проблемы взаимодействия

ции (одобрительное, осудительное, ироническое, шутливое и под.); иллюстративной зоной.

Образец словарной статьи ИСС:

СЕРЕБРЯНЫЙ• как серебряный/серебряна. Позит. ЭО. О

чём-л. блестящем, серебристом. – Николай, тот подточит, при-

несёт пилу: «Чё, Вера, подточить маленько?» – раз-раз, подправит. Я пойду, она прямо как серебряна там зубы, светют только; Я в ём [бачке] воду-то не держала, он как серебряный был, белый такой, нержавейка. 2.

(Позит. – позитивный, ЭО – эстетическая оценка).

Следует подчеркнуть, что заглавная зона в ИСС максимально приближена к речи Веры Прокофьевы Вершининой, жительницы с. Вершинино Томской области, типичной представительницы традиционного сибирского старожильческого говора, идиолект которой составляет базу данного словаря. «Форма сравнительного оборота, – отмечает составитель ИСС Е.В. Иванцова, – отражает его реализацию в дискурсе. Порядок расположения его компонентов, грамматические формы имен и глаголов даны в том виде, в каком они зафиксированы в контекстах: как сосиски, как сузилось,

как сына своего родного, как на табареточке, в том числе и для фразеологизмов: как пить дам, как в колесе белка вертишься, петухом запела, как на опаре киснет»1.

Заглавная зона словарных статей ИСС концентрированно, в алфавитном порядке представляет одну из ярких изобразительновыразительных средств НРК – все виды компаративов, используемых диалектной языковой личностью. В их числе компаративы, выражающие различные приёмы и фигуры речи: олицетворе-

ния (земля• как будто бы земля клином пришла. О том, что является единственно желаемым; кидать• как лопатой <кто> кидат. Об идущем снеге, поднявшейся пыли – Шибко она пыль,

прям летит пыль, как... лопатой кто кидат; нога• как с ногами ушло. А я его [мясо] положила в кастрюльку там. Хватилась – его нету. Ну ты подумай-ка, как с ногами ушло!); зооморфизмы

(медведь• как медведь. О волосатом человеке. – Разулся, а ноги

1 Идиолектный словарь сибирского старожила. С. 8.

[381]

лохма-аты! Прям от… лохматы шибко. Как медведь!; мерин• как сивый мерин. О тяжелом труде. – Она всё говорит: «Я, я». Я не люблю, когда якают. Мужик ворчат, как сивый мерин, а она все «я»; петух• как петух. О задиристом человеке. – А он [обычно о мальчике] драчун! Он Юльку ударил, а она его ударила. И прямо налетат, как петух, на неё), фитоморфизмы (облепиха• как об-

лепиха. О растении сплошь покрытом личинками насекомых. –

Обсосана [картошка] ветка, а там как вот эти, как… как тебе сказать, как облепиха; репа• как репа. О белых, крепких зубах. – Зубы-то были густяшшы, да хороши – прям как репа были белы;

редька• как редька. О невкусных овощах, напоминающих редьку горьким привкусом. – А она купила нанску [морковь]. А она совсем не нанска. Кака-то нехороша кака-то, как редька [на вкус]; розочка• как розочка. О форме для печенья в виде цветка. –

Оно в серёдке, как розочка, и по краям так, как чашечка, вот таки стряпаются [печенье хворост]. Красивы вот таки так-то).

«Основную массу сравнений рядовой языковой личности порождает то, что постоянно “перед глазами” <…> При сопоставлении по цвету эквивалентом служит цвет пола и стен в помещении, цвет одежды собеседника, описать размер помогает сопоставление с пространством дома, комнаты, домашней обстановки»1. Значительное число сравнительных оборотов содержит наимено-

вания артефактов: кисель, ковшик, пол, колесо, колода, колпак,

конверт, коробка, корыто и многих других. Причем одно и то же наименование артефакта может служить ассоциатом для выражения самых разных оснований при сопоставлении. Один пример: холодильник выполняет роль эталона размера (<…> камера от така, морозилка. Как холодильник, от таки вышиной они), цвета. (А Шарик-то [пёс] не очень белый, как холодильник, такой), упругости (Юрочка был тутка <…> како тело <…> как холодильник), полноты (От такой [мужчина] растолстел! Как холодильник!).

1Иванцова Е.В., Волкова Т.Ф. Отражение языковой картины мира в сравнениях диалектной личности // Вестник ТГУ. 1999. № 268. С. 90.

[382]

В пределах одного и того же высказывания в иллюстративной части ИСС нередко встречается два сравнительных оборота: хо-

лодильник• как холодильник. О ком-, чём-л. молочно-белого цвета. – А собачка, как холодильник, бела, гладка – как поросёнок!; розочка• как розочка. – Оно в серёдке, как розочка, и по краям так, как чашечка; холодец• как холодец. О чем-л. вязком, густом, желеобразном. – Тоже тушёнка… раньше распечаташь, она кака-то прям густа да как холодец прямо, а счас… как суп налитый.

В словаре представлена такая яркая черта НРК, как удвоение сравнения, что реализуется за счёт сочетания творительного по-

добия и союза как: Их [огурцов] по два да по три буват как кустикими. Они называются «кустовы огурчики»; Ну когда растянется [кошка], тепло, дак говорят: к теплу. А как от согнётся как калачиком, то, гыт, к морозу; Подполье, например, у их, они маленько конусом, не так что прямо копают, а как конусом маленько; Купили бы штаны-то тебе. Я подошла, они как коробом стоят.

Как и в других диалектных словарях, в иллюстративной части ИСС реализованы приемы и фигуры речи: приём кольца, синтаксического параллелизма, анафоры, антитезы, ритмической организации речи, вышеназванные приёмы олицетворения, зооморфизма, фитоморфизма и др.

Вместе с тем текст словаря обнаруживает специфику идиостиля В.П. Вершининой как носителя традиционного сибирского диалекта1.

Исследование НРК сквозь призму лексикографического текста делает первые шаги и имеет серьёзные перспективы.

1 Подробно об этом в: Иванцова Е.В., Волкова Т.Ф. Отражение языковой картины мира в сравнениях диалектной личности // Вестник ТГУ. 1999. № 268. С. 89–93; Иванцова Е.В. Феномен диалектной языковой личности. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002. 312 с.

[383]

Г.В. Калиткина

Модели времени в традиционной культуре*

Столь многочисленный этнос, как русские, заселяющий огромную территорию, неизбежно сталкивается со значительной культурной стратификацией. Традиционная культура связана прежде всего с крестьянством. Крестьяне наследовали и транслировали определенную традицию мироустройства, и формы духовного освоения действительности, остававшиеся стабильными на протяжении столетий, менялись у них медленнее, чем способы обработки земли или технологии промыслов. Даже в первой половине XX в. крестьяне продолжали составлять большинство европейцев, не говоря уже о человечестве в целом1. Только к концу XX в. традиционная культура в Европе перестала быть целостной системой, сохраняясь лишь в виде отдельных звеньев.

Кроме того, даже на рубеже XIX–XX вв., который считается последним отрезком времени, когда традиционная культура в России функционировала в полном объеме, она оставалась бесписьменной. Это одна из ее конститутивных черт. А.Я. Гуревич, описывая средневековый мир (крестьянский по преимуществу),

*Работа выполнена при поддержке Совета по грантам Президента РФ и государственной поддержке ведущих научных школ (НШ – 1736.2003.6) и гранта РГНФ (03- 04-00427 а/Т).

1Шанин Т. Перспективы исследования крестьянства и проблемы восприятия параллельных общественных форм // Крестьяноведение: Ежегодник. 1996. С. 13.

[384]

определил его по отношению к современному исследователю как «мир безмолвствующего большинства», считая, что «письменная культура существовала в виде своего рода островков в море систем устной коммуникации и трансляции культурных ценностей»1. Он поднял проблему: может ли в таком случае исследователь «докопаться» до пласта народной культуры? Бесписьменное общество, по остроумному замечанию Ю.М. Лотмана, сохраняет не прецедент, эксцесс, а норму, календарь, так как рассчитывает только на коллективную память. И ее репрезентацией является прежде всего фольклор.

Однако понятие коллективной памяти вслед за антропологами ввели не только фольклористы, но и историки, подразумевая под ним комплекс разделяемых обществом мифов, традиций, верований, представлений о прошлом. На Западе впервые поставили вопрос: каким образом индивидуальная память превращается в социальную? И ответили на него так: это происходит в процессе коммуникации, в р а с с к а з е о п е- р е ж и т о м. Еще в 1930-е гг. М. Хальбвакс настаивал, что социальные группы конструируют свои образы мира, устанавливая посредством коммуникации согласованные версии прошлого. Данное положение справедливо и для русских старожилов Среднего Приобья как особой социокультурной общности внутри русского этноса и может быть проиллюстрировано данными диалектных словарей, являющихся хранилищем подлинных крестьянских голосов. Серия словарей среднеобских старожильческих говоров была создана на основе диалектного архива, начало которому положила экспедиция

1946 г.: «Он бы дальность [далёкое прошлое] рассказал» [ДАЛЬНОСТЬ. II]2; «Пусть обскажет вам, как век прожила» [ОБСКАЗАТЬ. X]; «Я ему расписала тою германскую войну. Плохой народ был» [РАСПИСАТЬ. VII]; «Всю войну. Если вам рассказать всю войну, дак это совсем ужасно» [РАССКАЗАТЬ. VII]; «А я сейчас скажу, как Колчак приходил» [СКАЗАТЬ 2. VI]; «У нас

1Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1990. С. 161.

2В ссылке приводится заглавное слово словарной статьи, арабской цифрой отмечено значение многозначного слова, римской цифрой – словарь.

[385]

татарско жилище было. Там юрты стояли… Родитель сказывал: их выжили русски» [РОДИТЕЛЬ. VII]; «А прежде, сказывали старики, горбушами косили» [СКАЗЫВАТЬ 2. III]; «Старики говаривали: раньше здесь два брата обосновались» [ГОВАРИ-

ВАТЬ. VII].

В настоящее время высказывается мысль о том, что «в обществе всеобщей грамотности, которая существует хотя бы на протяжении двух-трех поколений, устная традиция практически утрачивается»1. Однако в рамках крестьянской культуры, ориентированной на память, носители бóльшего объема воспоминаний всегда пользовались особым уважением, и подобное положение дел никак не изменилось в среднеобских селах и деревнях: «Он много расскажет, он памятливый» [ПАМЯТЛИВЫЙ. IX]; «К ей сходите, она памятна» [ПАМЯТНЫЙ. X]; «Она как по воде бредёт, у ей память богата» [ПАМЯТЬ. VII]; «Бабка тут жила, дык она помнит, как пошёл первый пароход» [БАБКА. X]; «Сергей Гаврилович и сейчас ето расскажет. Ну, кака у него память! А он много меня старе. Он много расскажет, он памятливый» «Он траву возит, беда скоко знат, и память кака у его! Памятлив он…»

[ПАМЯТЛИВЫЙ. IV]; [ПАМЯТЛИВЫЙ. IV]; «А так сказать я вам ничего не скажу. Даже, знаешь, есть старше меня, а всё

помнят» [СКАЗАТЬ 2. VI]; «Некоторы, многи поминают ра-

нешну жизнь. Они, наверно, раньше хорошо жили, оттого и поминают» [ПОМИНАТЬ 1. VI]; «Далеко [=давно] это было, а всё народ помнит про войну» [ДАЛЕКО1, VII]; «Ты к Григорию Романычу сходи: он боле меня знат, наскажет» [БОЛЕ. I]; «Он знат всё про стару жизню» [ЖИЗНЯ. I]; «А я всех знаю своих деревенских, с какого году рождения, ей-Богу, редкого не знаю»

[ДЕРЕВЕНСКИЙ 2. VII]. Противоположное состояние воспринимается как недостаток и несчастье: «К нам приезжали песни петь.

И вот Анна запела, а Аксинья подхватила. А я вот всё забываю уже песни» [ЗАБЫВАТЬ. VII]; «Чего-то ещё, счас-то и не

1Репина Л.П. Образы прошлого в памяти и в истории // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. М., 2003. С. 11.

[386]

вспомню, да уж и память не тая. Ране-то я всё в голове носила, а счас всё в ухи вылетат, ничего не помню» [ПАМЯТЬ. IV]1.

То, что люди помнят о прошлом, а также то, что они о нем забывают, является «одним из ключевых моментов их неосознанной идеологии»2, или картины мира в самом широком смысле термина. Например, точкой отсчета в семейной памяти социологи считают «первобытие» – факт переселения, появления предка в определенном месте, создания семьи3. В определенном смысле традиционная деревенская община изоморфна семье, и такие точки отсчета фиксируются коллективной памятью и по отношению к са-

мой общине: «Тут жили татары, был один с сыновьями, ит него развилось вся наша село» [СЕЛО. VII]; «Один Майков поселялся. То ли высланный. Скупой был Аким. Облюбовал это место. И вот природа пошла» [ПРИРОДА. II]; «Раз сослали сюда казака Першина. Он здесь основался. Остяки уехали в Тюльку, только при- родки остались. Истальны уехали» [ПРИРОДОК. II]; «Приехали с вершину Дону и назвали Вершинино. С вершины Дону – вот откуда пришли казаки» [ВЕРШИНА. VII].

Таким образом, социальная память связана с объективацией прошлого. Высокая частотность подобных контекстов во всех диалектных архивах имеет причины, лежащие на поверхности: общение диалектоносителей и исследователей говора проходит чаще всего в определенных условиях, и лейтмотивом расспросов является формула: «А как р а н ь ш е?..» Она, во-первых предполагает, конечность прошлого, его отсутствие в настоящем и, во-

1Кроме того, памятью и знанием о прошлом не могут обладать чужаки, в отличие от коренного населения, которое в среднеобских говорах называется жителями,

старожителями, корешками, коренелыми и старинными людьми: «Он житель, а жена его поселёнка. Вам с жёнами разговаривать не надо: они не жители» [ЖИТЕЛЬ. I]; «Жители, вечные жители тут живут» [ЖИТЕЛЬ. IV]; «Я здесь сроду жителка» [ЖИТЬЕЛКА. V]; «Тот бы знал рассказать, дедушка сто пятнадцать лет, он старожитель» [СТАРОЖИТЕЛЬ. VI]; «Мы корешки уже: наши деды, отцы здесь выросли» [КОРЕШОК 2. VI]; «Мы уже закоренелые вершинцы» [VII]; «Старинные люди всё на свете знают. Эти люди не приблудны, не приезжи, а

старинны» [СТАРИННЫЕ ЛЮДИ. I].

2Репина Л.П. Указ. соч. С. 15.

3Разумова И.А. Потаенное знание современной русской семьи. М., 2001.

[387]

вторых, задает скрытое или явное его сравнение с настоящим. Большинство диалектных текстов можно представить как вариа-

ции на одну тему: «Про давношны дела девкам рассказываю» [ДАВНОШНЫЙ. VI]. Например: «Давным-давно это было. Я,

помню, ещё молоденька была» [ДАВНО ♦ ДАВНЫМ-ДАВНО. VII]; «Горбуша – она до меня была, ей косили в обе стороны» [ГОРБУША. I]; «Казначейство на моём време перенесли» [ВРЕМЯ ♦ НА МОЁМ ВРЕМЕ. I]; «Все занимались рыбалкой. Единолично когда жили, рыбу отвозили в Томск, меняли на муку, крупу… Животноводство и рыболовство здесь еще до колхозов»

[РЫБОЛОВСТВО. IV]; «Спервоначала и при советской власти

работали от зари до зари, а потом часы установили» [СПЕРВОНАЧАЛА. X]; «По деремням-то кин раньше не было, а при са- ризме это и знать не знали» [ДЕРЕМНЯ. II]; «В старое время не было детей детдомовых» [ДЕТДОМОВЫЙ. II]; «В давны годы не было гамбурского носка [у сапог]» [ДАВНЫЙ. I]; «Раньше ребята и боялись к девке подойти, блудства никакого не было» [БЛУДСТВО. X]; «Таперь ведь стали на тракторах, а преж плугарь да борноволок» [ПРЕЖ 1. III]; «Счас-то халаты шьют, а прежде холодаи носили женщины престарелы» [ПРЕЖДЕ-

СЕЙЧАС. IX]. Лексические маркеры времени, объективирующие прошлое, распадаются на две группы: а) универсальные: раньше,

прежде, в моё время, до меня, на наших памятях и т.д. (которые не дают жесткой датировки, т.е. внеисторичны); б) уникальные:

до колхозов, в старое время, при саризме и т.д. (такую историче-

скую датировку дающие). Таким образом, темпоральная глубина прошлого в традиционной культуре варьирует незначительно – от продолжительности жизни информанта до точки отсчета уже упомянутой коллективной памяти.

Настоящее без противопоставления минувшему описывается гораздо реже, так как оно одновременно дано коммуникантам. Для носителей традиционной культуры настоящее как профанная повседневность связано прежде всего с бытом, а не бытием:

«Сёдня привезли много сахару» [СЕГОДНЯ-ЗАВТРА. IX]; «Сейчас рыба жирная, ведро добудешь – поллитру жира натопишь» [ПОЛЛИТРА. I]; «Отчего таперь и болею. Поди, надсадилась»

[НАДСАДИТЬСЯ 1. X]; «Ух, и жара! Солнце с полдён свороти-

[388]

ло, а дышать нечем» [СОЛНЦЕ С ПОЛДЁН СВОРОТИЛО. VIII];

«Он ведь тоже под годами ноне» [ПОД ГОДАМИ. I]; «Нынче Тане на экзамены надо было в город ехать, к девяти часам, она не увела парнишку» [НЫНЧЕ 2. VI]. Следует заметить при этом, что лексические маркеры времени, связанные с пластом настоящего, вряд ли можно классифицировать на непротиворечивых основаниях, поскольку они довольно аморфны.

Что касается будущего, то в традиционной культуре существуют только два возможных отношения к нему, которые снижают уровень долгосрочного прогнозирования. Первое основано на смятении и беспокойстве относительно непредсказуемых природных явлений, социальных катаклизмов, магических таинств, присущих всему комплексу жизненных сил, находящихся в постоянном напряжении из-за самого факта конечности бытия человека1:

«Люди старые ето сказывали: вот оплетётся свет тенётами, вот будут кони железные бегать, вот вся земля трястись будет» [ВОТ 4. X]; «Не будет ни птицы, ни рыбы, по небу будут железны птицы летать, белыё свет тенётами будет опутан» [ОПУТАТЬ 1. VI]; «Когда Бог-то родился, он дал жизни только две тыщи лет» [ЖИЗНЬ 1. VII]. Второе заключается в том, что настоящее вскоре будет прошлым и тогда следующая фаза жизни не будет слишком отличаться от предыдущей.

Таким образом, континуум необратимого линейного времени в традиционной культуре, во-первых, преимущественно занят прошлым, во-вторых, незначителен по объему, протяженности и, в-

третьих, конечен: «Всё жалею студентов. Всю жись учутся и учутся. А жись-то идёт, а молодость проходит…У внучки жись прошла в учёбе» [ЖИСТЬ3. IV]; «Пришло время одной жить», «Пришло время – ложись, батюшка мой» [ВРЕМЯ ПРИШЛО (ПРИДЕТ). VII]; «Кому жаловаться? Года подошли» [ПОДОЙТИ 2. VI]; «Да, жись проходит, и не хочется жить» [ЖИСТЬ 1. VII].

Однако существует и такая ипостась темпоральности, как вечность. Что касается теоретического уровня, две основные трак-

1Васильев Ю.Г. Эволюция темпоральных и этноцентрических детерминант культуры // Время и преемственность в развитии культуры. Саратов, 1991. С. 101–110.

[389]

товки были сформулированы в античности. Еще до Сократа греческие философы начинают понимать вечность как бесконечное время, в том числе и циклически повторяющееся, приносящее возрождение и перерождение живого. Парменид сформулировал идею вечности как вневременного настоящего вне становления, изменения, возникновения и рассеяния. Средневековые мыслители рассматривали вечность в космологическом (вечность мира) и теологическом (вечность Бога) аспектах. Современные философия и физика устраняют представления о вечности, толкуя ее либо только как метафору, либо как нескончаемую длительность. Традиционная культура, связанная прежде всего с природными предметными системами, интерпретирует вечность через цикл. «В природе нет развития, – во всяком случае, оно скрыто от взора людей этого общества. Они видят в природе лишь регулярное повторение, не в состоянии преодолеть тиранию ее ритмического кругового движения, и это вечное возвращение не могло не встать

вцентре духовной жизни. Не изменение, а повторение являлось определяющим моментом сознания и поведения. Единичное, никогда прежде не случавшееся, не имело самостоятельной ценности, – подлинную реальность могли получить лишь акты, освященные традицией, регулярно повторяющиеся. Архаическое общество отрицало индивидуальность и новаторское поведение. Нормой и даже доблестью было вести себя, как все, как поступали

люди испокон веков. Только такое традиционное поведение имело моральную силу»1. Таким образом, именно через категорию времени интерпретируются и моральные ценности, и этические предписания традиционной культуры: «Всю жизнь проработала

вколхозе, всю дорогу. И больше нигде не работала» [ВСЮ ДОРОГУ. VIII]; «Она всю дорогу у нас учительницей работала» [ВСЮ ДОРОГУ. V]; «У меня искони лет живут учителя» [ИСКОНИ ЛЕТ. VII]; «А здесь пойду – все меня знают. И родилась, и

выросла, и изжила век» [ИЗЖИТЬ ВЕК. VII]; «Спокону веку я

проживающи тут» [СПОКОНУ ВЕКУ. I]; «Вам бы ешшо к кому

сходить. Вон против меня старуха живёт. Всю жись здесь

1 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 107.

[390]