проблемы взаимодействия
.pdf«метафизикой» и «религией»1, согласно которой последняя предстает как только лишь косвенный способ связи с Богом, отменяемый эсхатологическими событиями. В отношении религии мы можем говорить лишь о вере, касательно же «метафизики» – о непосредственной «богореализации». Классическая философская метафизика – так сказать, только профанное выражение (в лучшем случае) метафизики «традиционной», которая и есть метафизика par excellence, в основе которой лежит некая единая «Предвечная Мудрость» уже не человеческо-
го происхождения – Sophia Perennial2.
В наиболее пространной части «Судьбы бытия»3 Мамлеев занимается как раз изложением индуистской метафизики (веданты) и космологии, с которыми по преимуществу и соотносит собственный метафизический почин. В качестве же одной из главок4, предваряющих рассмотрение «традиции», Мамлеев приводит наиболее ранний вариант своей «доктрины» – так называемую «религию Я», которую он также именует странноватым неологизмом «утризм». Здесь, собственно, говорится о самообожении, абсолютизации «Я» во всей возможной полноте его аспектов, его проявлений, «умильно» снедаемых разверзающейся интериорностью предельного само-бытия, не нуждающегося более ни в каком Боге. Акт самотожествования такого безраздельно единственного «Я» есть акт мистической любви к себе, «утризм Я» – это «трансцендентный» или же «метафизический» нарциссизм. Вместе с тем Мамлеев показывает, что эта квази-религия нисколько не противоречит «традиционному» ведантийскому принципу недвойственности.
Любопытную параллель этому мамлеевскому «утризму» можно отыскать и во «Внутреннем опыте»: Батай часто говорит о «самопревознесении», о «невыносимом тщеславии», о «пинакле»5 – причем как о моменте, инициирующем для атеологии. Вместе с тем
1
2
3
4
5
Напр.: Мамлеев Ю.В. Судьба бытия... С. 14. Мамлеев Ю.В. Судьба бытия. Указ. соч. С. 19.
Там же. С. 36–66. Там же. С. 24–36.
См., напр.: Батай Ж. Внутренний опыт… С. 124–129.
[271]
самообожение (то есть, собственно, обожение как таковое) – не столько даже «начало» «внутреннего опыта», сколько его внутреннее же противоречие – то, что в нем изживается и растрачивается, – его, по выражению Бланшо, искупающий себя авторитет1. Самопревознесение совпадает с разложением и падением, с обнаружением, так сказать, сущностной исчерпанности Абсолюта. «Бог» как «наивысшее» и «наилучшее» уравнивается с отбросами (см. «Солнечный анус»)2 – в чем, кстати, сказывается фундаментальный дуализм «инородного», к которому восходит и традиционная двойственность святости-скверны3.
Батай рассуждает о «самопревознесении до небес» преимущественно в ироническом ключе. Впрочем, здесь имеет место не столько даже ирония, сколько некий причудливый «чёрный» юмор, который и превращает Бога в публичную девку в «Мадам Эдварде»4. Юмор этот связывается Батаем как раз-таки с процедурами сакрального характера, с практикой самоказнения, обнажения, со своего рода онтологическим «комплексом вины», восходящим к онтологически предваряющему жертвоприношению, которое всегда так или иначе преступно. Самообожение безосновательно, симулятивно (особенно в «критическую» эпоху), причем его симулятивность обладает в некотором смысле бесконечной субверсивной мощью. Акт такого самопревознесения знаменует опрокидывание симулятивности на обожение как таковое, в виду чего при симуляции достижения вершины обнажается симулятивность последней.
Самообожение или же богореализация апеллируют к метафизике «абсолютного субъекта», находящегося, собственно, уже «по ту сторону» всякой функциональной рациональности – как самосущее подлежащее, бесконечно «пассивный» и «пустотный», «сверхбытийный» субстрат. Следы этой «субъектной» и вместе с тем «субстанциалистской» метафизики нетрудно отыскать и у
1См. Батай Ж. Внутренний опыт... С. 24–25.
2Он же. Солнечный анус. Жертвоприношения / Пер. В.Е. Лапицкого // Locus solus: Антология литературного авангарда XX века. – СПб.: Амфора, 2000. С. 95–101.
3См.: Он же. Психологическая структура фашизма… С. 87.
4См.: Он же. Ненависть к поэзии... С. 417.
[272]
Батая – к примеру, в его концепции «суверенности», которая, впрочем, достигает своего апогея именно в разрушении субъекта / субстанции, в форме «я-которое-умирает»1.
В«Судьбе бытия» встречается довольно показательное описание казни2, в которой казнимый лишь играет «шутовскую и страшную роль твари», сама же казнь предстает как спектакль, балаган – именно благодаря отсылке к «субъекту», к «Великому Наблюдателю», которого лишь покрывает великая сила иллюзии (майи). В статье «Гегель, смерть и жертвоприношение» Батай
также говорит о комизме казни – комизме опять же в силу неучастия3. Мудрец-Гегель поставлен перед лицом «абсолютной разо-
рванности», в которой он ничего не смыслит, поскольку ослеплен «слепым пятном» осмысления4, хотя, впрочем, осмыслить разорванность комическим образом означает не что иное, как сказать ослеплению «да», разрушив отсылку к «Великому Наблюдателю»,
чтобы быть казнимым (так можно было бы сформулировать своего рода «гиперморальный императив» атеологии)5]).
Витоге рассмотрения метафизики традиционной Мамлеев подводит нас к ее пределу, к ее так называемым «загадочным
сферам», очерченным традиционными же неразрешимостями, как-то вопросами о мировом зле и о множественности Абсолюта6.
Этот «край» метафизики как раз и смыкает нас с «последней доктриной»7, выходящей, как утверждает Мамлеев, за пределы всех исторических форм эзотеризма и позволяющей разорвать круг «мистической любви» или же «метафизического нарциссизма».
Здесь деформация, разрыв во многих отношениях напоминают гегелевское «снятие», Aufhebung, в то же время опровергая его как в отношении «неудержания» негативности, так и в той «отре-
1Батай Ж. Солнечный анус… С. 104.
2Мамлеев Ю.В. Судьба бытия... С. 65–66.
3См. Батай Ж. Гегель, смерть и жертвоприношение / Пер. С.Л. Фокина // Танатография Эроса. Жорж Батай и французская мысль середины ХХ века. СПб.: Миф-
рил, 1994. С. 258.
4Там же. С. 260–264.
5См.: Батай Ж. Солнечный анус... С. 106.
6См.: Мамлеев Ю.В. Судьба бытия... С. 67–73.
7Там же. С. 73–83.
[273]
шенности» от попечения о сохранении в «снятом» виде, которая становится отрешенностью от сохранения / разрушения как таковых, однако уже не будучи субъектным субстратом, но вводя момент некоей принципиальной инаковости, никаким Aufhebung не предусмотренной.
Вкаком-то смысле сама любовь требует своей неутоленности, влекома к отрешению и недостатку, равно как и мгновение «lamma sabachtani», тоска богооставленности обнажает несущественность Бога и требует Его убийства, но уже не в порядке возмещения пустоты.
В«последней доктрине» формула самотожествования («Я=Я» или же «Я есмь») неожиданным образом, и причем совершенно
недиалектически, размыкается, превращаясь в «Я=Я≠Я», или же «Я=Я=…»1. Традиционный universum, «бытие» как сфера доминации Абсолюта, который сам в себе сверхбытийствен (и как содержащий бытийные потенции, и как выходящий за бытие), – все
это вдруг оказывается чем-то банальным (по выражению самого же Мамлеева)2. Богореализация выступает как только лишь «инициация» в «подлинно-запредельное», которое располагается уже где-то «по ту сторону» Абсолюта («во всей полноте его атрибу-
тов»), чья трансцендентность, в свою очередь, открывается как только лишь «мнимая», «снимаясь» в акте богоосуществления3. В то же время «традиционное» обожение, вообще наличие «субстанции» – это conditio sine qua non, на что неоднократно указывает сам Мамлеев: «путешествие в великое незнаемое» начинается из уже в той или иной степени осуществленной богореализации, в
возвратном движении из метафизического «центра» на метафизическую «периферию»4.
Вместе с тем Мамлеев задается вопросом, нет ли на этой «пе-
риферии» «того», «что» уже каким-либо образом «не есть» в «центре»5, и приходит к выводу, что именно в этих постапокалип-
1
2
3
4
5
Мамлеев Ю.В. Судьба бытия… С. 79, 82. Там же. С. 77.
Там же. С. 73–74.
Там же. С. 77. Там же. С. 72.
[274]
тических областях смрада и смерти располагаются «щели» и «дыры»1 в «подлинно-потустороннее», в свете которого страдание и уничтожение обладают каким-то автономным по отношению к метафизическому Абсолюту «за-смыслом». «Истинно-запредель- ное» связано каким-то, по видимости, «аналогическим» отношением с посмертным существованием, именно это «аналогическое» отношение обращает Абсолют «телом»2, однако «в конечном итоге» «потустороннее» не связано ни с каким-либо послежитием, ни тем более со «спасением», разъедая всякую предусмотрительно набрасываемую на него аналогическую сеть и в то же время разверзая всякий «конечный итог».
Проблематичным становится вообще говорить о каком-либо «контакте» с «бездной» потустороннего (Мамлеев высказывается о нем даже как об «анти-контакте»)3 – как, впрочем, и об экстраполировании на эту новую трансценденцию негативных характеристик несообщаемости. «Негативные» (условно говоря) черты «бездны» негативны в своем суверенном «за-смысле», тогда как негативность, к примеру, «неведомого Бога» мистической теологии имеет, так сказать, функциональную детерминацию внутри самого Абсолюта. Можно предположить (со всеми оговорками на относительность), что сама идиоматика «негативного» (а также «потустороннего») стоит куда ближе к «за-смыслу», чем какие бы то ни было логические или категориальные дистинкции (уже поглощаемые соотв«Бетствующздна», нисколькомиидиомамине детерминированная). через свою несообщаемость, собственно, и делает сообщение открытым – однако вовсе даже не в том смысле, что она как-то «онтологически» его фундирует. «Бездне» нет места в какой бы то ни было «онтологии», вместе с тем она бесконечно провоцирует сообщение, наделяя его гибельным, трагическим характером. Батай, говоря о том, что «все во мне даруется другим», рядом же обрисовывает место сообщения как «пустыню», в которой «бушуют сатурналии оди-
1Мамлеев Ю.В. Судьба бытия… С. 77.
2Там же. С. 76.
3Там же. С. 83.
[275]
ночек»1. Касательно невозможного «контакта» с «подлиннозапредельным» Мамлеев также говорит о некоем специфическом «органе» потустороннего восприятия – о «Глазе в Бездну», уничтожающем «все представления о видении»2, что является практически прямой аналогией батаевской фантасмагории «теменного глаза» и его «ослепленного зрения»3.
Другой знаковой «сюррелигиозной» фигурой, общей как для Мамлеева, так и для Батая, является образ «индивидуализированной», подвижной и нечистой пустоты. Так, в «Жертвоприношениях» Батая бесконечная и в то же время конкретная пустота «проецируется как труп и кровь»4. В «Шатунах» Мамлеева можно встретить образ «извивающейся» пустоты5, а некоторые герои этого романа (из тех, на кого «потустороннее» так или иначе бросило свою тень) – к примеру, Куротруп или девочка Мила (которая, «видя, в то же время не видела»)6 – испытывают что-то вроде сексуального влечения к «пустоте»7.
Саму «сюррелигию», впрочем, можно означить как влечение к такой пустоте – не влекомое к удовлетворению, не обусловленное наличием чего бы то ни было привлекательного (равно как и его отсутствием). Подытоживая сказанное, можно озвучить ряд ее характеристических черт, обрисовывающих ее невозможную возможность.
Прежде всего, традиционный «объект» (говоря условно – поскольку он также является и «субъектом») «религии» (или же «метафизики») – «Бог», «Абсолют» – становится в «сюррелигии»
несущественным. Причем эта несущественность в какой-то мере заменяет собой «позитивное откровение» «традиционной» религии, во всяком случае она также в каком-то отношении «откровенна» и не является результатом какой бы то ни было критиче-
1
2
3
4
5
6
7
Батай Ж. Внутренний опыт… С. 240–243. Мамлеев Ю.В. Судьба бытия… С. 80.
См., напр.: Батай Ж. Внутренний опыт… С. 146–147. Батай Ж. Солнечный анус… С. 106.
Мамлеев Ю.В. Шатуны: Роман. М.: ТЕРРА, 1996. С. 100. Там же. С. 86.
Там же. С. 93–94, 159–160.
[276]
ской работы. Напротив, всякая возможная «критика» оказывается вдруг «фундированной» этой несущественностью.
Такая, конечно же, «уничижительная» метаморфоза Абсолюта ничем извне не детерминирована, скорее она как бы «происходит», «случается» с «самим Богом» – наподобие того, как герой одного известного рассказа Кафки «ни с того ни с сего» превращается в насекомое. Причём это «откровение», за спиной которого будто бы стоит какая-то трансгрессивная онтология или же антропология (с ее «экзистенциальной тоской»), нисколько не отменяет факта собственной случайности – это «откровение» «гетерогенное», подобранное где-то на «метафизической свалке» (однако не является ли «гетерогенным» всякое откровение?). Хотя, конечно, сообразно известной ставрогинской формуле («для того, чтобы приготовить рагу из зайца, нужен заяц») «сюррелигия» так или иначе соотносит себя с дарованным или же воскрешенным божественным «присутствием», вместе с тем взыскуя предел косвенности такого соотношения, на котором оно и рвется.
Итак, откровенное содержание «сюррелигии» и есть ее критическое содержание, таким образом, критика и оккультация становятся одним движением, причем даже не различным с разных сторон – здесь этих разных сторон попросту нет, поскольку движение это, так сказать, «самотрансгрессивно».
«Сюррелигия» «брезжит» (скорее даже не «брезжит», но «смеркается») в каком-то невероятном «политическом» решении между «революцией катастрофической» и «революцией консервативной», однако это же и собственно «метафизическое» решение (скорее даже решительность, которая ничего не разрешает) между онтологией и отказом от онтологии, решение насчет онтологии, которая была бы равносильной собственному самоотказу. Ведь такая равносильность во всей чистоте своей негативности так никогда и не имела места – не имела места искореняющим образом.
Нетрудно заметить, что пространство сюррелигии во многом совпадает с пространством литературы. Причем о пространстве последней мы можем говорить не иначе как исходя из опыта ее превозможения, который в той или иной мере свойствен и «самопожертвенному письму» Батая, и «чёрному роману» Мамлеева.
[277]
«Классический» эзотеризм предоставляет меньше возможностей попросту для «рефлексии» о меньшей степени удачи, то есть для отчаяния, насчет чего куда более сильно, выраженнонечленораздельно высказывается «метафизический визг» в «Шатунах».
В post-scriptum’e к «Судьбе бытия», написанном еще в 60-е гг., – «программной» статье «Метафизика и искусство»1 – Мамлеев утверждает, что героями произведений «метафизического реализма» могли бы выступать не только люди или какие-либо иные существа, но также и отвлеченные сущности, метафизические «идеи» и даже «философские системы»2, причем их деформация как таковая вовсе не обязательна – во всяком случае, даже взятые «сами по себе», в литературном пространстве они приобретают некую зыбкую и в то же время избыточную, дополнительную к себе свойственность.
Литература как раз и становится тем «местом», где происходит неуловимое кафкианское «превращение» метафизики.
1Мамлеев Ю.В. Судьба бытия… С. 84–91.
2Там же. С. 85–87.
[278]
С.С. Аванесов
Иуда Писания и Иуда литературы: от предательства к самоубийству
Я люблю того, кто карает своего Бога, так как он любит своего Бога:
ибо он должен погибнуть от гнева своего Бога. Ф. Ницше. Так говорил Заратустра
Иуда, «один из двенадцати» (Мф 26: 14, Мк 14: 10, Ин 6: 71), ученик Христа, который предал Учителя, мученик совести, который отчаялся, − фигура многозначительная и во многом загадочная. Два главных поступка Иуды – предательство и самоубийство – всегда были на виду, но до сих пор не лишились своей мистической глубины; они и теперь требуют осмысления и толкования. Проблема Иуды есть настоящий crux theologiae1. Образ Иуды, каким он представлен в новозаветном Писании, заключает в себе множество загадок и парадоксов, над окончательным решением которых бьётся человеческая мысль в течение вот уже двадцати столетий. Как совместить в уме следующие бесспорные положения: всеведение Божие и избрание в апостолы служителя сатаны; Божественный план искупления (куда входило и предательство Спасителя учеником) и личную вину предателя, влекущую тягчайшее наказание; любовь Иуды к деньгам и смехотворный гонорар за предательство Учителя; открытый характер проповеди Иисуса и абсурдную режиссуру ареста, кульминацией которого стал иудин поцелуй; наконец, как соотнести друг с другом два заведомо различных сообщения Писания о смерти Иуды? «И ум, и сердце оди-
1 Булгаков С., прот. Иуда Искариот – апостол предатель // Путь. 1931. № 27. С. 6.
[279]
наково изнемогают от этого противоречия»1. Такова очевидная парадоксальность и не менее очевидная религиозная значимость истории самого громкого предательства, ради объяснения которого затрачено немало сил и написано огромное число текстов, включая апокрифы всякого рода – от наивно-благочестивых легенд первых веков христианства до кощунственных пародий новейшего времени.
К подлинному смыслу истории Иуды не может быть приближения без учёта и пристального рассмотрения способа и смысла его смерти. Самоубийство как перспектива предательства Иуды не в меньшей степени, чем ретроспектива, объясняет это предательство; но если ретроспективное рассмотрение предательства весьма обширно, то перспективный взгляд на него довольно редок. Между тем весь смысл предательства Иуды выясняется лишь тогда, когда он убивает себя; соответственно, понять этот смысл можно только с учётом самоубийства, только в перспективе вольной смерти Иуды. «Утверждали даже, отмечает Н.А. Бердяев, что Иуда был более виноват, убив себя, чем предав Христа»2. Апостол Иуда как символ предательства «неубедителен», поскольку всё равно остаётся «нечто сокровенное в этом евангельском свидетельстве»3. Это сокровенное может быть приоткрыто как раз через осмысление самоубийства Иуды. Такое осмысление обнаруживается как в Священном Писании христианства, так и в художественной литературе, которая зачастую опирается на содержание нехристианских сакральных текстов.
В православной традиции образ Иуды имеет, по преимуществу, однозначный смысл: «Лика апостольска отлучися и в бесех причтеся, и престола царского отступи, и славы совлечеся, и уже удавления – [на ся] – наложи»4. Иуда − это предатель, себя предавший в распоряжение сатаны, а Христа – в руки иерусалимских первосвященников и фарисеев:
1Булгаков С., прот. Иуда Искариот – апостол предатель // Путь. 1931. № 26. С. 4.
2Бердяев Н.А. О самоубийстве. М., 1992. С. 16.
3Ершов С.А. Трагедия и драма Иуды Искариота // Книга Иуды: Антология. СПб., 2001. С. 5.
4Порфирьев И.Я. Апокрифические сказания о новозаветных лицах и событиях по рукописям Соловецкой библиотеки. СПб., 1890. С. 207.
[280]