Часть IV. О формировании психического1 о формировании психического

Понятие и термин «формирование психического» (например, формирование психических свойств лично­сти) давно и прочно вошли в современную, прежде всего советскую, психологию. Это понятие является одним из основных для методологического принципа единства сознания и деятельности, разработанного в исследова­ниях С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, Б. Г. Ана­ньева, А. А. Смирнова, Б. М. Теплова и многих других советских психологов. Указанный принцип гласит:: сознание, вообще психика не только проявляется, но и формируется в деятельности; деятельность человека обусловливает формирование его сознания, его психи­ческих процессов и свойств, а эти последние, осуществ­ляя регуляцию человеческой деятельности, являются условием ее адекватного выполнения (здесь с самого, начала имеется в виду, что различные этапы и типы деятельности субъекта всегда осуществляются на соот­ветственно различных уровнях общения).

Принцип единства сознания и деятельности (назы­ваемый иногда просто принципом деятельности или деятельностным подходом) признается теперь всеми или; большинством советских психологов, хотя он реализу­ется в разных вариантах. Наиболее систематически: этот принцип, точнее, лежащее в его основе понятие «формирование психического», разработан в двух кон­цепциях: 1) в теории психического как процесса [С. Л. Рубинштейн и его школа] и 2) в теории поэтапного формирования умственных действий, развитой на базе теории интериоризации [А. Н. Леонтьев, П. Я. Гальпе­рин и их школа]. Поэтому, для того чтобы осуществить, анализ понятия «формирование психического», необхо­димо прежде всего раскрыть основные идеи обеих выше­упомянутых теорий, которые насытили это понятие наи­более развернутым содержанием. Наш анализ мы начнем с философско-психологической концепции психического как процеса, поскольку в теоретическом отношении она является к настоящему времени самой развитой. Основное содержание этой концепции хорошо известно, и потому мы кратко рассмотрим лишь некото­рые ее принципы и положения из числа тех, которые

343

наиболее актуальные в аспекте формирования психи­ческого.

Принцип единства сознания и деятельности разраба­тывается советскими психологами на протяжении по­следних десятилетий. Первый период его разработки охватывает 30-е и 40-е годы; второй начинается в 50-е годы и продолжается до сих пор. В течение первого из этих двух периодов указанный принцип обобщил взаимо­связь деятельности и психического, еще не дифферен­цируя последнее на процесс и результат. И лишь в 50-е и последующие годы Рубинштейн [1955] и его школа существенно углубили анализ единства психического и деятельности благодаря тому, что в самом психическом вычленили процесс и его результат¹. Процесс есть основ­ной (но не единственный) способ существования пси­хического. Психическое как процесс — это исходная и важнейшая психологическая реальность, из которой в ходе взаимодействия человека с миром формируются все психические явления, функции, состояния, свойства и т. д. (включая результаты психического процесса). На­пример, все психические явления (чувства, мотивы, установки) и все собственно личностные психические свойства (характер и способности) первоначально фор­мируются в качестве процесса; они превращаются далее в продукты этого процесса и включаются в его даль­нейшее протекание и развитие как его существенное внутреннее условие.

Психическое как процесс и формирующиеся в нем психические свойства участвуют в регуляции деятель­ности (практической, теоретической и т. д.). Субъектом такой деятельности является человек, индивид, личность

344

в неразрывной взаимосвязи с другими людьми. Тем самым определяется соотношение процесса и деятель­ности. В ходе деятельности, общения, поступков на осно­ве психического как процесса формируются личностные свойства: 1) система обобщенных побуждений, мотивов (т. е. характер) и 2) способности. Формирование и раз­витие таких психических свойств осуществляются лич­ностью в течение многих месяцев и лет, вообще в те­чение всей жизни. Ясно, что в каждый данный период жизни индивида на основе психического как процесса участвующего в регуляции деятельности, сначала фор­мируются какие-то элементарные зародыши будущих все более сложных мотивов и способностей, а затем и эти последние в их развитом виде. Такие элементарные, зачаточные проявления будущих сложнейших личност­ных свойств являются исходным предметом исследова­ния, имеющего целью раскрыть психическое как про­цесс. Это исследование проводится прежде всего в фор­ме лабораторных экспериментов, каждый из которых продолжается не более одного — трех часов (т. е. в те­чение небольшого отрезка времени, не сравнимого со многими месяцами и годами, необходимыми для изуче­ния устойчивых мотивов и способностей в их становле­нии).

Таким образом, психическое как процесс формирует­ся на протяжении всей жизни индивида, но не на каждом этапе этого процесса сразу же происходит становление новых потребностей и способностей, т. е. относительно устойчивых личностных психических свойств. На любой своей последующей стадии психическое как процесс формируется благодаря уже имеющейся мотивации, а формирование существенно новой мотивации выступает как результат не одной, а многих стадий психического процесса, посредством которого регулируется деятель­ность субъекта. Примером может служить прежде всего мышление как процесс, представляющее собой наибо­лее изученный частный случай психического как про­цесса.

В лабораторном эксперименте мышление как про­цесс может выступить в ходе постановки и решения человеком любой трудной для него задачи или пробле­мы, поскольку испытуемый уже имеет хотя бы мини­мальную исходную мотивацию к обдумыванию задачи. В ходе решения он осуществляет процесс ее анализа,

345

синтеза и обобщения. Это и есть исходный процессуаль­ный аспект¹ мышления. Такой аспект является вместе с тем личностным, т. е. прежде всего мотивационным, поскольку уже имеющиеся мотивы и способности чело­века обеспечили его участие в эксперименте. В ходе подобного непродолжительного лабораторного экспери­мента у испытуемых обычно формируются новые спо­собы решения определенных задач, характеризующие новый уровень микроразвития их мышления как процес­са. Тем самым формируются также (хотя бы в мини­мальной степени) их познавательная мотивация, их отношение к экспериментатору, к эксперименту, к дру­гим испытуемым, к решаемым задачам и т. д. Это лич­ностный аспект, характеризующий мышление как дея­тельность. Теперь на передний план выступает формиро­вание мотивов и умственных способностей, выходящее за временные пределы одного-двух лабораторных экспе­риментов.

Итак, мышление — подобно любому другому психи­ческому акту — объективно является многокачествен­ным. Оно выступает прежде всего как процесс (анали­за, синтеза и обобщения, посредством которых человек решает задачи или проблемы). Только в ходе такого процесса формируются и развиваются все остальные свойства и качества мыслящего субъекта — познава­тельная мотивация и умственные способности, харак­теризующие в личностном плане мышление как деятель­ность. Психическое как процесс — это, следовательно, исходный и основной «материал», из которого в ходе деятельности образуются все другие психические явле­ния: свойства и т. д. Только в ходе изучения процес­суального аспекта мышления можно изучать формиро­вание все более совершенных способов анализа, син­теза и обобщения, приводящее к формированию все более глубокой познавательной мотивации и все более разносторонних умственных способностей. «Мышление как процесс и мышление как деятельность — это два аспекта одного и того же явления... Личностный план выступает в мышлении, взятом как в одном, так и в

346

другом аспекте. В мышлении как процессе он выража­ется вообще в роли внутренних условий, в мышлении как деятельности, еще, в частности, и в роли мотивов, установок, отношения личности к окружающему» [Ру­бинштейн, 1959, с. 55]. Поэтому нельзя рассуждать здесь по принципу взаимоисключения: личностное — значит не процессуальное, а процессуальное — значит не личностное.

Для того чтобы экспериментатор мог изучать мыш­ление как процесс, для испытуемого оно должно высту­пить как деятельность — в большей или меньше степе­ни. Например, во многих наших экспериментах, прове­денных вместе с М. И. Воловиковой и Б. О. Есенгазиевой, испытуемые часто обнаруживали отчетливо выра­женный интерес к ряду мыслительных задач, предла­гаемых для решения, и пытались использовать различные формы непосредственного общения с экспериментато­ром. Это значит, что в ходе лабораторных опытов по изучению мыслительного процесса мышление испытуе­мых осуществляется как деятельность. Полученные в таких условиях экспериментальные данные подверга­ются нами теоретическому анализу на различных уров­нях абстракции. В результате на передний план в ис­следовании выступает либо процессуальный, либо лич­ностный аспект мышления, а исходная онтологическая взаимосвязь обоих этих аспектов сохраняется нераз­рывной.

Личностный аспект мышления, восприятия и т. д. означает, что оно есть деятельность субъекта, т. е. его практическая и теоретическая деятельность (трудовая, познавательная, эстетическая и т. д.). Понятие деятель­ности используется, как известно, еще и в другом, более узком значении: соотносительно уже не с субъектом, а только с органом (например, сердечная деятельность). В этом смысле психический процесс есть деятельность мозга (еще не субъекта в целом). Деятельность чело­века как субъекта включает в себя психические процес­сы, посредством которых она регулируется. Лишь в такой деятельности реализуется отношение человека к окружающему миру — к другим людям, к задачам, которые ставит перед ним жизнь, и т. д.

Только при таком соотнесении практической и тео­ретической деятельности субъекта, с одной стороны, и псхической деятельности мозга — с другой, становятся

347

понятными вышеотмеченные различие и взаимосвязь между деятельностью человека и психическим как про­цессом, участвующим в регуляции этой деятельности. Вопреки высказываемым иногда взглядам неверно ду­мать, что концепция психического как процесса пред­полагает отход от вышеизложенной проблематики деятельности. В действительности же все более глубокое изучение деятельности закономерно приводит к выделе­нию в ней психологического — прежде всего процессу­ального — аспекта. Без этого психология не может внести свой вклад в разработку комплексной, междисциплинарной проблематики деятельности и в част­ности, не сможет изучить, как в ходе последней пси­хическое не только проявляется, но и формируется. Исследовать формирование психического в деятельно­сти — это и значит прежде всего раскрыть психическое как процесс. Оба указанных понятия — психическое как процесс и формирование психики — являются, следова­тельно, эквивалентными, синонимичными друг другу, поскольку второе из них конкретизируется через первое. Покажем это подробнее на материале психологии мыш­ления, поскольку именно в данной области психологи­ческой науки наиболее систематически изучается пси­хическое как процесс (конкретнее: мышление как про­цесс).

Мышление объективно выступает как процесс (т. е. как нечто формирующееся, становящееся, динамичное и т. д.) прежде всего в силу следующего обстоятельства. Когда человек начинает осуществлять познавательную деятельность, например когда он начинает формулиро­вать и решать мыслительную задачу (проблему), то он еще почти совсем не знает, как конкретно будет проте­кать его деятельность, поскольку решение обдумывае­мой им задачи вначале еще неизвестно (оно может лишь прогнозироваться в минимальной степени). В та­ком смысле первоначально (почти) полностью отсутст­вует конечная стадия, конечное состояние, окончатель­ный результат этой мыслительной деятельности. Пока конечного, будущего результата (решения) еще нет, пока он остается неизвестным, искомым, из него нельзя телеологически исходить как из готового, заранее за­данного, данного и т. д. [подробнее см.: Брушлинский, 1965, с. 68 и след.].

Таким образом, будущий продукт познавательной

348

деятельности вначале неизвестен, т. е. явно отсутствует¹, и его невозможно сразу же получить. С другой стороны, он необходим для последующей деятельности. Противо­речие между обоими этими крайними полюсами раз­решается в процессе формирования (в частности, про­гнозирования) психических новообразований, представ­ляющих собой искомое и, наконец, найденное решение определенной задачи или проблемы. Вот почему психи­ческое как процесс является формирующимся, а не изначально готовым или заранее заданным.

Изначальная незаданность формирования мышления и прежде всего отсутствие заранее известного резуль­тата мыслительного процесса означают в первую оче­редь отсутствие предопределенного наглядного эталона мыслительной деятельности, с которым можно было бы непосредственно и однозначно сопоставлять промежу­точные результаты формирующегося процесса. Всякий эталон по происхождению и по определению является материальным или материализованным. Самым ярким примером может служить операция измерения, т. е. пря­мого и непосредственного сопоставления измеряемого с соответствующим однозначным образцом, мерилом, эталоном и т. д. Наши эксперименты показали, что такого эталона нет в мыслительном процессе решения задач. Мышление как процесс формируется в ходе не­прерывного — постепенного и (или) скачкообразного — прогнозирования вначале неизвестного и потому ис­комого будущего решения проблемы. По мере такого прогнозирования образуются изначально не данные критерии для самооценки каждой новой возникающей мысли; они не сводятся к вышеуказанным эталонам, по­добно тому как мышление в целом нельзя свести к наглядно-чувственному познанию [подробнее см.: Бруш­линский, 1979].

Эта специфика формирования мышления как про­цесса отчетливо обнаруживается при сопоставлении с принципом обратных связей, т. е. связей непосредствен-

349

ных, наглядно-чувственных, сигнальных и т. д. По мне­нию П. К. Анохина, Н. А. Бернштейна, Н. Винера и других первооткрывателей обратных связей, это по­следние представляют собой взаимосвязи между функ­ционированием какой-либо системы и его результатами: «информация» о результатах предыдущих действий включается в число условий, от которых зависит сле­дующее действие. «Обратная связь есть метод управле­ния системой путем включения в нее результатов пред­шествующего выполнения ею своих задач» [Винер, 1958, с. 71]. Поскольку любая деятельность и вообще любое функционирование приводит к результатам, могущим повлиять на последующий ход событий, то обычно пред­ставляется, что механизм обратных связей (т. е. связей данной операции с ее результатом) — это основной и всеобщий способ детерминации всех явлений, процес­сов и т. д. По той же причине кибернетика как учение об обратных связях чаще всего рассматривается в ка­честве наиболее общей концепции причинности, регу­ляции, управления, детерминации.

В действительности же вышеуказанная традицион­ная кибернетическая трактовка обратных связей специ­фична не для любых, не для всех типов взаимоотноше­ний между различными процессами и их результатами, а лишь для строго определенных взаимоотношений между ними: непосредственных, однозначных, заранее заданных, наглядно-чувственных, сигнальных и т. д. Об­ратные связи представляют собой чувственно-нагляд­ное, непосредственное соотнесение или сличение 1) за­ранее заданных, желаемых, конечных и 2) фактически достигнутых, промежуточных, текущих (а не вообще любых) результатов. Желаемое, вообще предвидимое выступает изначально с большой определенностью в таких сформировавшихся актах, как ходьба, наливание воды в стакан из графина (известный пример П. К. Ано­хина) и др., в регуляции которых решающая роль дей­ствительно принадлежит обратным связям — нагляд­ным, сигнальным, непосредственным и т. д.

Однако та же проблема (само-) регуляции, вообще детерминации становится бесконечно более сложной в случае мыслительного процесса, специфичного для тео­ретического, отвлеченного, опосредствованного познания. Теперь в качестве «желаемого» выступает прежде всего прогнозируемое искомое (будущее решение), которое

350

в течение длительного периода времени остается в зна­чительной степени неизвестным и потому не столь опре­деленным, как в случае вышеуказанного предвидения. Такая неизвестность искомого означает, что даже в ходе его постепенного и (или) скачкообразного прогно­зирования оно лишь на последних стадиях мыслитель­ного процесса может быть сформировано и зафиксиро­вано с предельной отчетливостью. В противополож­ность этому исходный и простейший механизм обратных связей изначально предполагает четкую фиксацию же­лаемого (как заранее заданного) на конечных и про­межуточных стадиях регулируемого акта (например, ходьбы). Без такой фиксации в виде своеобразного эталона невозможно непосредственное, наглядно-чувст­венное сличение желаемых и фактически достигнутых результатов. Для того, чтобы что-то с чем-то сличать, нужно заранее иметь это последнее в форме однозначно определенного эталона, образца, масштаба и т. д.

Таким образом, механизм обратных связей непо­средственно основан на изначальной заданности эта­лона или масштаба, заранее устанавливающего способ прямого сравнения промежуточных и конечных состоя­ний регулируемого процесса. На основании всего ска­занного теперь можно сделать следующее обобщение: обратные связи — это существенный, специфический механизм не любого, а лишь сигнального взаимодействия животного и человека с внешним миром.

Сигнальное взаимодействие наиболее отчетливо ха­рактеризует прежде всего поведение животных, одно­значно детерминируемое на основе ощущаемых и вос­принимаемых агентов (сигналов) внешней среды. Адек­ватность или неадекватность поведения непосредствен­но определяется такими сигналами (сигнальными раз­дражителями) под прямым контролем естественного отбора, устраняющего все, что не отвечает соответст­вующим «эталонам» (выживания, размножения и т. д.). Естественный отбор прямо и однозначно «подкрепляет» лишь то, что согласуется с наследственно фиксируемы­ми, т. е. изначально данными эталонами. Это «подкреп­ление» адекватных форм поведения и реализуется на основе обратных связей.

Принципиально иначе и намного сложнее формиру­ется детерминация жизни и деятельности человека, его психики, сознания, самосознания и т. д. На высших

351

уровнях бытия (свобода, совесть, творчество и т. д.) нет сигналов, сигнальных раздражителей, сигнальных связей, которые прямо и однозначно, с наглядно-чув­ственной очевидностью «удостоверяли» бы адекватность или неадекватность человеческой деятельности. По мере того как человек поднимается на все более высо­кие уровни своего бытия, происходит формирование и развитие всех его психических процессов и свойств и, в частности, формируются все более сложные, изначаль­но не данные критерии для самооценки всех его поступ­ков, действий, чувств, мыслей и т. д. Решающая роль принадлежит здесь его мировоззрению, его морально-по­литическому облику. Все это и означает, что обратные и вообще сигнальные связи (отражающие простейшие, а вовсе не любые причинные зависимости) необходимы, но недостаточны для детерминации личности.

Принцип сигнальности, обобщающий принцип обрат­ных связей, характеризует лишь один из уровней бытия человека. Сведение принципа детерминизма к принципу сигнальности есть позитивизм (прагматизм, биологизм, и т. д.). Такой позитивизм недавно продемонстрировал крупнейший необихевиорист Б. Скиннер в своей извест­ной книге «По ту сторону свободы и достоинства» [Нью-Йорк, 1971]. По его мнению, все человеческое по­ведение определяется подкреплением, обратными свя­зями и т. д. на основе главного или единственного «эта­лона» — выживания. Тем самым он приходит к отрица­нию свободы, достоинства, творчества, вообще сущности человеческой жизни.

Сигнальное взаимодействие, неправомерно абсолюти­зируемое позитивистами, в определенных пределах уча­ствует в детерминации психического развития личности. Оно, однако, включается в эту детерминацию в един­стве с другими, более сложными уровнями саморегуля­ции: мораль, теоретическое мышление и т. д. Семан­тика мышления и речи бесконечно сложнее, чем любое сигнальное взаимодействие (принцип сигнальности не­обходим, но недостаточен для понимания этой семанти­ки). В данной связи особый интерес представляет точка зрения И. П. Павлова на рассматриваемую здесь проб­лему.

Павлов, как известно, выдвинул в 1927 г. принципи­ально важную идею второй сигнальной системы, при­званную выразить специфику физиологических меха-

352

низмов мышления и речи человека в отличие от первой сигнальной системы, т. е. прежде всего в отличие от физиологических механизмов поведения животных, а, также в отличие от физиологических механизмов ощу­щений и восприятий человека. С тех пор прошло более половины столетия, и в течение столь большого периода времени было проведено много систематических, инте­ресных и солидных исследований с целью разработать эту идею. В итоге удалось отчасти раскрыть общность и различие между первыми сигнальными системами жи­вотного и человека. Существенное различие между ними обусловлено взаимодействием первой и второй сигналь­ных систем у людей. Что же касается вышеуказанной специфики второй сигнальной системы, то в этом отно­шении многочисленные физиологические исследования (теперь уже по всеобщему признанию) давно наталки­ваются на принципиальные трудности, даже несмотря на некоторые достигнутые успехи.

На наш взгляд, для того чтобы преодолеть эти труд­ности, необходимо прежде всего учесть своеобразие-второй сигнальной системы: она является, бесспорно, второй (т. е. отличной от первой), но по своей сути не является сигнальной. Как уже отмечалось выше, семан­тика мышления и речи выходит за пределы сигнальных взаимосязей, обобщенных принципом сигнальности (она использует эти взаимосвязи, но не сводится к ним). Сделанный вывод характеризует формирование чело­веческой психики в той мере, в какой все более услож­няется, развивается семантическое содержание восприя­тия и особенно мышления, высших чувств и т. д. На­пример, как известно, предельно сложным может быть восприятие человеком человека, выражаения его лица, глаз и т. д. (вспомним, в частности, многовековые и не­законченные дискуссии лучших специалистов о том, что выражает лицо Джоконды у Леонардо да Винчи). В от­личие от «простого», первосигнального восприятия здесь мало могут помочь одни лишь сигнальные признаки, т. е. признаки непосредственно однозначные, наглядно и пря­мо связанные со строго определенным содержанием и т. д. В еще большей степени это относится к научному мышлению. Например, академик А. Е. Ферсман, ученик В. И. Вернадского, так писал о своем учителе: «Десяти­летиями, целыми столетиями будут изучаться и углуб­ляться его гениальные идеи, а в трудах его — откры-

353

ваться новые страницы, служащие источником новых исканий; многим исследователям придется учиться его острой, упорной и отчеканенной, всегда гениальной, но трудно понимаемой творческой мысли» [Ферсман, 1959, с. 787]. Во всех подобных случаях в итоге тоже до­стигается, конечно, строгая однозначность понимания, но она формируется на основе сложнейших семантичес­ких связей, не сводимых к сигнальным.

По крайней мере отчасти начал приближаться к та­кому выводу и И. П. Павлов в конце своей жизни. Как известно, в 1935 г. он признал, что наиболее сложные типы поведения и деятельности уже «нельзя назвать» условными рефлексами. При этом имелось в виду преж­де всего «начало образования знания, улавливание по­стоянной связи между вещами — то, что лежит в основе всей научной деятельности, законов причинности и т. д.» [Павловские среды, т. III, с. 262]. И хотя в данном случае Павлов, по-видимому, не предполагал отказаться от термина «сигнальные связи», тем не менее весь этот резкий поворот его мысли выражает общую и в целом правильную тенденцию наметить подлинную специфику мышления и речи. Физиологические и психологические исследования второй (но не) сигнальной системы могут быть плодотворными в той мере, в какой они учитывают специфичность семантики любой речемыслительной дея­тельности. Эта специфичность характеризует весь про­цесс формирования и развития мышления, вообще пси­хики человека.

Мы уже отмечали, что формирование мышления как процесса осуществляется на основе постепенного и (или) скачкообразного мысленного прогнозирования будущего, вначале неизвестного и потому искомого результата (и критериев этого результата). Изначальная незаданность последнего и отсутствие его эталонов (материальных, материализованных, сигнальных, наглядных и т. д.) означают, что все стадии мыслительного процесса фор­мируются как новые, т. е. в таком качестве ранее не существовавшие и не повторяющие в неизменном виде прошлый опыт данной личности.

Поэтому в начале мыслительной деятельности, на­пример, в самом начале постановки и решения задачи, почти совсем неизвестно, какие стадии и этапы ее ре­шения будут формироваться, в какой последовательно­сти и т. д. По мере формирования, прогнозирования

354

первой такой стадии одновременно с ней отчасти на­чинают прогнозироваться и некоторые последующие: стадии (см. вышеупомянутые наши эксперименты по теме «Мышление как прогнозирование»). Более того, любая стадия мышления как процесса формируется лишь в соотношении со всеми остальными или с большинством из них, поскольку они необходимо про­гнозируются хотя бы в минимальной степени. В этом проявляется изначальная целостность (системность) формирования мыслительного процесса, который воз­никает как бы из одного, единого зародыша, все более дифференцирующегося по мере своего микро- и макро­развития (отнюдь не реформированного и предопреде­ленного).

В процессе формирования мышления, вообще психики нет никаких заранее и полностью готовых стадий, эле­ментов, этапов («кирпичиков», «атомов» и т. д.), которые бы лишь перекомбинировались в разных сочетаниях, образуя «новые» связи, последовательности и комбина­ции из давно сформировавшихся, «старых» компонен­тов. Эти последние, а не только их связи и отношения формируются по-новому на каждой последующей ста­дии мышления. Точнее, познаваемый объект, включаясь в новые связи, выступает в новых качествах (анализ через синтез). Следовательно, формирование любого последующего этапа мыслительной деятельности озна­чает не прекращение, а продолжение формирования также и предыдущих ее этапов, компонентов и т. д. (по известному принципу К. Маркса «анатомия человека есть ключ к анатомии обезьяны», т. е. на основе более высоких ступеней развития в новом качестве выступают и предшествующие ступени развития).

Продолжая формироваться по мере осуществления всего мыслительного процесса, каждая из его стадий, еще не будучи полностью законченной, непрерывно свя­зана предельно динамичными взаимопереходами со все­ми остальными, в том числе с только еще возникающими его стадиями. И потому любые компоненты живого, реального процесса мышления никогда не отделены друг от друга (в противоположность раздельным дета­лям, узлам и блокам функционирующей машины или элементам математического множества). В этом смысле мышление как процесс и вообще психическое как про­цесс всегда является недизъюнктивным, или контину-

355

ально-генетическим, т. е. непрерывно и существенно изменяющимся, предельно динамичным, формирующим­ся, развивающимся и т. д. [подробнее см.: Брушлинский, 1973; 1975; 1979]. Иначе говоря, существует два основ­ных типа взаимосвязей между компонентами, сторона­ми или аспектами того или иного процесса, явления, предмета и т. д.: 1) континуально-генетический, недизъ­юнктивный (например, характерный для всего психичес­кого) и 2) дизъюнктивный, изначаяьно дискретный (например, характерный для деталей любого автомата, четко отделенных друг от друга внутри единого целого в процессе его функционирования).

Эту идею двух типов взаимосвязей сейчас начинают разрабатывать также и некоторые другие авторы (см. прежде всего: Дрейфус [19781, Налимов [19781, Цехми-стро [1972] и др.). Например, Ф. В. Бассин, А. С. Прангишвили и А. Е. Шерозия [1978, с. 62] справедливо ис­ходят из следующей предпосылки: «Мы сталкиваемся с необходимостью осмысления наиболее сложных сто­рон действительности, явлений, событий, которые на­столько многогранны, настолько многокомпонентны и полидетерминированны, что попытки выявления их при­роды... на основе расчленения «глобального», «контину­умов» на их дискретные составляющие остаются тщет­ными [здесь дискретное есть синоним дизъюнктивного¹; см. также: Леонтьев А., 1978, с. 4].

Такое расчленение познаваемого объекта лишь на дискретные, вообще дизъюнктивные компоненты состав­ляет суть формальной и, в частности, математической логики, лежащей в основе всей естественнонаучной ме­тодологии (в отличие от методологии гуманитарных на­ук). Это дизъюнктивное расчленение, издавна состав­ляющее идеал естествознания, математики и техники, является вполне адекватным и плодотворным методом исследования не любых, а только строго определенных уровней бытия. Тем не менее до сих пор существует сильная тенденция представить столь дизъюнктивный, дискретный метод познания в качестве единственно воз-

356

можного и потому универсального (такая тенденция получила почти всеобщее признание в связи с попытка­ми математизации, кибернетизации науки). Как спра­ведливо отмечал, например, Д. П. Горский [1961, с. 72, 334], эта тенденция может быть выражена следующим образом: «В ходе познания, отражения непрерывное превращается нами в дискретное»; «чтобы познать не­прерывное, нужно совершить переход к дискретному».

С нашей точки зрения, помимо дизъюнктивного ме­тода исследования, существует еще один — более об­щий и более фундаментальный — вышеупомянутый кон­тинуально-генетический (недизъюнктивный) метод по­знания. С его помощью познаваемый объект в силу своей онтологической специфики расчленяется в ходе исследования не на дискретные, вообще дизъюнктивные, а на более сложные взаимопроникающие компоненты, связанные непрерывными предельно динамичными взаимопереходами. Наиболее ярким примером являются рассмотренные выше стадии непрерывно формирую­щегося живого, психического процесса, которые не от­делены друг от друг подобно блокам функционирующей машины или элементам математического множества. Континуально-генетический метод расчленения объекта на недизъюнктивные компоненты исходит из диалектической логики, направляющей научное мышление на максимально возможное выявление генезиса, развития изучаемого процесса.

Любой дизъюнктивный уровень бытия возникает и существует только на основе более глубокого, фунда­ментального, исходного, недизъюнктивного уровня бы­тия. Первый из этих уровней изучает, например, физи­ка, закономерно абстрагирующаяся от развития физи­ческих процессов. Второй из этих уровней изучает, на­пример, астрофизика, все более успешно углубляющаяся в исследование развития, эволюции звездного вещества и вообще физических процессов. Чем сложнее тот или иной процесс, тем более необходимым и плодотворным становится переход с дизъюнктивного на недизъюнктивный этап его научного изучения, т, е. на такой этап, когда уже объективно невозможно больше абстрагиро­ваться от возникновения и развития этого процесса.

Например, математика, как известно, может и долж­на абстрагироваться от возникновения элементов мно­жества. И наоборот, психология не может и не должна

357

абстрагироваться от возникновения психического (в фи­логенезе, в онтогенеза и т. д.). Уже в этом проявля­ется высший уровень непрерывности, континуальности, недизъюнктивности, наиболее характерный для всего психического и определяющий соответствующий — континуально-генетический — метод исследования в пси­хологии.

Непрерывность и преемственность психического означают прежде всего, что любая его последующая стадия может сформироваться лишь в том случая, если ей предшествует в качестве ее внутреннего исходного условия другое, пусть менее сложное, но обязательно тоже психическое явление. Так в психологии конкрети­зируется всеобщий принцип детерминизма, согласно которому внешние причины всегда действуют только через внутренние условия.

На любом своем онтогенетическом этапе (кроме пер­вого) всякое психическое формируется и развивается только из психического же — под влиянием внешних воздействий, опосредствованных внутренними условия­ми. Вот почему труднее всего объяснить самый первый из этих этапов, т. е. самое возникновение психического в конце пренатального и (или) в начале постнатального развития младенца¹. Дело в том, что лишь в данном случае возникающему психическому явно еще не пред­шествует уже существующее (в полном смысле слова), но менее развитое психическое, целиком передавамое через гены. Поэтому-то здесь так важно хотя бы гипо­тетически наметить возможные переходные, недизъюнк­тивные стадии развития от физиологического к психо­физиологическому, например, в форме чувственных впечатлений [Рубинштейн, 1957, с. 73—74].

Вместе с тем методологический анализ таких пере­ходных стадий создает необходимые предпосылки для изучения преемственности всех последующих этапов психического. Непрерывность 1) возникновения, 2) фор­мирования и 3) развития всех этих этапов в их взаим­ной внутренней связи и есть психическое как живой процесс. Указанная непрерывность выступает с пре­дельной отчетливостью при сопоставлении друг с дру-

358

гом теории психического как процесса и вышеупомяну­той теории интериоризации.

Первый вариант психологической теории интериори­зации был разработан Пьером Жанэ, который рассмат­ривал мыслительный акт как интериоризованное, т. е, перешедшее во внутренний план сознания, «внешнее» практическое действие [см. об этом подробнее: Рубинг штейн, 1957, с. 52—53 и след.; 1959, с. 252—255 и Др.; Анцыферова, 1974, с. 133 и след.]. В настоящее время одна из наиболее последовательных теорий такой ин_: териоризации приводит к выводу о том, что психическое порождается «внешней», практической деятельностью по мере перехода «внешних» действий во внутренний план. Как правильно отмечал А. Н. Леонтьев, основное ядро рассматриваемой теории можно выразить следующими словами: «само психическое отражение, сознание поро­ждается предметной деятельностью субъекта». [Леонть­ев, 1972, с. 100]¹. Иначе говоря, психическое возникает в результате интериоризации внешней деятельности, т. е. психические процессы суть не что иное, как «перенесен­ные в идеальный план и здесь преобразованные внеш­ние, материальные действия субъекта» [Гальперин, Та­лызина, 1972, с. 7].

С точки зрения концепции психического как процес­са здесь появляется непреодолимая трудность, вызван­ная нарушением континуальности, преемственности в самом возникновении психики. Если последняя впервые порождается предметной деятельностью, значит, вначале в этой деятельности еще нет никаких даже простейших психических компонентов; участвующих в ее регуляции. Следовательно, изначально «допсихическая» и «не-психическая» деятельность порождает затем самое психическое. Такое противоречие выражает разрыв в преемственности психического и является неразрешимым, поскольку любая деятельность и любые) даже элементарнейшие, практические, действия (в отли­чие от чисто физиологических реакций) имеют в своем составе хотя бы простейшие психические явления, пот средством которых они изначально регулируются, афтферентируются, вообще управляются.

Верно и общепризнанно, что «внешняя», простейшая

359

практическая деятельность генетически предшествует теоретической деятельности, но не верно, что психиче­ское появляется лишь в результате первой из них и на основе ее интериоризации. По характеру результата деятельности можно и нужно различать практическую (специально трудовую) и теоретическую (познаватель­ную) деятельность. Но, строго говоря, они образуют единую деятельность человека, поскольку теоретическая деятельность выделяется в качестве особой из перво­начально единой практической деятельности и ее про­дукты в конечном счете опять-таки включаются в прак­тику, поднимая последнюю на более высокий уровень [подробнее см.: Рубинштейн, 1957, с. 258 и след.]. При таком понимании практического и теоретического нет необходимости характеризовать их через соотношение (соответственно) внешнего и внутреннего в вышеука­занном смысле. Практическая деятельность — не толь­ко «внешняя», но и «внутреняя», а теоретическая дея­тельность — не только «внутренняя», но и «внешняя» (два последних слова в подобных случаях излишни).

В теории нтериоризации эта критикуемая нами дву­смысленность внешнего (= практического = деятельностного) и внутреннего (= психического = теоретического) усугубляется тем, что первое выступает как прототип, эталон, образец второго и между ними устанавливается своеобразный параллелизм. Когда у испытуемого, обу­чаемого экспериментатор или учитель начинает форми­ровать новое психическое образование, то вначале оно является новым, неизвестным для обучаемого. В этом состоит сходство между теорией поэтапного формирова­ния умственных действий и теорией психического как Процесса. Различие же между обеими теориями заключа­ется в следующем. С точки зрения первой из них фор­мируемое психическое новообразование, т. е. умствен­ное действие, не является новым для обучающего, по­скольку он заранее знает все основные характеристики этого действия, выступающего для него в качестве уже известного образца (материального или материализо­ванного эталона). Таким изначально готовым наглядным образцом и является «внешнее» действие, нитериориза-Ция которого порождает психическое у обучаемого.

В итоге неизбежен параллелизм (или тождество) между материальным как внешним и психическим как внутренним. Подлинную основу указанного параллелиз-

360

ма, подобия, уподобления и т. д. составляет сходство, общность строения внешней и внутренней деятельностей. Это сходство, как известно, и обобщено в качестве глав­ного методологического принципа всей теории интерио­ризации, и в частности теории поэтапного формирова­ния умственных действий.

Поскольку формирование умственных действий осу­ществляется на основе изначально известного, готового эталона, т. е. материального и (или) материализован­ного образца, то по ходу всего этого процесса неизбежно постоянное сличение формируемого с таким эталоном. Как уже было отмечено выше, подобное сличение всегда происходит по механизму обратных связей, подкрепле­ния и т. д. Ясно поэтому, что указанный механизм при­знается теорией поэтапного формирования умственных действий в качестве главного для детерминации всей психики, и в частности мышления. Рассматриваемая теория не может согласиться с упоминавшейся выше точкой зрения, согласно которой обратные и вообще сигнальные связи недостаточны (хотя и необходимы) для саморегуляции мышления. Вот как аргументирует свое несогласие с этим Н. Ф. Талызина [1975, с. 162]: «...А. В. Брушлинский утверждает, что в процессе ре­шения мыслительных задач управление идет не на основе внешней обратной связи, а путем внутренней саморегуляции. Это вызывает удивление; хотя понятие обратной связи связано с возникновением кибернетики... необходимость обратной связи в поведении животных и деятельности человека была осознана физиологами и психологами гораздо раньше. С фактической стороны ее значение выступило еще в XIX веке (см., например, опыты Дж. М. Стрэттона). До теоретического осмыс­ления это было доведено в работах Э. Торндайка, И. П, Павлова, П. К. Анохина, Н. А. Бернштейна».

На наш взгляд, процитированная аргументация под­тверждает уже упоминавшийся вывод о том, что обрат­ные связи наиболее существенны и специфичны для де­терминации первосигнальной деятельности, поскольку она систематически изучалась вышеперечисленными ав­торами начиная со Стрэттона. Но эти авторы не изуча­ли мышление в его специфике (как отвлеченное, науч­ное, теоретическое и т. д.). Следовательно, в их работах нет смысла искать доводы, опровергающие или до­казывающие тезис о недостаточности, неспецифично-

361

сти обратных связей для саморегуляции мышления. Итак, сопоставление двух концепций формирования; психического (теории психического как процесса и тео­рии интериоризации) обнаруживает существенные ха­рактеристики такого формирования. Последнее всегда осуществляется в деятельности. Это признается сейчас всеми или почти всеми психологами. Однако в одном: случае акцент ставится на деятельности обучающегося, в другом — на деятельности обучающего. И тогда соот­ветственно по-разному начинает конкретизироваться об­щий и исходный для всех принцип единства сознания и деятельности. Его наиболее адекватная формулировка гласит: психическое не только проявляется, но и фор­мируется в деятельности (см. выше), т. е. формируется, но уже не возникает, не порождается. Эта фундамен­тальная идея и реализована теорией психического как процесса. Существенно иную идею, как мы видели, реа­лизует теория интериоризации, и в частности теория формирования умственных действий: психическое по­рождается, возникает в деятельности (ср. формируется). Здесь формирование и возникновение психики отожде­ствляются друг с другом (в теории же психического как процесса они различаются, несмотря на их органичес­кую взаимосвязь). Таковы два основных понятия «фор­мирование психического».

Различные подходы к изучению формирования пси­хики приводят к разным трактовкам психического раз­вития. Последнее в строгом смысле слова существует лишь для теории психического как процесса, поскольку она понимает развитие безотносительно к любым за­ранее заданным или данным эталонам, образцам, кри­териям и т. д. Основным способом существования пси­хического является его существование в качестве про­цесса [Рубинштейн, 1957, с. 255]. Такой процесс раз­вивается в большей или меньшей степени, т. е. приводит к образованию личностных психических свойств: потреб­ностей и способностей. И потому основным способом существования личности является развитие [Анцыферова, 1978, с. 37]. Необходимым связующим звеном между этими двумя положениями выступает итоговый тезис данной статьи: формирование есть основной способ существования психического как процесса и, следова­тельно, оно закономерно приводит к развитию (т. е. пси­хическому развитию личности).

362

ЛИТЕРАТУРА

Ананьев Б. Г. О проблемах современного человекознания. М.: Наука, 1977. 380 с.

Анцыферова Л. И. Материалистические идеи в зарубеж­ной психологии. М.: Наука, 1974. 360 с.

Анцыферова Л. И. Некоторые теоретические проблемы психологин личности. — Вопр. психол., 1978, № 1, с. 37—50.

Бассин Ф. В., Прангишвили А. С., Шерозия А. Е. О проявлении активности бессознательного в художественном творчестве. — Вопр. филос, 1978, № 2, с. 57—69.

Бодалев А. А. Формирование понятия о другом человеке. Л.: Изд-во ЛГУ, 1970. 136 с.

Брушлинский А. В. Творческий процесс как предмет ис­следования. — Вопр. филос, 1965, № 7, с. 64—73.

Брушлинский А. В. Психология мышления и теория мно­жеств. — В кн.: Психология технического творчества. М., 1973, с. 222—224.

Брушлинский А. В. Основные проблемы и перспективы математизации психологии. — Вопр. психол., 1975, № 1, с. 3—11.

Брушлинский А. В. Мышление и прогнозирование. М: Мысль, 1979. 230 с.

Винер Н. Кибернетика и общество. М.: Изд-во иностр. лит., 1958. 200 с

Гальперин П. Я-, Талызина Н. Ф. Введение. — В кн.: Управление познавательной деятельностью учащихся. М.: Изд-во МГУ, 1972, с. 3—10.

Горский Д. П. Вопросы абстракции и образование понятий. М.: Изд-во АН СССР, 1961. 352 с.

Дрейфус X. Чего не могут вычислительные машины. М.: Прогресс, 1978. 334 с.

Леонтьев А. А. «Единицы» и уровни деятельности — Вестн. МГУ. Сер. 14, Психология, 1978, № 2, с. 3—13.

Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. М.: Вопр. филос, 1972, № 9, с. 95—108.

Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. М.: Политиздат, 1975. 304 с.

Налимов В. В. Непрерывность против дискретности в языке и мышлении. Изд-во Тбилисского университета, 1978. 84 с.

Павловские среды, т. HI. M. — Л.: Изц-во АН СССР, 1949. 516 с.

Пономарев Я. А. Сигнальные системы. — Философская энциклопедия, т. 5. М., 1970, с. 5.

Рубинштейн С. Л. Вопросы психологической теории. — Вопр. психол. 1955, № 1, с. 6—17.

Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М.: Изд-во АН СССР, 1957. 328 с.

Рубинштей С. Л. Принципы и пути развития психологии. М.: Изд-во АН СССР, 1959. 354 с.

Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии М • Пе­дагогика, 1973. 424 с.

Талызина Н. Ф. Пути и проблемы управления познаватель­ной деятельностью человека. — В кн.: Теоретические проблемы управления познавательной деятельностью человека М. - Изд-во МГУ, 1975, с. 154—167.

363

Ферсман А. Е. Избранные труды, т. V. М.: Изд-во АН СССР, 1959. 805 с.

Цехмистро И. 3. Диалектика множественного и единого. М.: Мысль, 1972. 276 С.