам. В. Н. Павленко и С. А. Таглин подчеркивают, что школьный учебник может являться источником как позитивных, так и негативных этнических стереотипов (Павленко, Таглин, 2005), т. е. как способствовать, так и препятствовать формированию позитивной этнической идентичности личности.

Всвязи с этим целью нашего исследования стало выявление с помощью контент-анализа специфики и степени представленности народного фольклора в учебниках по литературному чтению для школьников 1–3-го классов, обучающихся по образовательным системам «Перспектива» и «Гармония».

Вданной статье будут представлены результаты частотного кон- тент-анализа. Объектом контент-анализа стали учебники О. В. Кубасовой (Литературное чтение: Учебник для 1-го класса общеобразовательных учреждений. Смоленск: Ассоциация XXI век, 2014; Литературное чтение: Учебник для 2-го класса общеобразовательных учреждений.

В3 ч. Смоленск: Ассоциация XXI век, 2012; Литературное чтение: Учебник для 3-го класса общеобразовательных учреждений. В 4 ч. Смоленск: Ассоциация XXI век, 2013) и Л. Ф. Климановой, В. Г. Горецкого и Л. А. Ви-

312

ноградской (Литературное чтение. 1 класс: Учебник для общеобразовательных организаций. В 2 ч. М.: Просвещение, 2013; Литературное чтение. 2-й класс: Учебник для общеобразовательных организаций. В 2 ч. М.: Просвещение, 2011; Литературное чтение. 3-й класс: Учебник для общеобразовательных организаций. В 2 ч. М.: Просвещение, 2014). Единицами счета выступали представленные в учебниках произведения устного народного творчества (сказки, пословицы и поговорки, загадки, побасенки, потешки, песенки), имеющие в тексте ссылки на их принадлежность к культуре того или иного народа.

Обратимся к анализу полученных результатов. Рассмотрим содержание учебников для первого класса. Выявлено, что в учебник О. В. Кубасовой включены народные сказки (2 русские, американская, армянская и ингушская), загадки (4 русские), потешки (2 русские), побасенки (6 русских). В учебнике же Л.Ф. Климановой, В.Г. Горецкого и Л.А. Виноградской, наряду с народными сказками (2 русские, 2 татарские и ингушская), представлены песенки (4 английских, голландская, мордовская, русская, удмуртская, украинская, французская, чувашская, шведская), пословицы и поговорки (3 русских, калмыцкая, мордовская, татарская, чечено-ингушская). Таким образом, представленность элементов русского фольклора выше в учебнике системы «Гармония», однако элементы фольклора других народов многообразнее представлены в учебнике системы «Перспектива».

Анализ содержания учебников для 2-го класса свидетельствует о том, что народные сказки изучаются как на занятиях образовательной системы «Гармония» (белорусская, дагестанская, индийская и 6 русских сказок), так и на занятиях по системе «Перспектива» (белорусская, корякская, нанайская, ненецкая, 5 русских и хантыйская сказки). В учебнике О. В. Кубасовой есть также одна шотландская народная песенка. А в содержание учебника Л. Ф. Климановой, В. Г. Горецкого и Л. А. Виноградской включены народные пословицы и поговорки (армянская, 5 русских, таджикская и узбекская). Таким образом, показатели представленности как русского народного фольклора, так и фольклора других народов выше в учебнике для 2-го класса образовательной системы «Перспектива», нежели в учебнике системы «Гармония».

В учебниках для третьего класса народный фольклор представлен сказками. При этом в данном случае показатели представленности русских сказок и сказок других народов выше в учебнике О. В. Кубасовой (адыгейская, английская, армянская, африканская, испанская, итальянская, 8 русских, узбекская, чешская, шведская сказки), нежели в учебнике Л. Ф. Климановой, В. Г. Горецкого и Л. А. Виноградской (5 русских сказок).

Общая тенденция изменения содержания народного фольклора в учебниках от первого к третьему классу сводится к переходу от изучения небольших произведений устного народного творчества (потешки,

313

загадки и т. п.) к довольно объемным народным сказкам, преимущественно к бытовым и волшебным, главными героями которых становятся уже не животные, а люди или человекоподобные сказочные существа. При этом в содержании учебников 3-го класса представлены задания, связанные именно с формированием этнической идентичности. Так, например, после прочтения сказок в учебнике О. В. Кубасовой предлагается ответить на вопросы о том, какими лучшими чертами русского характера наделяет народ главного героя сказки, какие человеческие качества ценит или, напротив, высмеивает народ в сказке, какие человеческие качества одобряются народом, а какие осуждаются и т. д. Однако стоит отметить, что такого рода вопросы предъявляются не ко всем сказкам, выборочно и фрагментарно.

В целом, проведенный контент-анализ содержания учебников по литературному чтению для школьников 1–3-го классов общеобразовательных учреждений, обучающихся по образовательным системам «Перспектива» и «Гармония», позволяет сказать, что в школьных учебниках содержатся произведения устного народного творчества, однако частота представленности и содержательная наполненность элементов фольклора разных народов в указанных учебниках различна. Это позволяет сформулировать гипотезу о существовании особенностей в формировании когнитивных и эмоциональных компонентов этнической идентичности, обусловленных подэтапами начального обучения и системой образования (используемыми учебными материалами), по которой обучаются младшие школьники. Данная гипотеза будет проверена в дальнейшем в рамках основного научного исследования, предполагающего проведение поперечных срезов, интервьюирования учителей, наблюдение за уроками, опрос школьников, проведение естественного эксперимента.

Литература

Беляева Е. В. Психолого-педагогическое воздействие сказки на формирование этнической идентичности младших школьников: Дис. … канд. психол. наук. Курск, 2005.

Бобнева М. И. Социальные нормы и регуляция поведения. М.: Наука, 1978. Воловикова М. И. Духовно-нравственная регуляция социального поведения личности // Психология нравственности / Отв. ред. А. Л. Журавлев,

А. В. Юревич. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2010. С. 29–51. Дагбаева С. Б. Этническая идентичность младших школьников в изменяю-

щихся социокультурных условиях // Вестник КРАУНЦ. Гуманитарные науки. 2013. № 1 (21). С. 20–26.

Павленко В.Н., Таглин С.А. Общая и прикладная этнопсихология. М.: Т-во научных изданий КМК, 2005.

314

Структура социальных представлений о совести

усовременных студентов Москвы*

Л.Ш. Мустафина (Москва)

Онеблагополучии в нравственной сфере говорят сейчас многие исследователи (Юревич, 2012; Семенов, 2011; Воловикова, 2011; и др.). Проблема, которая стоит перед психологической наукой, касается перспектив нравственного развития современного российского общества. А эти перспективы отражаются в тех представлениях о нравственности и, прежде всего, о совести, которые разделяют современные молодые люди.

Феномен совести – сложный объект научного исследования и в психологической науке изучен мало, возможно, по причине того, что проявления совести скрыты как от внешнего наблюдателя, так иногда не осознаются и самим человеком. Однако исследование социальных представлений (СП) о совести открывает новые возможности и для изучения самого феномена совести, и для прогнозирования процессов, происходящих в нравственной сфере.

Теория социальных представлений, разработанная С. Московичи, предполагает, что социальные представления – это любые формы убеждений, идеологических взглядов, знаний членов социальной группы по отношению к изменяющейся жизни. Социальные представления являются потенциально осознаваемыми, широко разделяются членами определенной социально-культурной группы, выполняют особую роль в поддержании и регуляции внутригрупповых отношений.

Структурный подход к изучению СП (Ж.-К. Абрик, П. Вержес, Т. П. Емельянова, Е. Пащенко-де Превиль др.) предполагает выделение структуры, т. е. ядра и периферии СП. Константное ядро связано с коллективной памятью, с историей группы, ее ценностями и нормами, а изменчивая периферия отражает тенденции развития СП. Структурный подход к СП позволяет выявить тенденции развития нравственных предпочтений в обществе, а именно: что в российском менталитете в понимании совести осталось неизменным, а что претерпевает изменения.

Цель исследования: выявить структуру социальных представлений современных студентов Москвы о совести.

Мы выдвинули гипотезу, что ядро социальных представлений московских студентов о совести содержит преимущественно элементы, отражающие положительное влияние совести на жизнедеятельность человека и общества.

Методы исследования и обработки полученных данных включали метод словесных ассоциаций, метод пиктограммы, контент-ана- лиз, авторскую анкету для исследования структуры социальных пред-

* Исследование проводится при финансовой поддержке РГНФ (проект № 15- 36-01228).

315

ставлений о совести, использовалась оценочная шкала, составленная Т.П. Емельяновой с учетом рекомендаций Ж.-К. Абрика, в которой предлагается вычислять при анализе структуры СП коэффициент позитивных ответов TCP (Taux categorique positif) (Емельянова, 2006, с. 243). Вычисление коэффициента позитивных ответов дает возможность построить предположение об особенности структуры СП и выявить элементы, принадлежащие к ядру и периферии этих представлений.

Выборку составили 34 студента очной формы обучения московских вузов в возрасте 19–26 лет.

В ядро социальных представлений студентов о совести вошли 10 элементов, отражающих как врожденный, так и приобретенный характер совести («В человеке совесть закладывается воспитанием», «Совесть есть у всех людей, только не все ее слушают»), независимость совести от внешних оценок («Совесть – это форма самосознания и самоконтроля человека», «Совесть – это внутренний голос человека, который подсказывает, как правильно поступать») и 6 утверждений наиболее полно и глубоко отражающих содержание феномена совести. В центральной части ядра социальных представлений находятся 2 утверждения: «Совесть связана с осознанием своих поступков, ответственностью и нравственным долгом перед другими» и «У разных людей совесть развита в разной степени».

С помощью метода П. Вержеса были проанализированы собранные ассоциации со словом «совесть». Этот метод помогает приблизиться к глубинным, мало осознаваемым слоям социальных представлений, и делается это на основе анализа частоты и ранга ассоциаций. Самими часто встречающимися ассоциациями со словом «совесть» у студентов Москвы является «честность» и «честь». Совесть ассоциируется с высоконравственными качествами человека (честность, честь, ответственность, достоинство), и это является центральной частью (ядром) их представлений о совести. Также в ядро входит ассоциация «стыд», что может говорить об отождествлении современными студентами понятий «совесть» и «стыд» и размытости феномена совести в их сознании. В зону скорого попадания в ядро СП входят ассоциации «справедливость», «правда», «внутренние рамки», «чистая совесть», «порядочность».

Респондентов мы также просили нарисовать символ (образ), с которым у них ассоциируется феномен совести. Чаще всего встречались образы с положительным значением (ангел, чистое сердце, чистая душа, улыбающееся лицо и т. п.), всего один респондент указал острый предмет в качестве символа – шпагу. Также встречались нейтральные образы (чаша весов, спираль, мозг человека и др.). Можно заключить, что в сознании опрошенных молодых людей феномен совести чаще всего ассоциируется с чем-то положительным, чистым, правильным.

Получается, что гипотеза исследования подтвердилась частично, т. е. выявился позитивный характер элементов ядра СП московских

316

студентов о совести, но содержательная наполненность оказалась значимо выше ожидаемой (в ядре СП студентов содержатся 6 элементов, наиболее полно и глубоко отражающих сущностные свойства феномена совести), что подтвердилось с помощью других методов исследования. Планируется в дальнейших исследованиях расширить выборку респондентов для уточнения полученных результатов.

Литература

Воловикова М. И. Нравственная психология: задачи, методы и современное состояние // Проблемы нравственной и этической психологии в современной России / Отв. ред. М. И. Воловикова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2011. С. 21–39.

Емельянова Т. П. Конструирование социальных представлений в условиях трансформации российского общества. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2006.

Семенов В. Е. Духовно-нравственные ценности и воспитание как важнейшие условия развития России // Психологические исследования ду- ховно-нравственных проблем / Отв. ред. А. Л. Журавлев, А. В. Юревич. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2011.

Юревич А. В. Развязно-агрессивный тип личности как проявление нравственного состояния современного российского общества // Психологические проблемы современного российского общества / Отв. ред. А.Л. Журавлев, Е.А. Сергиенко. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012.

Verges P. L’Evocation de l’argent: Unemethode pour la definition du noyau central d’une representation // Bulletin de Psychologie. 1992. V. XLV. P. 203–209.

Особенности конспиративистского менталитета поколений

С. Ш. Муталимова (Ростов-на-Дону)

При большом интересе к проблеме (Abalakina-Paap, 1999; Пищик, 2003, 2014; Ross, 2006; Энтин, 2000) до конца неясны механизмы конспиративистского менталитета и выраженность его у представителей различных поколений. Актуальность темы определила цель нашего исследования: изучить конспиративистский менталитет поколений Х, Y, Z.

Конспиративистский менталитет мы понимаем как систему верований во внешнюю угрозу. При этом понимаем, что во многом эти верования связаны с культурой, с этносом людей (Пищик, 2003; Ross, 2006), обладающих конспиративистким менталитетом. В зарубежных источниках уже существует много исследований о связи конспиративистского менталитета и определенных личностных особенностей насе-

317

ления (Abalakina-Paap, 1999). И лишь отдельные исследования посвящены выраженности этого вида менталитета у поколений (Пищик, 2014).

Общая выборка исследования составила 75 чел. (старшие подростки, студенты, работающие зрелые жители г. Ростова-на-Дону):

–поколение 1963–1984 гг. рождения, 25 чел. (X);

–поколение 1985–2000 гг. рождения, 25 чел. (У);

–поколение с 2000 г. рождения, 25 чел. (Z).

Мы исходили из предположения, что испытуемые, относящиеся к разным поколениям, будут привержены к различным видам заговоров. Также мы полагали, что у различных поколений будут выражены различные ценностно-смысловые ориентации, связанные с различными типами конспиративистского менталитета и модальными стереотипами нормативных установок социального поведения.

Обработка данных велась с применением пакета статистических программ SPSS 10.0.

Были применены следующие методики исследования:

1.Методика «Культурно-ценностный дифференциал» Г. У. Солдатова, И. М. Кузнецова, С. В. Рыжова.

2.Методика З. В. Сикевич на определение модальных стереотипов нормативных установок социального поведения.

3.Фрайбургский личностный опросник FPI (модифицированная форма B).

4.Авторский опросник по страхам и угрозам (В. И. Пищик, С. Ш. Муталимова).

5.Методика выявления видов заговора CMQ (M. Брудер, П. Хаффке).

На первом этапе обработки полученных тестовых данных были выделены типы заговоров, в которые верят представители различных поколений.

По результатам методики определения типов заговора, выявлены следующие результаты: у поколения Z и у поколения X преобладает вера в общественные заговоры. Этот вид заговора представляет собой недоверие к людям. Таким людям порой трудно найти друзей, они, как правило, с опаской относятся ко всему происходящему вокруг; также у поколения X преобладает вера в существование тайных организаций; у поколения Y – вера в политические заговоры. Это показывает, что молодые верят в существование политической интриги, отличающейся максимально возможной конспиративностью и негативной, деструктивной, а не созидательной направленностью.

По результатам авторского опросника выявления страхов и угроз,

упредставителей поколения X выявлен страх стихийных бедствий;

упредставителей поколения Z – страх нападения бандитов; у представителей поколения Y – тоже страх нападения бандитов. Однако было

318

выявлено, что различий в их реакциях нет. Все три поколения при угрозе наступления какой-либо опасности, реагируют эмоционально.

По методике FPI, наиболее выражены у поколения X показатели по следующим шкалам: открытость, невротичность, уравновешенность. У представителей поколений Y преобладают показатели: феминниность, спонтанная агрессия, застенчивость и открытость. У представителей поколения Z преобладают показатели по шкалам открытости, уравновешенности, фемининности.

По методике культурно-ценностный дифференциал, преобладали показатели по следующим шкалам: у поколения X – ориентация на группу (такие люди, как правило, подчинены группам, следуют традициям и устоям, оказывают внутригрупповую поддержку; у поколения Y – ориентация друг на друга (им присуща толерантность, уступчивость, эмоциональность); у представителей поколения Z преобладает ориентация на социальные изменения (склонны к риску, открыты, ориентированы на будущее).

Исследуя социальное поведение по методике определения модальных стереотипов нормативных установок социального поведения З. В. Сикевича, мы выявили следующие шкалы: у поколения X, по методике определения модальных стереотипов нормативных установок социального поведения, преобладает шкала уважение к старшим; толерантность и честность.

Поколению Y присущи индивидуальная ответственность; стратегия «малых групп»; коллективизм; вера в правосудие и правдивость; уважение к старшим.

У поколения Z преобладают шкала коллективизм; индивидуальная ответственность; вера в справедливость; решительность.

При этом спонтанная агрессия коррелирует с реактивной агрессией (r=0,530; р=0,008), с толерантностью (r=0,587; р=0,003) и с уважением к старшим (r=0,587; р=0,003).

Страх стихийных бедствий коррелирует с эмоциональным (r=0,526; р=0,008) поведенческим компонентами веры в заговоры (r=0,592; р=0,002).

В группе поколение Y обнаружены корреляционные. Невротичность коррелирует с ориентацией на социальные изме-

нения (r=0,542; р=0,005) и с эмоциональной лабильностью (r=0,572; р=0,003).

Спонтанная агрессия коррелирует с верой в политические заговоры (r=0,567; р=0,003) и с эмоциональной лабильностью (r=0,547; р=0,005).

Страх других национальных групп коррелирует с эмоциональным компонентом веры с заговоры (r=0,511; р=0,009).

Страх нападения бандитов коррелирует с верой в тайные действия (r=0,646; р=0,000), с политическими заговорами (r=0,559; р=0,27), с раздражительностью (r=0,559; р=0,004).

319

В группе поколение Z обнаружены следующие корреляционные связи.

Невротичность коррелирует со страхом политических угроз (r=0,523; р=0,006), общительностью (r=0,651; р=0,000).

Страх нападения бандитов коррелирует с поведенческим компонентом (r=0,541; р=0,004) и ориентацией на группы (r=0,534; р=0,005).

Ориентация друг на друга коррелирует со страхом стихийных бедствий (r=0,541; р=0,004) и с застенчивостью (r=0,527; р=0,006).

Результаты расчета t-критерий Стьюдента для независимых выборок:

–между поколениями Z и Y значимых различий не выявлено;

–между поколениями Y и X были обнаружены значимые различия по шкалам: раздражительность (t=3,141; при p=0,003); страх нападения бандитов (t=3,443; при p=0,001); спонтанная агрессия (t=2,976; при p=0,005);

–между поколениями Z и X была обнаружена значимость различий по шкале общительность (t=3,546; при p=0,001).

Заключение. Проведя эмпирическое исследование, можно наблюдать личностные, межпоколенные и ситуативные различия в выраженности конспиративистского менталитета. Межпоколенные различия наблюдаются в видах заговоров, в существование которых верят опрошенное население, также различия наблюдается в социальных установках, страхах и ценностных ориентациях.

На основе всех полученных данных мы можем сделать вывод и подтвердить выдвинутые нами гипотезы о наличии у представителей различных поколений разных типов заговоров, а также о выраженности у разных поколений различных ценностно-смысловых ориентаций, связанных с различными типами конспиративистского менталитета и модальными стереотипами нормативных установок социального поведения.

Литература

Пищик В. И. Основы этнопсихологии: Учеб. пособие. Ростов-н/Д: СКНЦ ВШ ЮФУ, 2003.

Пищик В. И. Социально-психологические объяснительные схемы конспиративистской теории // European Social Science Journal. 2014. № 7 (46). Т. 3. С. 350–356.

Энтин Д. Теория заговоров и конспиративистский менталитет // Новая и новейшая история. 2000. № 1.

Abalakina-Paap M., Stephan W. G. Beliefs // Conspiracies Political Psychology. 1999. V. 20. № 3.

Ross M. W., Essien E. J., Torres I. Conspiracy beliefs about the origin of HIV/AIDS in four racial/ethnic groups // Journal ofAcquired Immune Deficiency. 2006. № 41. Р.342–344.

320