проблемы взаимодействия

прожила» [СТАРУХА 1. VII]; «Искони век деды жили, и стари-

ки наши жили, занимались пашней» [ИСКОНИ ВЕК. I]; «Прадедушка здесь мой состарился, и дедушка, и отец» [ПРАДЕДУШКА. IV]; «И родители, и родители родителей жили тут, в Алатаевой. Я родился и умру, видно, здесь» [РОДИТЕЛИ. IV].

Циклическая модель времени создает антиномию: вечность упорядочивается в силу конечности отдельного сколь угодно значительного цикла. Повторяющееся время приобретает собственное лицо, связанное не только с физическим миром природы, но и с человеческим миром культуры: в традиционной культуре различаются посты и мясоеды, будни и праздники, свадебные недели и периоды, когда венчать запрещено: «На сиделках до Рожества сидим – а тода уж нет» [РОЖЕСТВО. X]; «Летом грешно было. Невесту зимой на вечёрках выбирали, летом заняты – работа», «Свадьбыто зимами, летами не делали» [ЛЕТАМИ. II]; «После поста – свадьбы. Пост – мяса не едят. После поста, в мясоед – свадьбы»

[МЯСОЕД. VI]. Даже будни циклического времени лишены моно-

тонности: Арину-рассадницу сменяет Еремей-запрягальник, затем наступает Иван-травник, а за ним Фрол и Лавр – лошадники, Кузь-

ма и Демьян – курятники и не имеющие «хозяйственного» опреде-

ления Прокофьев день, Катеринин день, Семёнов день, Кирики-

Улиты… Праздники тем более имели свою иерархию (и не на одном основании): двунадесятые, средние и малые; праздники и полупраздники; престольные; съездные (съезжие); гулёбные (гулящие); грозные; бабьи; христианские, но второстепенные для православной церкви, как Егорий или Никола, и вполне языческие, как масленица: «Аксинья-полузимница, полукормица зимой быват»

[АКСИНЬЯ-ПОЛУЗИМНИЦА. II]; «Перед Паской живёт вербно воскресенье» [ВЕРБНО. II]; «Это дело было на Здвиженье»

[ЗДВИЖЕНЬЕ. I]; «Выставлять окошки надо после Егорьева дня – 6 мая» [ДЕНЬ ♦ ЕГОРЬЕВ ДЕНЬ. VII]; «Сейчас колхозы в Мико- лин день не гуляют» [МИКОЛИН ДЕНЬ. II]; «Девятого марта постарому. Сороки святы, и вот скворчики прилетают. Мама нам тесто дас, а мы лепим. Всякиф пташков налепим, всё» [СОРОКИ СВЯТЫЕ. VI]; «В этот день пекали жаворонков, пекали из кислого теста» [ПЕКАТЬ. I]; «Прощёный день – оно всегда бывает в воскресенье» [ВСЕГДА. VII]; «Ты-ка тут это мясоед идёт называет-

[391]

ся. Вперёд масленки. А вот когда масленка идёт, мяса уж не едят, а всё масляно, молочно» [МАСЛЕНКА. IV]; «От, говорят, падерища толчёт. Падера – непогода, буран. Она потом и валит с Евдокеев» [ПАДЕРИЩА ТОЛЧЁТ. I]; «В четверошницу венки вили и в воду бросали» [ЧЕТВЕРОШНИЦА. II]; «Там ярманка в Петров день. В ранешно время ох ярманки были!» [ЯРМАНКА. II].

Традиционная культура останавливала бег времени через инструмент праздника. Однако уровень рефлексии ее носителей не позволяет данному механизму оказаться объективированным, «проговоренным». Крестьянское сообщество здесь остается «безмолвствующим»1, хотя диалектные архивы содержат множество рассказов о внешних атрибутах празднования и праздничных прескрипциях2.

Однако распадение традиционной культуры вытянуло время в сплошную одноцветную нить, устремленную в неопределенное будущее. Монотонное линейное время набирает всё большую скорость, порождая у человека состояние напряжения и неуверенности. Теоретики постмодернизма (Р. Барт, И. Хассан, Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Бодрийар) говорят о том, что новейшему типу культуры

1Поэтому представляется единственно возможным пространно цитировать социолога, который обнажает суть процесса: «Чтобы иметь право на наше уважение и подчинение, праздник должен обрести вес, наполниться именами и событиями, «зацепиться» за время и «прорасти» в нем семенем вечности. <…> Так, в России в XIV в. Дмитрий Донской, вернувшись c Куликова поля, установил день, который ныне называется Дмитриевской родительской субботой, и завещал в этот день «отныне и навеки» поминать воинов, погибших в Куликовской битве. Прошли века, и теперь уже не только подвиг людей, погибших тогда, но и благородство народа, пронесшего память о своих сынах через годы, войны, катаклизмы, – именно о тех сынах, погибших в борьбе с татарами, – взывают к нашим чувствам. И человек, хоть немного знающий историю своей страны и уважающий свою культуру, не может со спокойной душой в этот день заниматься своими личными будничными делами. Он идет в церковь, где служится вселенская панихида по всем убиенным воинам, ставит свечу, вспоминает и своих родных убиенных и неубиенных (просто усопших), ближних и дальних, думает о них, о прошлом и будущем, о жизни и смерти, о Боге. И душа его настраивается на возвышенный лад – он смотрит на себя и на свои дела из этой перспективы, он оценивает себя и свою жизнь с точки зрения вечности. А время покорно и терпеливо ждет, положив морду на лапы у порога вечности. Туда ему вход воспрещен» [Касьянова, 2003: 166–167].

2Калиткина Г.В. Система праздничных прескрипций русских старожилов Среднего Приобья и их объективация в диалектных словарях // Вестник ТГУ. Серия «Философия. Культурология. Филология». Томск, 2003. № 277.

[392]

присуща уже дальнейшая редукция линейной темпоральной модели: ощущение анахронического времени, потеря всех временных вех, с которыми ранее была связана трансцендентная ориентация, упразднение и утопического будущего, и героического прошлого. Остается вневременное настоящее?

Темпоральность традиционной культуры сопрягает конечное линейное время с неодинаковой ценностью его полюсов с бесконечным цикличным временем и задает неодномерный мир, в котором и человек не может быть плоским, поскольку его не подавляет безликое и беспощадное время.

Томские словари

I. (СРСГ) Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби / Под ред В.В. Палагиной. Т. 1–3. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1964–1967.

II. (СРСГД) Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби (Дополнение) / Под ред О.И. Блиновой, В.В. Палагиной.

Т.°1–2. Томск, 1975.

III. (СП) Словарь просторечий русских говоров Среднего Приобья / Под ред. О.И. Блиновой. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1977.

IV. (МДС) Мотивационный диалектный словарь: Говоры Среднего Приобья / Под ред. О.И. Блиновой. Т. 1–2. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1982–1983.

V. (СС) Среднеобский словарь (Дополнение) / Под ред. В.В. Палагиной.

Ч. 1–2. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1983–1986.

VI. (ПССГ) Полный словарь сибирского говора / Под ред. О.И. Блиновой. Т. 1–4. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1992–1995.

VII. (ВС) Вершининский словарь / Под ред. О.И. Блиновой. Т. 1–5. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1998–2002.

VIII. (СОС) Словарь образных слов и выражений народного говора / Под ред. О.И. Блиновой. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2001.

IX. (СА) Словарь антонимов сибирского говора / Под ред. О.И. Блиновой. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2003.

X. (СДП) Словарь диалектного просторечья Среднего Приобья / Под ред О.И. Блиновой. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2003.

[393]

И.В. Тубалова, Ю.А. Эмер

Лингвокультурологический портрет сибирской деревни:

к вопросу о методологии представления на фольклорном материале

Современное лингвокультурологическое описание языкового коллектива или языковой личности может строиться по различным основаниям, определяемым спецификой объекта исследования. Такое описание предполагает опору на методологические установки различных областей гуманитарного знания: филологии, культурологии, философии и т.д.

При создании лингвокультурологического портрета определенной общности необходимо опираться на систему культурно значимых текстов, учитывая их специфику. К таковым относятся как бытовые тексты, так и тексты эстетически закрепленные, в частности тексты фольклорных произведений. Выбор материала определяет тип создаваемого портрета. Так, на материале бытовых текстов (например, фактов естественной письменной речи) выстраивается модель мира, включающая как общекультурную, так и личностную доминанты, конкурирующие на равных; на материале же текстов эстетически обработанных общекультурное доминирует. В фольклорном тексте общекультурными компонентами можно считать коллективные представления о мире и арсенал форм их выражения. Индивидуальное проявляется в выборе этих форм в рамках конкретного исполнения. Это можно просле-

Статья написана при финансовой поддержке РГНФ (проект № 05-04-64402а/Т).

[394]

дить на материале вариантов одного и того же фольклорного произведения, записанного в разных сибирских селах в разное время.

Рассмотрим несколько вариантов песни «У родимой мамень-

ки…»1.

А) Кто-то в нашем садике / Жалобно поет, / Не мою ли до-

ченьку / Свекровушка бьет. (Михайловка Зырянского района, 1987 г.);

Б) Кто-то в нашем садике / Жалобно поет / Не моя ли дочень-

ка / Горьки слезы льет? (Володино Кривошеинского района, 1964 г.).

В представленных примерах эмоциональный тон песни, оценка происходящих событий совпадают в рамках единого семантического пространства («пребывание в чужой семье = в чужом мире»), традиционно обусловленного. Но языковое выражение этого пространства, не обладающего внешней структурной определенностью, варьируется, демонстрируя индивидуальное начало.

Обращение к эстетически обработанным текстам при создании лингвокультурологического портрета отдельного населенного пункта требует учета их особенностей. Приобретение текстом статуса эстетически обработанного уже предполагает выбор определенного рода информации и особую форму ее подачи. Эстетически обработанный и бытовой текст имеют различную природу.

Воснове эстетически обработанного текста – только устоявшиеся, наиболее значимые для данного коллектива представления об окружающем мире, «сгустки» народного опыта, и это определяет высокий уровень культурологической нагрузки. При этом личностное начало в тексте такого вида также присутствует, но, не являясь определяющим, проявляется в ряде частных моментов, в сумме избранных для фиксации объектов и форм мироописания.

Воснове бытового текста также лежат устоявшиеся коллективные представления о мире, но цель их появления заключается в предъявлении личностной доминанты, осуществляемом на базе коллективного же опыта.

1Здесь и далее: материалы фольклорных экспедиций студентов и преподавателей ТГУ.

[395]

Среди эстетически обработанных текстов фольклор выделяется особой культурологической значимостью. Не случайно факты народной культуры уже на протяжении ряда лет являются востребованным источником национально-культурной, этнографической

илингвокультурологической информации.

Висследовании лингвокультурологического портрета деревни предполагается использовать тексты фольклорных произведений, зафиксированные на рассматриваемой территории в определенный период времени. В связи с этим представляется возможным определить границы анализируемого описания как «лингвофольклористический» портрет.

При создании лингвокультурологического портрета необходимо учитывать специфику состава населения, проживающего на указанной территории. Территория Западной Сибири демонстрирует в указанном аспекте яркую специфику. Она является характерным примером осуществления диалога культур.

Синтетический характер сибирского культурного пространства сложился в результате взаимодействия различных национальных культур – русской, украинской, белорусской, немецкой, прибалтийской, татарской и др., причем такие процессы были характерны для сибирского культурного пространства на протяжении всей истории его формирования: это касается как истоков его формирования (смешанный, разнодиалектный состав населения, оторванность от исконной, «материнской» национально-культурной среды, культурное взаимодействие с аборигенами – контакты с финно-угорскими, тюркскими и самодийскими народами, «новые географические условия и связанные с ними особенности жизни, быта, экономики и т.д.», см. об этом: Русские говоры Среднего Приобья. Томск, 1984. С. 15–16), так и недавних, и современных процессов. Одним из недавних проявлений межкультурного диалога можно считать формирование социокультурной ситуации, складывавшейся на рассматриваемой территории с 30-х гг. XX в., которая определяется конкретно-историческими условиями: массовое насильственное переселение представителей различных национальностей, различных культур на соответствующую территорию, а также процессы естественной миграции населения. В настоящее время можно говорить о том, что процессы естественной

[396]

миграции населения актуализировались вновь, в частности за счет переселения из республик бывшего СССР.

Таким образом, рассматриваемая территория представляет особый интерес для исследователя любой составляющей культурного пространства в связи с особенностями ее национальнокультурного многообразия.

Синтетичность национально-культурной среды определяет синтетический характер сибирского фольклорного материала: на базе русского фольклора формируется наднациональный тип фольклорной среды, в которой уживаются факты различных национальных фольклорных систем. При этом указанные факты в виде конкретных национально специфичных фольклорных произведений присутствуют в одном индивидуальном сознании, включаясь в единую парадигму. Интересно отметить, что принадлежность фактов народной культуры к определенной национальной системе четко осознается носителями «сибирской культуры» (ср.: «Когда я маленькая была, у нас украинцы рядом жили. /…/ Украинские песни поем, потому что они красивые»1). Вышеприведенный контекст также демонстрирует актуализацию одного из этностереотипов, проявляющихся в системе восприятия фольклора – актуализация национального фольклора в инокультурном пространстве связывается с его внешним восприятием.

При этом указанная синтетичность, свойственная всему рассматриваемому региону, не является в рамках данного региона однородной: каждый населенный пункт может демонстрировать сосуществование разных национальных культур. Отсюда к лингвокультурологическому описанию каждого локуса следует подходить особо.

Кроме того, отметим еще раз, что синтез национальных фольклорных систем осуществляется только на уровне парадигмы существования, смешения образов и жанровых моделей не наблюдается.

Таким образом, лингвокультурологический портрет сибирской деревни представляется как синтетический корпус текстов раз-

1 Томская область, Томский район, село Турунтаево, 2003 г.

[397]

личных национальных культур, функционирующий в условиях сосуществования.

Далее следует отметить, что при использовании фольклора в качестве материала для такого описания необходимо учитывать его внутреннюю специфику.

Фольклор не является застывшей формой творчества, он продолжает жить и развиваться в современных условиях, приспосабливаясь к изменяющейся жизни и отражающей эти изменения этнической ментальности. Описание лингвокультурологического (лингвофольклористического) портрета сибирской деревни связано с решением следующей теоретической задачи – уточнение понятия «современный фольклор», выявление специфики его наполнения по отношению к традиционной культуре. В исследованиях Б.М. Бернштейна, М.С. Кагана, А.С. Каргина, Н.А. Хренова современное общество предстает как совокупность субкультур со своими моделями мира и собственным фольклором.

Понятие «современный фольклор» в настоящее время точно не определено. Это связано с тем, что само явление фольклора претерпевает на данном этапе развития кардинальные изменения (смена фольклорной парадигмы). Понятие «современный фольклор» (здесь – «современный деревенский фольклор») представляет множество текстов, пришедших из разных источников: устной и книжной традиции, средств массовой информации, кино и др. Современный фольклор модифицирует жанровую систему, упрощает информативное пространство, ослабляет регламентацию исполнения. Современный фольклор есть результат своеобразного диалога архаического и нового в народной культуре.

Большинство исследований современного фольклора основано на противопоставлении крестьянской (традиционной) культуры и городской, выделяя в качестве их основного отличия гомогенность традиционной и мозаичность городской. Отметим, что современная деревенская культура (и это подтверждается данными последних экспедиционных исследований авторов) испытывает влияние тех же процессов, что и городская культура: влияние современных средств массовой информации и массовой культуры, усвоение книжной традиции, адаптация к новым техническим средствам передачи и хранения информации и т.д. Тем не менее

[398]

тип хозяйственной деятельности (земледельческая культура) несколько более, чем городская среда, способствует сохранению традиционности.

Все это приводит к тому, что на лингвокультурологический облик современной деревни оказывает влияние отличный от традиционного набор экстралингвистических факторов. Например, среди современных факторов, определяющих содержание лингвокультурной информации, – техногенность общественной среды.

Ряд экстралингвистических оснований исследуемого объекта приобретает новое содержание. Так, возрастная стратификации деревенского континуума демонстрирует динамику в восприятии и продуцировании фольклорного дискурса. Репертуар старшего поколения отличается от репертуара младшего, хотя младшее поколение, выступая в качестве информантов, демонстрирует знание текстов старшего поколения. При этом молодежь может демонстрировать не полное знание текста, а только общее с ним знакомство, что оказывается достаточным для самоидентификации в рамках данного лингвокультурного коллектива. С другой стороны, репертуар младшего поколения включает наряду с фольклорными (в традиционном понимании) текстами авторские произведения, включенные в одну парадигму с фольклорными, подчиняющиеся законам фольклорного бытования. Рядом со старинными песнями «У родимой маменьки…», «Отец мой был природный пахарь…» и др. бытуют песни братьев Заволокиных, фрагменты репертуара современной эстрады.

Поскольку современный фольклор есть соединение не только разных субкультур, разных – коллективных и авторских – текстов, то расширение фольклорного дискурса повышает информативность отдельного текста за счет информативности дискурса в целом. Между текстами возникает особая система отсылок, также формируется система отсылок к фоновым знаниям. В результате можно говорить о возникновении гипертекстовой структуры фольклорного дискурса. Соответственно, в рамках такого лингвокультурологического анализа меняется отношение к проблеме прецедентности текста, принципиально теряется определенность источника прецедентности. Кроме того, особо следует обратить внимание на изменение жанровой системы современного фольк-

[399]

лора: негомогенность аудитории приводит к формированию новых жанров: с одной стороны, статус фольклорных жанров приобретают некоторые тексты бытового порядка, с другой – большинство «новых» жанров отличаются системной неустойчивостью. Так, статус фольклорного произведения приобретает рассказ о визите в село кандидата в депутаты областной Думы и связанном с этим событием деревенском празднике1. Рассказ об этом, событии, исполненный разными жителями деревни, варьировался приблизительно в той же степени, что и классическое фольклорное произведение.

Таким образом, современный сибирский фольклор представляется как особое образование, которое отличает не только способ фиксации и трансляции произведений (наряду с устными формами становятся актуальными, «фольклорными» письменные и аудиотехнические способы передачи информации), но и модель мира и кодовая система, представленная в нем. Мы можем говорить о сосуществовании нескольких начал внутри сибирского фольклора. Одно из них «принадлежит среде с господствующим фольклорным сознанием и фольклорным способом сохранения и передачи культурной традиции. Другое функционирует в среде, культура которой определяется письменной, «ученой» традицией»2. Причины формирования такой «мозаичной» фольклорной среды лежат в области социально-исторической и формируются на разных уровнях: от общечеловеческого до внутритерриториального.

Среди экстралингвистических факторов, необходимых для реализации современного подхода к анализу фольклорной среды, большую роль играет «фактор информанта» – учет его индивиду- ально-личностных особенностей, внутрисемейных отношений, специфики социальной деятельности и т.п. Например, это проявляется в том, что текст даже такого стабильного жанра, как лирическая песня, может быть адаптирован с учетом конкретной коммуникативной ситуации. Так, в экспедиционных материалах были зафиксированы случаи адаптирования исполнителями текста про-

1Томская область, Томский район, село Турунтаево, 2003 г.

2Неклюдов С.Ю. Традиции устной и книжной культуры: соотношение и типология // Фольклорипостфольклор: структура, типология, семиотика. http: //www.ruthenia.ru/folklore

[400]