Глава IV. О мышлении как прогнозировании

1. Мышление и обратная связь

Когда человек решает мыслительную задачу, он тем самым хотя бы в минимальной степени предвосхищает (прогнозирует) искомое будущее решение. Чтобы рас­крыть специфику такого прогнозирования, рассмотрим простейший и исходный способ составления прогноза, например предсказание солнечного затмения.

На основе соответствующей теории астроном произ­водит необходимые вычисления и в результате предска­зывает время и место затмения. Здесь прогноз высту­пает в четко фиксированном виде и может быть эмпи­рически проверен простым восприятием предвосхища­емого события (затмения), когда последнее произойдет. Этот вид предвосхищения мы будем обозначать терми­ном «предвидение» (в отличие от собственно прогнози­рования как процесса), поскольку здесь проверка пред­сказания сводится к тому, чтобы увидеть предсказан­ное событие. Таков простейший и наиболее изученный способ предвосхищения будущего. Здесь прогноз высту­пает как результат мыслительного процесса, сведен­ного к минимуму.

Иное дело, когда человек только еще усваивает, от­крывает для себя метод такого прогнозирования. Тог­да мышление как процесс выражено в максимальной степени. Теперь в качестве прогнозируемого искомого выступают не только свойства познаваемого матери­ального объекта (например, Солнца), но отчасти и сам мыслительный процесс, с помощью которого осуществ­ляется познание этого объекта. Только в таких слу­чаях мысленное предвосхищение, или прогнозирование, представляет собой наиболее развернутый процесс.

Проблема предвосхищения давно и успешно изуча­ется в психологии мышления (интересные результаты получены, например, в работах О. Зельца, К. Дункера, Ж. Пиаже, Ф. Бартлетта, С. Л. Рубинштейна и его школы, Н. А. Менчинской, Я. А. Пономарева, В. В. Да­выдова, Д. Брунера, В. Н. Пушкина, О. К. Тихомирова, Л. Л. Гуровой, Ю. Н. Кулюткина, Г. С. Сухобской и

208

др.). Вместе с тем в этой проблеме остается еще много недостаточно исследованных аспектов. К их числу при­надлежит прежде всего вопрос о том, какую роль иг­рают обратные связи в вышеуказанном процессе мыс­ленного прогнозирования.

Обратная связь обычно рассматривается как всеоб­щий «механизм» управления, регуляции, вообще детер­минации. Сфера ее действия распространяется и на мышление (прежде всего на процесс формирования мыслительной деятельности в ходе обучения). Необхо­димо теперь выяснить, действительно ли обратная связь играет столь существенную роль в детерминации мыш­ления.

Напомним сначала содержание исходного и основно­го понятия обратной связи, разработанного основопо­ложником кибернетики и его многочисленными после­дователями. По мнению Н. Винера, в сознательной дея­тельности исключительно важным фактором выступает явление, которое в технике получило название обратной связи. Суть этого явления состоит в следующем: «Ког­да мы хотим, чтобы некоторое устройство выполняло заданное движение, разница между заданным и факти­ческим движением используется как новый входной сигнал, заставляющий регулируемую часть устройства двигаться так, чтобы фактическое движение устройства все более приближалось к заданному»¹. В качестве примеров приводятся корабельная рулевая машина, движение руки, поднимающей карандаш, и т. д.

Совершенно очевидно, что обратная связь есть такой способ управления, который изначально основан на за­ранее заданных, сигнальных признаках¹. В этом смысле обратная связь является однозначной и непосредствен­ной. Ее непосредственность наиболее отчетливо обнару­живается в технике, например в чисто механическом характере однозначных взаимосвязей между управля­ющей и управляемой частями системы. Эта непосред­ственность столь же отчетливо выступает и в психо­физиологии, например, в наглядно-чувственной форме тех признаков, с учетом которых однозначно регулиру-

209

ется движение рук, тела и т. д. Отсюда иногда делают вывод о том, что «модель обратной связи, по существу, является классической схемой стимул — реакция с добавлением петли обратной связи»². В этих словах Л. Бер­таланфи специально подчеркнута существенная, но обыч­но не замечаемая ограниченность исходного понятия «обратная связь».

Таким образом, в кибернетике обратная связь ха­рактеризуется как непосредственная (наглядно-чувст­венная, однозначная, сигнальная, механическая и т. д.). Что же касается научного, теоретического мышления, то оно, как известно, всегда является опосредствован­ным. Мышление возникает на основе практической дея­тельности, отправляясь от чувственного познания, и да­леко выходит за его пределы, т. е. за пределы непосред­ственного данного, наглядного содержания. Мыслитель­ная деятельность всегда опирается на ощущения, вос­приятия и представления, но никогда не сводится к ним.

На основе высших уровней анализа и синтеза мыш­ление приходит к теоретическому обобщению. В послед­нем используются данные чувственной генерализации и эмпирического обобщения, но оно не сводится к ним. Каким бы отвлеченным ни было теоретическое мышле­ние, оно никогда не порывает связей с практикой. Од­нако его органическая связь с практикой носит гораз­до более сложный характер, чем связь эмпирического обобщения, вышеупомянутого предвидения и т. д.

Благодаря четкой фиксированности результаты пред­видения легко поддаются эмпирической проверке на основе обратных связей. Последние представляют со­бой, по Н. Винеру, непосредственное соотнесение (1) заранее заданных, конечных, «желаемых» и (2) факти­чески достигнутых, промежуточных, текущих резуль­татов³. «Желаемое», вообще предвидимое выступает из­начально с большой определенностью, например, в та­ких сформировавшихся актах, как ходьба, наливание воды в стакан из графина (известный пример П. К.

210

Анохина) и др., в регуляции которых решающая роль действительно принадлежит обратным связям, т. е. свя­зям наглядным, сигнальным, непосредственным и т. д. Однако проблема (само) регуляции становится бес­конечно сложной в случае мыслительного процесса, специфического для теоретического, опосредствованного познания. Теперь в качестве «желаемого» выступает прежде всего прогнозируемое искомое (будущее реше­ние), которое в течение длительного периода времени остается в значительной степени неизвестным и потому не столь определенным, как в случае предвидения. Та­кая «неизвестность» искомого означает, что даже в хо­де его постепенного и (или) скачкообразного прогнози­рования оно до последней стадии мыслительного про­цесса не может быть найдено и зафиксировано с пре­дельной отчетливостью.

В противоположность этому исходный и простейший механизм обратных связей изначально предполагает четкую фиксацию желаемого (как заранее заданного) на конечных и промежуточных стадиях регулируемого акта (например, ходьбы). Без такой фиксации своеоб­разного эталона¹ невозможно непосредственное сличе­ние, соотнесение желаемых и фактически достигнутых результатов. Чтобы что-то с чем-то сличать, нужно за­ранее иметь это последнее в форме однозначно опреде­ленного образца, масштаба, критерия и т. д.

Таким образом, механизм обратных связей непосред­ственно основан на изначальной заданности эталона, заранее устанавливающего способ прямого сравнения промежуточных и конечных состояний регулируемого процесса. Уже здесь обнаруживается принципиальное различие между типами детерминации: (1) обратной связью и (2) более сложными видами саморегуляции, лежащими в основе развития, как уже отмечалось, осу­ществляется безотносительно к любому заранее уста­новленному масштабу, эталону, критерию и т. д. Это существенное различие мы рассмотрим тоже на примере саморегуляции мышления.

Мышление как процесс объективно необходимо преж­де всего потому, что на первых и на многих последу­ющих стадиях данной мыслительной деятельности для субъекта полностью или почти полностью неизвестно

211

искомое. В начале мыслительного процесса искомое мо­жет предвосхищаться, прогнозироваться лишь в самой незначительной степени. В этом смысле здесь еще не существует в строгом смысле слова «конечной ситуации», или «конечного состояния» мышления. И потому в принципе невозможно телеологически определять толь­ко лишь начавшийся, еще не осуществленный процесс решения задачи через его отношение к «конечной ситу­ации», или «конечному состоянию».

Тем не менее многие современные психологические теории явно или не явно основаны на той предпосыл­ке, что мыслительный процесс решения задачи можно и нужно заранее определять прямо и непосредственно только через отношение к такой «конечной ситуации», или «конечному состоянию» мышления². Покажем это на простейшем примере, который приводит У. Рейтман, когда он строит свою известную и во многом правиль­ную классификацию проблем с учетом «трехкомпонентной» структуры задачи: 1) начальное состояние, 2) ко­нечное состояние и 3) операция, преобразующая на­чальную ситуацию в конечную. Один из типов проблем Рейтман иллюстрирует с помощью известной задачи-шутки «Как свиное ухо превратить в шелковый коше­лек?». «С точки зрения здравого смысла как началь­ное, так и конечное состояния достаточно хорошо оп­ределены в том смысле, что «шелковый кошелек» и «свиное ухо» указывают недвусмысленные классы ре­ально существующих объектов»³.

На наш взгляд, здесь требуется существенное уточ­нение. Чтобы в данном случае определить «конечное •состояние» мыслительного процесса решения задачи, действительно необходимо понимание такого класса объектов, как шелковый кошелек. Этого, однако, со­вершенно недостаточно для психологической характери­стики такого процесса (и, в частности, для определения его «конечного состояния»). Само по себе необходимое указание на тот объект, который должен быть получен в результате решения задачи (шелковый кошелек), во­все еще не является собственно психологической ква-

212

лификацией искомого, будущего, пока неизвестного ре­шения, вообще «конечного состояния» данного мысли­тельного процесса.

Конечная стадия, или конечное состояние, мысли­тельного процесса решения задачи не есть лишь логи­чески-предметная характеристика познаваемого объек­та. Эта стадия включает в себя прежде всего те пси­хические новообразования (новые способы анализа,, синтеза и обобщения), которые возникают и развива­ются по ходу решения задачи в процессе все более углубленного познания объекта. Следовательно, в дан­ном конкретном случае «конечное состояние» мышления и вообще искомое — это не сам по себе шелковый ко­шелек (он уже заранее известен из первоначальной формулировки задачи), а вначале неизвестные способы преобразования одного объекта (свиное ухо) в другой (кошелек). Конечное состояние мыслительного процесса психологически охарактеризовано здесь в такой же ми­нимальной степени, как и вообще в исходной формули­ровке любой другой задачи любого типа. Думать ина­че — значит ошибочно отождествлять исходное требо­вание задачи (в котором сразу и прямо говорится о шелковом кошельке) и искомое¹ (т. е. вначале неизве­стный способ получения такого кошелька).

Всякая задача потому и является таковой для дан­ного индивида, что ему вначале неизвестны способы ее решения, т. е. он должен в процессе мышления само­стоятельно их найти. В этом смысле, как уже говори­лось, любое мышление всегда является (хотя бы в ми­нимальной степени) продуктивным, творческим, само­стоятельным, открывающим нечто существенно новое для данного индивида².

При таком понимании мышления становится ясно, что в мыслительном процессе решения задачи или проблемы не может быть заранее заданных, изначаль­но полностью предопределенных сигнальных, наглядно-чувственных и т. п. признаков, ориентиров или «стиму­лов», которые однозначно, прямо и непосредственно де-

213

терминировали бы познавательную деятельность. В про­цессе теоретического мышления человек выходит дале­ко за пределы наглядно-чувственных свойств объекта, не только заранее заданных, но и тех, которые он сам открывает по ходу решения задачи. Наглядно-чувствен­ные признаки, конечно, используются в процессе управ­ления и самоуправления, вообще детерминации мышле­ния, но при этом еще большее значение имеет поня­тийное содержание познаваемого объекта, которое по мере его раскрытия субъектом играет решающую роль в саморегуляции познавательной деятельности. Поэто­му обратная связь, т. е. непосредственная и однознач­ная связь между заранее заданными наглядно-чувствен­ными, сигнальными и т. п. признаками, не может быть главным фактором в процессе самоуправления мышле­нием.

Познаваемый объект в неразрывном единстве, его наглядно-чувственного и абстрактного, понятийного со­держания детерминирует мыслительную деятельность не прямо и непосредственно, а только опосредствованно, через внутренние условия такой деятельности. Это ча­стное проявление диалектико-материалистического прин­ципа детерминизма, заключающегося в том, что внеш­ние причины всегда действуют только через внутренние условия.

Всякий мыслительный процесс осуществляется (и хотя бы в минимальной степени начинает развиваться) в ходе непрерывного взаимодействия внешних и внут­ренних условий деятельности. Лишь в процессе такого взаимодействия возникают и формируются все новые промежуточные, а затем и конечные состояния мышле­ния. Они не существуют в виде изначально предопреде­ленного эталона. Наша гипотеза состоит в следующем: такого эталона просто нет в процессе решения мысли­тельной задачи. На различных стадиях процесса мыш­ления неизвестное, но постепенно прогнозируемое инди­видом искомое возникает, формируется, развивается и фиксируется в виде очень нечетких, как бы диффузных, недизъюнктивных и под конец все более дифференциру­ющихся образований, которые принципиально отлича­ются от заранее и непосредственно данных промежу­точных и конечных состояний, необходимых для обрат­ных связей.

Такой подход к исследованию мысленно прогнози-

214

руемого искомого существенно отличается от традиционного и широко распространенного в психологии способа анализа, используемого для изучения предвосхищения, экстраполирования индивидом своих действий и вообще своего поведения. По мнению многих авторов, основой подобного предвосхищения является составление плана, обобщенно понимаемого следующим образом: «План — это всякий иерархически построенный процесс в организме, способный контролировать порядок, в котором должна совершаться какая-либо после­довательность операций. Для организма план в основ­ном представляет собой то же самое, что и программа для математической машины...»¹

При таком совсем общем определении плана и пла­нирования поведения, мышления и т. д. главная роль отводится не столько самим действиям или операциям, сколько их порядку и последовательности. Здесь явно или неявно подразумевается, что мыслительные операции уже изначально существуют в готовом² виде и потому дело лишь в том, чтобы расположить, перекомбинировать их в нужной последовательности (только или преимущественно в этом и состоит задача планирования, вообще предвосхищения). Вот почему в данном случае план поведения человека прямо отождествляется, как мы видели, спрограммой кибернетической машины. Функционирование последней действительно состоит лишь в осуществлении простейших, исходных, далее неразложимых операций с символами: считыва­ние символа, его запись, стирание, сравнение символов и т. д.

Все такие элементарнейшие операции выступают в качестве изначально данных и заранее готовых компонентов (как бы «кирпичиков», «атомов»), многообраз-

215

ные комбинации и сочетания которых и осуществляет машина в ходе своей работы. Поэтому проблема здесь, бесспорно, заключается именно в том, и только в том, чтобы определить, т. е. запрограммировать, последова­тельность уже имеющихся операций. В этом случае ак­цент закономерно ставится на логически правильный и экономный порядок действий, но не на сами эти дей­ствия.

Здесь изначально существуют заранее известные, го­товые, отдельные и морфологически неизменные элемен­ты или детали, вступающие друг с другом во внешние и потому обратимые функциональные связи. Столь дизъ­юнктивный тип взаимосвязей между раздельными ком­понентами объективно существует в технике, математи­ке и в смежных с ними науках, где он весьма плодо­творно и используется. Метод научного исследования, основанный на этом типе взаимосвязей, нельзя, однако, механически распространять на более широкую сферу действительности.

Операции и любые другие компоненты психического, мыслительного процесса не даны заранее в готовом ви­де, в качестве четко отделенных элементов («кирпичи­ков» или «атомов»). Не только их последовательность, но и они сами возникают³ и формируются в органи­ческой взаимосвязи друг с другом в ходе всего этого процесса. Именно в этом смысле мышление как процесс никогда не является изначально заданным и запрограм­мированным.

Итак, чтобы выяснить роль обратных связей и дру­гих способов саморегуляции в детерминации мысли­тельного процесса, необходимо прежде всего исследо­вать, в каких конкретных формах выступает, фиксиру­ется и регулируется мысленно прогнозируемое искомое на различных стадиях решения задачи. Эти конкретные формы и способы существования искомого невозможно вывести чисто теоретически, и потому наше исследо­вание становится теперь также и экспериментальным. Лишь с помощью специальных экспериментов можно раскрыть сложнейшую специфику искомого, которое

Психология не абстрагируется от проблемы возникновения, вообще генезиса психического, а, наоборот, придает ей решающее значение. В отличие от этого математика, как известно, абстраги­руется от вопроса о том, как возникли элементы математического множества.

216

формируется как полностью детерминированный и вме­сте с тем изначально незаданный процесс.

С нашей точки зрения, эта незаданность и вообще безотносительность к заранее установленному эталону, масштабу, образцу и т. д. конкретно проявляется преж­де всего в том, что в реальном процессе мышления не возникает ситуация выбора между несколькими (мини­мум между двумя) альтернативами — способами¹ ре­шения задачи. Объектом выбора, как правило, высту­пают уже известные, данные, готовые альтернативы, дизъюнктивно исключающие друг друга (например, в ходе решения лабиринтной задачи нужно выбрать лишь одно из трех формально возможных и равновероятных направлений пути: направо, налево или прямо). По на­шему предположению, такой выбор нехарактерен для мышления.

В процессе решения задачи человек постепенно и (или) скачкообразно прогнозирует искомое и благодаря этому формирует, ищет, открывает тот, и только тот, способ решения, который на определенной стадии про­цесса выступает, по его мнению, как наиболее подхо­дящий. Следовательно, такой способ является, во-пер­вых, искомым, а не данным или заранее заданным и, во-вторых, наиболее предпочтительным, а не равнове­роятным по отношению к другим попыткам решения. В этом тоже конкретно проявляется недизъюнктивность искомого. Между тем существует широко распростра­ненная прямо противоположная точка зрения, согласно которой главным «механизмом» мышления является именно вышеуказанный выбор из нескольких альтер­натив ^и.

Таким образом рассматриваемая нами проблема вкратце сводится к следующему. Если мышление дей­ствительно формируется в качестве нового, творческого, продуктивного, недизъюнктивного процесса, не будучи изначально заданным на основе заранее установленных масштабов и эталонов, то оно не осуществляется в форме выбора из нескольких альтернатив и в его само-

217

регуляции обратные связи играют лишь подчиненную, отнюдь не главную роль. И наоборот, если такой про­цесс является изначально заданным и потому функци­онирует на основе заранее установленных масштабов и; эталонов, то он осуществляется по механизму выбора: из нескольких дизъюнктивных альтернатив преимуще­ственно или исключительно под контролем обратных: связей ².

Предпринимаемая нами попытка хотя бы отчасти решить эту принципиально важную проблему необходимо требует теперь учесть не только теоретические, но и экспериментальные данные, характеризующие реаль­ный процесс мысленного прогнозирования и вообще формирования искомого. Разработанная нами методи­ка соответствующих экспериментов нацелена прежде всего на получение объективных данных, позволяющих ответить на вопрос о том, какую роль в детерминации¹ мыслительного процесса играют обратные связи, ситуа­ции выбора из нескольких альтернатив и т. д.

В наших экспериментах мы предлагали испытуемым для решения такие задачи, которые объективно нельзя-решить только в чувственно-наглядном плане, без мыс­ленного прогнозирования искомого¹ и без теоретиче­ских (хотя и не очень сложных) рассуждений, обосно­вывающих правильность решения. Объективная необхо­димость таких теоретических доказательных рассужде-

218

нии является закономерным следствием того принципи­ально важного обстоятельства, что в ходе решения этих задач нет непосредственно очевидных и чисто на­глядных критериев правильности находимого решения, т. е. таких критериев, которые, как мы видели, особен­но характерны для обратных связей. Тем самым роль последних в процессе мышления должна теперь вы­явиться весьма отчетливо.

В наших исходных опытах основная физическая за­дача давалась в двух вариантах: а) «Будет ли гореть свеча в космическом корабле (в условиях невесомо­сти)?» б) «Что произойдет со свечой, если ее зажечь в космическом корабле, находящемся на орбите?» Самое простое решение таково: невесомость исключает кон­векцию (движение), и потому горение невозможно, т. е. продукты горения не удаляются от пламени, и оно гас­нет вследствие недостатка кислорода².

Основным отношением задачи здесь является взаи­мосвязь между его двумя членами: (1) горением (уга­санием) свечи и (2) наличием (отсутствием) веса. Кон­кретный искомый носитель основного отношения — это движение (конвекция) определенных компонентов воз­духа: кислорода, углекислого газа и т. д. Мысленное прогнозирование искомого осуществляется по мере вклю­чения его в соответствующие системы связей. Поэтому главная идея нашей методики заключается в том, чтобы поставить испытуемого в такие объективные условия, при которых он вынужден в процессе анализа через синтез включать один и тот же познаваемый объект (например, воздух) в разные системы связей и отно­шений. С этой целью мы предлагали испытуемым (1) одну и ту же вышеупомянутую задачу в разных фор­мулировках и (2) разные физические задачи, основан­ные на одном и том же принципе решения (наличие или отсутствие конвекции).

В I серии опытов основная задача предлагалась в двух уже упоминавшихся вариантах. Здесь исходные формулировки задачи были наименее определенными (в отличие от последующих серий) и потому требовали наиболее развернутого прогнозирования искомого, фор­мально допуская два возможных прогноза: будет и не

219

будет гореть свеча³. Тем самым нарочито создавались некоторые объективные условия для ответа на сущест­венный вопрос о том, действительно ли в процессе мышления возникает ситуация выбора из двух и более альтернатив.

Во II серии экспериментов задача формулировалась, несколько более определенно: «Если зажечь свечу в космическом корабле, она довольно быстро погаснет. Почему?» Здесь акцент сделан на первый член (горе­ние или угасание свечи) основного отношения задачи. В III серии опытов, наоборот, акцент падает на второй член основного отношения: «На космическом корабле не действует сила тяжести и ничто не имеет веса (да­же воздух). Что произойдет со свечой, если ее зажечь в таких условиях?» И наконец, в IV серии сразу же го­ворилось об обоих членах основного отношения (но по-прежнему, как и во всех других сериях экспериментов ничего не было сказано о самом основном отношении задачи): «На космическом корабле ничто не имеет веса (даже воздух). Если в таких условиях зажечь све­чу, она довольно быстро погаснет. Почему?»

На разных стадиях решения основной задачи испы­туемым предлагались более легкие, вспомогательные задачи — «подсказки», решения которых тоже основа­ны на принципах конвекции или диффузии (т. е. двух видов движения газов и жидкостей). По тому, насколько успешно они решались и затем использовались или не использовались для решения основной задачи, можно было объективно судить об уровне мысленного прогно­зирования искомого. Например, чтобы ответить на воп­рос-подсказку: «Почему батареи водяного отопления находятся в комнате внизу, а не наверху?» — испыту­емые должны были учитывать конвекцию. Аналогичным образом необходимо было использовать понятие диф­фузии для решения более сложной вспомогательной задачи: «Почему сливки на молоке быстрее отстаиваются

220

в холодном помещении?» (Ответ: вследствие ослабления броуновского движения капелек масла¹.)

Такая методика подсказок по крайней мере фор­мально может способствовать возникновению перед испытуемым ситуации выбора: использовать или не ис­пользовать подсказку (независимо от того, понимает или не понимает испытуемый, что экспериментатор ока­зывает ему некоторую помощь). Следовательно, в по­добных случаях создаются дополнительные благоприят­ные возможности для ответа на дискуссионный вопрос о роли ситуации выбора в реальном процессе мышления и тем самым для изучения способов мысленного прогнозирования искомого.

Чтобы выявить уровень прогнозирования, и прежде всего обобщения испытуемыми основного отношения за­дачи, мы провели с ними V серию экспериментов, в ко­торой тоже надо было учитывать наличие или отсутствие конвекции. В экспериментах участвовали- те же испы­туемые, т. е. их прошлый опыт был нам довольно хоро­шо известен. В качестве основной им предлагалась сле­дующая задача: «Стены некоторых помещений делают двойными; несмотря на то, что воздух является хорошим теплоизолятором, пространство между этими стенками не оставляют пустым, а заполняют рыхлым материа­лом. Почему?» (Ответ: так можно избежать потерь тепла конвекционными потоками между стенками².) В качестве вспомогательной мы давали тоже довольно трудную задачу: «Как отразится невесомость в косми­ческом корабле на процессе кипячения воды?» (Ответ: так как при нагревании воды конвекции не будет, то нагреется ряд местных объемов воды до кипения; пар, расширяясь, вытеснит всю воду из сосуда, прежде чем она закипит³.)

Задачам на конвекцию предшествовала с ними не связанная следующая полушутливая задача: «Двух­метровая труба диаметром в 7 см вертикально врыта в землю на глубину до 2 м; в трубу упала спичка; как достать ее оттуда?» (Ответ: налить воды, и спичка

221

всплывет.) Эта задача должна была разрушить воз­можное появление установки у испытуемых на то, что все предлагаемые задачи основаны на одном и том же принципе решения (конвекции или диффузии) и потому даются им в качестве помощи, подсказки.

Задачи со свечой и со спичкой мы выбрали потому, что они обладают важной и типичной для мышления особенностью. В обоих случаях у испытуемых объек­тивно не может быть заранее известных и изначально очевидных критериев правильности находимого реше­ния, поскольку формально здесь возможны не одно, а несколько решений (конвекция или диффузия при го­рении свечи; наливание воды или использование других средств для доставания спички). Такие критерии долж­ны, очевидно, выявить сами испытуемые. Чем более убедительные аргументы они сумеют найти, тем уве­реннее будут отстаивать правильность своего решения. Мы заранее предполагали, что у разных испытуемых возможна различная степень уверенности в своей правоте.

Так в эксперименте были созданы специальные ус­ловия для изучения функций обратных связей в мыш­лении. Вследствие своей непосредственности, однознач­ности и наглядности обратные связи сразу же обеспе­чивают предельно четкие критерии правильности и уве­ренности решения (например, при выполнении элемен­тарного действия типа наливания воды в стакан из гра­фина). Но если в ходе решения мыслительных задач (в частности, тех, которые используются в наших эк­спериментах) уверенности в прогнозировании и обосно­вании искомого не возникнет или она возникнет не у всех испытуемых и не сразу, то на этом фоне особенно демонстративно выступит действительная роль обрат­ных связей в мыслительном процессе.

Такова вкратце суть методики, по которой проведено свыше 100 экспериментов (опыты проводили М. И. Воловикова и автор при участии Е. С. Никитиной). Неко­торые дополнительные особенности этой методики будут раскрыты в дальнейшем в ходе анализа полученных экспериментальных данных. Общее количество испыту­емых — 66 человек, в основном научные сотрудники разных специальностей и студенты, а также школьники старших классов. Контингент испытуемых определялся лишь одним признаком: все они по условиям своего

222

«образования хотя бы в прошлом заведомо были зна­комы по крайней мере с элементарными понятиями конвекции и диффузии, необходимыми для решения большинства предложенных им основных и вспомога­тельных задач.

Все, что говорили испытуемые в процессе решения задач, записывалось на магнитофон. Однако сам по се­бе тот факт, что они рассуждали отчасти вслух, от­нюдь не дает повода думать, будто здесь используется известная методика наблюдения, обычно называемая «рассуждением вслух» или «мышлением вслух» (thinking aloud) и довольно часто применяемая в пси­хологии мышления, а также в кибернетике. В отличие от этого методического приема любая методика под­сказок¹, и в частности разработанный нами и изло­женный здесь один из ее вариантов, является особым способом проведения именно эксперимента, а не просто наблюдения за рассуждающим вслух испытуемым (хо­тя, конечно, последнее всегда частично включается в эксперимент).

Всякая подсказка такого типа (независимо от того, догадывается или нет испытуемый об этом) в опреде­ленной степени объективно является целенаправленным, существенным и контролируемым воздействием извне на протекание внутреннего, мыслительного процесса. По результатам этого специально дозируемого внешне­го воздействия, т. е. прежде всего по тому, как и в ка­кой мере испытуемые используют или вообще не ис­пользуют его на последующих стадиях своего мышле­ния, можно достаточно точно судить о специфических, внутренних, непосредственно не наблюдаемых свойст­вах и закономерностях изучаемого психического про­цесса.

При таком истолковании рассматриваемой психоло­гической методики экспериментов становится очевид­ным, что в ней конкретно реализуется диалектико-материалистический принцип детерминизма об опосредо­вании внешних воздействий внутренними, специфическими условиями. Столь органическая взаимосвязь

223

внешнего и внутреннего создает объективные возможно­сти для исследования последнего с помощью специаль­ных воздействий извне. Эти возможности и используют­ся в наших экспериментах.

Полученные таким путем основные эксперименталь­ные данные мы будем далее излагать и анализировать последовательно, начиная с первой серии опытов.