Глава III. Психический процесс как предмет научного мышления

1. Психическое как процесс

Философоко-психологическая концепция психического как процесса создает необходимые методологические предпосылки прежде всего для изучения преемствен­ности, непрерывности, недизъюнктивности, характеризу­ющих самое возникновение психического в ходе онто­генеза. Такая непрерывность с предельной отчетливо­стью выступает при сопоставлении указанной концеп­ции и известной теории интериоризации.

Первый вариант психологической теории интериори­зации был разработан Пьером Жанэ, который рассмат­ривал мыслительный акт как интериоризованное, т. е. перешедшее во внутренний план сознания, «внешнее», практическое действие¹. В настоящее время одна из наи­более последовательных теорий такой интериоризации необходимо приводит к выводу о там, что психическое порождается «внешней», практической деятельностью по мере перехода «внешних» действий во внутренний план. Как правильно отмечал А. Н. Леонтьев, основное ядро рассматриваемой теории можно выразить совсем крат­ко следующими словами: «Само психическое отраже­ние, сознание порождается предметной деятельностью субъекта»². Иначе говоря, психическое возникает в ре­зультате интериоризации внешней деятельности, т. е. психические процессы суть не что иное, как перенесен­ные в идеальный план и преобразованные внешние, ма­териальные действия субъекта ³.

162

С точки зрения концепции психического как процес­са, здесь сразу же появляется непреодолимая трудность, вызванная неизбежным нарушением преемственности в самом возникновении психики. Если последняя действи­тельно порождается предметной деятельностью, значит, вначале в этой деятельности нет вообще никаких, да­же простейших, психических компонентов, участвующих в ее регуляции. Следовательно, изначально «допсихическая» и «непсихическая» деятельность порождает затем самое психическое. Такое противоречие выражает раз­рыв в преемственности психического и является в прин­ципе неразрешимым, поскольку любая деятельность и любые, даже элементарнейшие практические действия (в отличие от чисто физиологических реакций) необхо­димо и всегда имеют в своем составе хотя бы простей­шие психические явления, (которыми они изначально ре­гулируются, афферентируются, вообще управляются⁴.

Сам по себе бесспорный, общепризнанный факт ин­териоризации представляет собой не возникновение, а одну из ступеней последующего развития психики. На­пример, ребенок сначала считает предметы лишь во «внешнем» плане (с помощью палочек, пальцев и т. д.) и только на следующей стадии своего интеллектуаль­ного развития переходит к счету «в уме». Простота по­добных фактов, казалось бы, должна сделать совсем очевидным рассматриваемый аспект преемственности, недизъюнктивности в возникновении (психического. Од­нако эта проблема часто осложняется дополнительны­ми, и в том числе терминологическими, трудностями, за­темняющими суть дела.

Например, в теории интериоризации термин «внут­ренний» обычно связывают с термином «психический» (очень часто говорят не просто «внутренняя деятель­ность», а именно «внутренняя психическая деятель­ность»). В отличие от этого термин «внешний» употреб­ляется чаще всего без дополнения его термином «пси­хический», причем часто сопровождают его словами «практический», «предметный» (к примеру, «внешняя деятельность», «внешняя, практическая деятельность» или «внешняя, предметная деятельность»). При подоб­ном словоупотреблении сразу же, хотя и неявно, навя­зывается вывод о том, что так называемая внешняя де-

163

ятельность вначале вовсе не имеет в своем составе пси­хических компонентов.

Этот вывод неявно закрепляется потом неопределен­ным использованием слова «внутренний». Оно обычно употребляется в двух контекстах: 1) в соотношении с психическим («внутреняя, психическая деятельность»); 2) в соотношении с теоретическим («внутренняя, теоре­тическая деятельность»). Поскольку в теории интерио-ризации недостаточно четко различают оба этих суще­ственно разных контекста и потому не всегда учитыва­ют, что второй из них есть лишь частный случай пер­вого, то в результате очень часто рассуждают пример­но следующим образом. Вследствие того что теорети­ческая деятельность как внутренняя возникает позднее простейшей практической деятельности как внешней и лишь на ее основе, то соответственно и психическая деятельность (тоже внутренняя!) возникает после прак­тической, внешней деятельности и на ее основе. В ито­ге практическая деятельность вначале рассматривает­ся как лишенная каких бы то ни было психических ком­понентов. Вот почему суть теории интериоризации мож­но выразить в нескольких словах: сначала внешнее, потом внутреннее. Такой очевидный разрыв между внеш­ним и внутренним означает явное нарушение преемственности в процессе возникновения психического.

Эта преемственность, вообще недизъюнктивность мо­жет быть восстановлена и раскрыта лишь на основе известного методологического принципа детерминизма, со­гласно которому внешние причины действуют только через внутренние условия. Этот принцип иногда фор­мулируют совсем кратко: внешнее через внутреннее. (Это не означает, что сначала имеется только внешнее и лишь потом появляется внутреннее.) Иначе говоря, преемственность в возникновении психического обеспе­чивается не только специфическими исходными, пер­вичными внешними воздействиями на индивида, но и адекватными им внутренними условиями (задатками и т. д.). Только строго определенная, специфическая вза­имосвязь тех и других приводит к возникновению пси­хики.

Мы уже отмечали, что психическое объективно су­ществует прежде всего как процесс, регулирующий де­ятельность индивида, и именно в этом качестве оно со­ставляет предмет психологической науки. Такой про-

164

цесс не просто функционирует — он развивается, т. е. на его определенных стадиях необходимо возникают качественные новообразования, существенно и необра­тимо влияющие на последующие (и отчасти на преды­дущие) стадии функционирования. Сначала уточним, что здесь понимается под (1) процессом и (2) разви­тием; тогда легче будет раскрыть органическую взаимо­связь между ними.

В конечном счете, вероятно, для любой фундамен­тальной науки ее предмет объективно выступает как процесс¹ (физический, биологический, логический и т. д.), но психический процесс в его специфичности ис­следуется именно психологией, и только ею. Психиче­ское как процесс характеризуется по крайней мере дву­мя существенными особенностями. Во-первых, оно от­носится к числу живых процессов и, во-вторых, среди последних выделяется своей предельной динамичностью, непрерывной подвижностью и изменчивостью, необхо­димо и всегда переходящей в развитие (любое разви­тие предполагает изменение, хотя не всякое изменение есть развитие или приводит к нему). Сначала остано­вимся на первой из этих особенностей.

Тот факт, что психическое является живым процессом, означает существенное отличие последнего от физических, химических и всех других процессов, относящихся к области неживой природы. Лишь на уровне живого могут существовать наиболее специфические связи между различными стадиями, сторонами и вооб­ще аспектами психического процесса в соотношении с его продуктами (психическими образами, понятиями, умственными действиями или операциями, чувствами и др.).

Теория психического как процесса учитывает прежде всего, что он обычно протекает сразу на различных

165

уровнях взаимодействия внешнего и внутреннего. На­пример, мышление всегда осуществляется одновремен­но на разных уровнях и в многообразных формах чув­ственного и понятийного анализа, обобщения и т. д. Ос­новной «механизм» мышления — анализ через синтез (включение познаваемого объекта во все новые свя­зи) — функционирует одновременно на различных уров­нях психического: осознанного и неосознанного. Наибо­лее рельефно это проявляется, в частности, в ходе ак­туализации знаний, необходимых для решения данной задачи, и вообще в процессе поисков еще неизвестного решения, поскольку последнее может быть по-настоя­щему осознано лишь к концу мыслительного процесса (неизвестное осознается по мере того, как оно стано­вится известным). Генетические, недизъюнктивные вза­имосвязи, существующие между всеми этими уровнями и аспектами, очень отчетливо обнаруживаются в пер­вую очередь во взаимоотношениях психического как процесса с его продуктами.

Теория психического как процесса вскрывает орга­ническую взаимосвязь его с продуктами, т. е. с теми об­разованиями, которые возникают на предыдущих ста­диях процесса и становятся необходимыми внутренни­ми условиями для возникновения последующих стадии. Безотносительно к образованию, которое формируется в психическом процессе, нельзя выделить и сам процесс в его специфическом отличии от других психических процессов. Более того, психические образования, про­дукты не существуют сами по себе, вне соответствую­щего процесса. Положение о психическом как недизъ­юнктивном процессе означает, что именно и только в процессе (а не до того, как он начался) создаются не­обходимые детерминанты его протекания; лишь неко­торые из них — например, самые первые внешние воз­действия (на новорожденного) и наследственные за­датки — предшествуют возникновению процесса и за­тем изменяются в нем. Иначе говоря, сама детермина­ция выступает как процесс, т. е. как нечто шаг за ша­гом образующееся и лишь постепенно формирующееся, а не изначально и целиком готовое и предопределенное заранее.

В ходе непрерывного и изменяющегося взаимодей­ствия внешнего и внутреннего возникают все новые, ра­нее вообще никогда не существовавшие продукты, сред-

166

ства способы осуществления процесса и другие детерминанты, которые сразу же включаются в дальнейшее протекание процесса в качестве его новых внутренних условий. Только в ходе такого процесса впервые созда­ются все новые и новые продукты, без которых вообще невозможно дальнейшее протекание процесса. Эта не­разрывная взаимосвязь процесса и продукта характе­ризует психическую регуляцию любого человеческого действия и поступка, хотя и в разной степени.

Познавая и преобразуя окружающую действитель­ность, человек видоизменяет и себя самого. Как уже отмечалось, природа человека есть продукт истории. Это общее положение, преодолевающее дуализм био­логического и социального, относится и к взаимосвязи процесса и его продукта в ходе психического развития. Наиболее значительные результаты деятельности чело­века воплощаются не только в тех или иных порожден­ных им объектах, но и в нем самом. Только на такой основе и происходит действительное психическое раз­витие, т. е. развитие характера и способностей челове­ка, которые выступают одновременно и как продукт предшествующей деятельности, и как внутреннее усло­вие последующей, более сложной деятельности. В этом и состоит преемственность, непрерывность психического.

Так как предметом психологии является именно пси­хическое как живой процесс, который всегда, конечно, выступает во взаимосвязи со своими продуктами, то психология не игнорирует эти продукты, а, наоборот, включает их в сферу своего исследования. Однако она изучает их только в соотношении с психическим про­цессом, т. е. только как результативное выражение та­кого процесса. В отличие от психологии другие науки исследуют указанные продукты безотносительно к пси­хическому процессу, регулирующему ту деятельность, в ходе которой они возникли. Например, в виде своих продуктов — понятий — мыслительная деятельность переходит в сферу логики, математики и т. д., и эти продукты (уже вне связи с психическим процессом) изу­чает формальная логика.

Недизъюнктивная взаимосвязь между живым (пси­хическим) процессом и его продуктами обнаруживается во всех психических явлениях. Любой из этих продук­тов реально существует только в породившем и исполь­зующем его процессе. Онтологически в принципе невоз-

167

можно отделить здесь сам процесс от его результата, подобно тому как нельзя отделить в головном мозгу психическое от физиологического, физиологическое от биохимического и т. д. Однако онтологическая неотде­лимость психического процесса от его продукта вовсе не означает, что тот и другой вообще не различаются. Существенные объективные различия между ними со­стоят прежде всего в том, что они выполняют очень разные функции в психической регуляции деятельности. Эти функции и изучаются теорией психического как процесса. Их изучение осуществляется посредством спе­цифического мыслительного «механизма» анализа че­рез синтез, с помощью которого можно гносеологиче­ски и психологически расчленять недизъюнктивные объ­екты, неразделимые в онтологическом плане.

Например, в ходе мысленного эксперимента недизъюнктивный объект (в данном случае самое психическое) включается в разные системы существенных для него связей и выступает в них в соответственно разных ка­чествах — как процесс, как продукт и т. д. Только при таком — лишь мысленном — расчленении психического процесса он сохраняется по ходу исследования в каче­стве живого. Любая попытка чисто онтологически раз­делить его на «части» лишила бы его жизни (психиче­ское нельзя, как машину, разъединить на отдельные детали, блоки или узлы).

Эта единственно возможная методологическая уста­новка на изучение психического как живого процесса как будто бы наталкивается на непреодолимые труд­ности при рассмотрении предмета исторической психо­логии. Последняя, будучи одним из разделов не только психологической, но и исторической науки, призвана ис­следовать историческое прошлое, т. е. прежде всего ис­торию тех поколений, которых уже нет в живых. Каза­лось бы, по крайней мере в данном случае, уже про­сто невозможно изучать живой психический процесс.

Следовательно, на первый взгляд намечается нераз­решимое противоречие: либо психология не обязатель­но и не всегда исследует только живой процесс, и то­гда возможна историческая психология как наука, ли­бо психология необходимо и всегда имеет дело лишь с живым процессом, и тогда историческая психология, исследующая прошлое, невозможна в принципе. На са­мом деле это противоречие может быть разрешено, ес-

168

ли между его крайними полюсами удастся выявить про­межуточные, опосредствующие соединительные звенья. Теория психического как процесса намечает в общей форме следующий способ решения данной проблемы.

Исторически изменяющиеся психические свойства людей реально формируются в процессе индивидуаль­ного онтогенетического развития и лишь в качестве та­ковых могут стать предметом психологии. Обычно об­щая психология имеет дело с формированием психики в одних определенных исторических условиях, которые в психологическом исследовании принимаются как дан­ное. В тех же случаях, когда предметом психологии (исторической и социальной) становится также и исто­рическое развитие психики, изучение этого развития по-прежнему осуществляется на конкретном материале тех или иных индивидов. Дело в том, что только реальный индивид, всегда выступающий в системе общественных взаимосвязей с другими людьми, является субъектом психического как процесса. Например, социальное по своей природе мышление, не будучи, конечно, мышле­нием лишь «отдельного единичного человека», всегда существует «только как индивидуальное мышление» всех людей¹.

На этой основе и определяется в самой общей форме специфический предмет исторической психологии: лишь изучая психику людей того поколения, во время жиз­ни которого происходят большие исторические сдвиги, ломка одного и зарождение другого общественного строя, психология реально имеет дело с перестройкой психики людей. Но и эта перестройка выступает здесь именно в ходе самого индивидуального онтогенетиче­ского развития².

Например, для специалистов по исторической психо­логии особенно важно было, бы изучить психическое как живой процесс у своих современников — наиболее типичных представителей данного поколения накануне революции, во время ее осуществления и, наконец, в последующий период. Такое систематическое сравни­тельное изучение одних и тех же индивидов, живущих

169

в весьма различные исторические периоды, дало бы воз­можность вскрыть самые существенные закономерности исторического изменения психики. Этот исключительно трудоемкий метод исследования не является, конечно, единственным в исторической психологии, но он может и должен, на наш взгляд, стать исходным для нее.

Подобно любой другой отрасли психологической на­уки историческая психология изучает психическое как живой процесс в закономерных отношениях с его про­дуктами. В отличие от исторической психологии осталь­ные отрасли исторической науки (например, этногра­фия, история культуры и т. д.) исследуют эти продук­ты — образы, понятия, орудия труда, нравы, обычаи и т. д. — безотносительно к психическому процессу³.

Аналогично обстоит дело с взаимосвязью и разли­чием между социальной психологией и социологией. Ес­ли общая психология изучает прежде всего общечело­веческие психические свойства индивида, то предметом социальной психологии являются преимущественно осо­бенные, типологические черты психики индивида, свой­ственные ему как представителю определенного обще­ственного строя, класса, нации и т. д. «Обнаружив на данном индивиде (или данных индивидах) закономер­ную зависимость определенных психических свойств от определенных условий жизни, которые являются общи­ми для соответствующей общности людей, нации, клас­сов, представителей того или иного, прежде всего на­шего советского общественного строя, психолог впра­ве сделать соответствующее обобщение»¹. Но и эти клас­совые, национальные и т. д. особенности психики инди-

170

видов психология (в данном случае социальная психо­логия) тоже исследует на материале психического как живого процесса в соотношении с его продуктами. По­следние можно, конечно, изучать и безотносительно к такому процессу, но тогда место социальной психоло­гии занимают социология и другие конкретно-социоло­гические отрасли исследования.

Таким образом, любая психологическая наука (об­щая психология, историческая, социальная и т. д.) име­ет своим предметом психическое как живой процесс, всегда выступающий в закономерных соотношениях со своими продуктами. Сами по себе — вне связи с пси­хическим процессом, не в качестве его индикатора и средства развития — они вообще выходят за пределы психологии. Так, например, понятие (вне непосредствен­ной связи с психическим процессом, в котором оно фор­мируется) изучается не психологией, а логикой. Не­сколько огрубляя, можно даже сказать, что психология исследует не всю психику «в целом», а прежде всего один из ее аспектов — психическое как живой процесс. Психическое как результат (в частности, как идеальное) «само по себе не входит в предмет психологии; оно — не предмет, а условие психологического исследования. Мы разделяем точку зрения С. Л. Рубинштейна, кото­рый писал: «Через продукты психической деятельности как деятельности познавательной совершается переход из сферы психического как предмета психологического изучения в сферу идеального содержания знания, ма­тематического, физического и т. п.»², т. е. в сферу дру­гих наук.

В этом важнейшем пункте наиболее точного опре­деления предмета психологии (психического как про­цесса) целесообразно сравнить точки зрения С. Л. Ру­бинштейна и А. Н. Леонтьева, которые сейчас как буд­то бы начинают сближаться. Используя иную термино­логию, А. Н. Леонтьев тоже подчеркивает, что сами по себе «значения» (понятия, идеи, представления и т. д.), т. е. по существу продукты познавательной деятельно­сти, составляют предмет изучения не психологии, а лин­гвистики, семиотики, логики и т. д. Лишь «функциони­руя в процессах, презентирующих объективную действи­тельность»³, эти значения начинают входить в сферу

171

интересов психологии. В цитируемой книге А. Н. Ле­онтьев чаще пользуется не термином «процесс», а ины­ми словами, например «внутреннее движение значений» или «внутреннее движение системы индивидуального со­знания». Но во всех случаях речь идет именно об очень важном и строгом ограничении предмета психологии, о том, что в него не входят сами по себе понятия, зна­чения и другие продукты психических процессов.

Таким образом, все самые различные и, казалось бы, далекие друг от друга отрасли психологии — об­щая, социальная, историческая, инженерная, физиоло­гическая и т. д. — объединяются в составе одной науки на основе общего для них определения предмета пси­хологии: психическое как процесс в соотношении с его продуктами, но не эти продукты сами по себе вне свя­зи с процессом. Только так, на наш взгляд, можно пре­одолеть разрыв между разными «психологиями», иду­щий от В. Дильтея, В. Вундта, Э. Шпрангера и многих других.

Такое понимание предмета психологии возможно лишь на строго определенном уровне теоретической аб­стракции. В самой объективной действительности пря­мо и непосредственно не выделены ни психическое во­обще, ни психический процесс, ни его результат, ни их взаимосвязь. Они объективно существуют в неразрыв­ном, нерасчлененном единстве как онтологически не­отделимые друг от друга различные стороны или аспек­ты высшей нервной деятельности, включенной в слож­нейшее взаимодействие организма, человека, личности с внешним миром. Это и означает, что все теоретиче­ские абстракции подобного типа («психическое как про­цесс», «психическое как результат» и т. д.) отнюдь не превращаются в особую идеальную вещь или сущность в духе платонизма или «реализма» средневековой фи­лософии. Иначе говоря, абстракции возникают в про­цессе теоретической, вообще познавательной деятельно­сти, отражающей наиболее сложные, онтологически не­разделимые свойства и аспекты бытия.

Таким образом, уже само выделение и расчленение психического как живого процесса возможны лишь на основе недизъюнктивного подхода, т. е. на основе ана­лиза через синтез, включающего этот сложнейший пред­мет исследования в различные системы связей и отно­шений, в которых он выступает в соответственно раз-

172

ных качествах (процесса, продукта и т. д.). Именно и только в живом процессе его отношение к своему про­дукту является принципиально недизъюнктивным, по­скольку такой процесс онтологически неотделим от по­рождаемых им результатов.

Это недизъюнктивное отношение психического (жи­вого) процесса к его продукту не полностью совпадает с «обратным» отношением продукта к породившему его процессу. Например, такие продукты мыслительного процесса, как понятия, суждения и умозаключения, — в абстракции от этого процесса — исследует формаль­ная логика, но не психология. Логика исследует логи­ческие отношения между ними, например, отношение логического следования, т. е. вывода одного суждения из другого.

В логических формулах (в силлогизме и т. д.) соот­носятся друг с другом уже как бы застывшие, закон­ченные, четко сформулированные мысли, т. е. готовые продукты мышления. Формальная логика абстрагирует­ся от непосредственных условий их возникновения и развития, т. е. в отличие от психологии она не изучает того живого психического процесса, в ходе которого возникают мысли в неразрывном единстве с ощущени­ями, восприятиями, представлениями, чувствами, моти­вами и т. д.

Такой психический процесс, специально не исследу­емый в логике, составляет лишь один из аспектов сложнейшего целого — взаимодействия человека с миром, т. е. прежде всего практической и познавательной дея­тельности. И следовательно, тот факт, что логика за­кономерно и по праву абстрагируется от психологиче­ского аспекта указанной деятельности, отнюдь не озна­чает и не может означать, что она абстрагируется от всей этой деятельности в целом.

Любые продукты мышления, возникнув в ходе по­знавательной деятельности, продолжают существовать, у как таковые, только в процессе этой же деятельности; безотносительно к человеку как субъекту практики и гознания их существование в принципе невозможно. Лишь в таком специфическом качестве они могут изу­чаться различными науками, в том числе формальной и диалектической логикой.

Даже в том случае, когда некоторые из продуктов мышления кодируются и функционируют в кибернети-

173

ческих, якобы «мыслящих», машинах, их изначальные и всегда сохраняющиеся внутренние специфические свя­зи с человеком и его деятельностью не исчезают. В этом и состоит наиболее общее и вместе с тем совсем про­стое решение остро дискуссионной проблемы «Может ли машина мыслить?». Ясно, что при таком подходе от­вет на поставленный вопрос закономерно является от­рицательным.

Если допустить, что машина может (будет) мыслить или даже уже мыслит, то это как раз и означает, что некоторые из продуктов мышления (инженера, про­граммиста, создателя машины) начинают функциони­ровать внутри автомата якобы обособленно от чело­века — в полном отрыве от его деятельности — и в ито­ге порождают или составляют «машинное мышление», дизъюнктивно отделенное от мозга, организма, челове­ка. При этом забывается, что любая машина изначаль­но и навсегда как бы погружена в человеческую дея­тельность и потому функционирует лишь в качестве ис­кусственного органа человека.

Машину делает человек; именно он обеспечивает, в частности, все многообразные взаимосвязи между ее деталями (дизъюнктивно отделенными друг от друга) и функционирование ее как единого целого. Таким об­разом, всякая машина, вообще техника, всегда оста­ваясь дизъюнктивной, является необходимым и часто важнейшим результатом и средством недизъюнктивной деятельности субъекта. Тем самым сразу же выявляет­ся в принципе неустранимая причина, в силу которой «машинное мышление» в полном смысле слова невоз­можно: по способу своего происхождения и функциони­рования любая машина дизъюнктивна¹, а потому не способна обладать мышлением (всегда недизъюнктив­ным). Мыслит не машина сама по себе, а человек, соз­дающий и использующий машину лишь в качестве од­ного из средств своей творческой и нетворческой дея­тельности². Это и означает, что любые продукты мыш-

174

ления, необходимо выступающие затем и как средства «го дальнейшего развития, существуют и сохраняют свою специфику только в ходе соответствующей дея­тельности человека.

Научный анализ человеческой деятельности выделя­ет в ней с помощью абстракции различные стороны и аспекты, в частности высший — психологический — уровень ее регуляции. На этом уровне психическое вы­ступает как живой процесс, который специально изуча­ется психологией. Остальные же науки в той или иной степени абстрагируются от него. Но, как уже говори­лось, они не абстрагируются при этом от деятельности субъекта в целом. Например, те или иные продукты последней можно и нужно исследовать на различных уровнях абстрагирования от ее психической регуляции, но нельзя забывать о том, что все они суть результа­ты именно этой деятельности и потому не существуют сами по себе. Таков подлинный смысл вывода о том, что психология изучает психическое как процесс в со­отношении с продуктами регулируемой им деятельно­сти, а сами эти продукты вне прямой связи с указан­ным процессом исследуются уже другими науками, но не психологией.

Рассматривая существенную особенность психиче­ского процесса, состоящую в том, что он принадлежит к числу живых процессов, необходимо подчеркнуть, что среди последних он выделяется своей предельной ди­намичностью, непрерывной подвижностью и изменчиво­стью, переходящей в развитие, которое всегда пред­ставляет собой диалектическое единство устойчивых и меняющихся свойств. В этом, как уже отмечалось вы­ше, заключается вторая специфическая особенность пси­хического процесса. Рассмотрим ее теперь более под­робно.

Морфологические (анатомические), физиологические и психические свойства животного и человека образу­ют сложнейшую иерархию соответственно разных, но неразрывно взаимосвязанных уровней взаимодействия с внешним миром. Каждый последующий из названных уровней отличается от предыдущего большей изменчи­востью и динамичностью. В этом отношении психиче-

175

ское существенно отличается даже от физиологическо­го. На первых стадиях эмбриогенеза анатомические и физиологические свойства формирующегося организма развиваются относительно спонтанно, т. е. хотя бы до некоторой степени независимо от воздействия внешне­го мира (при нормальном протекании беременности). В момент своего возникновения физиологическое детер­минируется такими наследственными факторами, кото­рые фиксируют наиболее стабильные условия жизни. Психическое же, напротив, возникает на более слож­ной основе в конце пренатального и (или) в начале постнатального периода. Одной наследственности недо­статочно (хотя она и необходима) для возникновения психического на базе анатомо-физиологических предпо­сылок. Психические явления возникают в ходе специ­фического взаимодействия индивида с внешним миром, которое начинается с внешнего воздействия; внешний мир, таким образом, изначально участвует в детермина­ции психических явлений¹.

Следовательно, при всей органической взаимосвязи физиологического и психического они существенно от­личаются друг от друга уже по способу своего возник­новения (относительно спонтанного в первом случае и неспонтанного во втором), реализуя разные уровни вза­имодействия с окружающим миром. Изначальное уча­стие последнего в детерминации психического означает, по-видимому, что психические явления могут возникнуть, в частности, под влиянием менее стабильных, более разнообразных и изменчивых внешних воздействий, ко­торые нельзя предусмотреть заранее и потому невоз­можно зафиксировать («запрограммировать») на уров­не одной лишь наследственности.

Функции психического, вероятно, и состоят прежде всего в том, чтобы отражать непрерывную изменчивость внешнего мира, поскольку ее не удается заранее и пол­ностью предвосхитить. Прямым следствием и конкрети­зацией такой трактовки психического является понима­ние всякого мышления как продуктивного, творческого процесса, всегда открывающего, прогнозирующего нечто существенно новое. Это не значит, конечно, что физио­логическое отражает лишь стабильные, устойчивые, не­изменные свойства, а психическое — только динамич-

176

ные свойства окружающего мира. На самом деле и пси­хическое, и физиологическое являются отражением как статических, так и динамических аспектов объектив­ного мира, но ведущая роль в выявлении последних принадлежит психической деятельности.

Эта принципиальная особенность психического про­является наиболее отчетливо в проблеме индивидуаль­ного уровня бытия у человека² и у животного³. Инди­видуальность означает, в частности, неповторимость и уникальность конкретной жизненной ситуации того или иного индивида, существенно отличающейся от многих или даже от всех известных до сих пор условий жизни. Психическое более всего необходимо для отражения специфических, часто неожиданных, но существенных свойств именно таких ситуаций.

Эта неразрывная, принципиально важная взаимо­связь психического и индивидуального не должна, од­нако, пониматься в том смысле, что психология изучает преимущественно или даже исключительно лишь инди­видуальные различия в психике. Несмотря на огромную теоретическую и практическую значимость подоб­ных различий, сами по себе они все же не находятся в центре внимания психологической науки. Первоначаль­но психология исследует их постольку, поскольку лишь через них и в них проявляются наиболее общие, суще­ственные закономерности всякой психической деятель­ности, независимо от индивидуальных особенностей. Последние могут и должны затем стать тоже предме­том специального изучения, проводимого на основе ис­следованных и исследуемых общих законов психологии.

Таким образом, психологическая наука не игнориру­ет, но и не преувеличивает роль индивидуальных раз­личий. Иное положение наблюдается, как известно, в физике и смежных с ней науках. Например, физика (статическая) вообще не индивидуализирует ни од­ну элементарную частицу. Нельзя поэтому думать, что вчера и сегодня мы можем наблюдать один и тот же или, напротив, другой электрон. Изучать же разные ста­дии определенного психического процесса возможно лишь у одного и того же индивида; иначе нарушается

177

преемственность, непрерывность, недизъюнктивность психического.

Такое нарушение преемственности характерно для многих основных исследований Ж. Пиаже. Например, он выделяет и тщательно исследует три главные ста­дии в освоении ребенком инвариантности количества. На первой стадии дети еще не понимают, что при пол­ном переливании жидкости из одного сосуда в другой ее количество остается неизменным. На третьей стадии они уже хорошо понимают это, так что вторая стадия является промежуточной между первой и третьей.

Огромная заслуга Ж. Пиаже состоит в том, что он наиболее четко выявил очень многие из подобных ста­дий психического развития и дал им весьма разверну­тую (преимущественно логическую) характеристику. Однако, выделяя и характеризуя каждую последующую стадию детского мышления, он обычно приводит в ка­честве примера уже других испытуемых, а не тех, на которых иллюстрировал предыдущую стадию¹. Тем са­мым исчезает единственная для психологии возможность изучать преемственность психического в ходе возникно­вения последующей стадии в недрах предыдущей, по­скольку такая преемственность может быть раскрыта лишь в результате исследований одного и того же раз­вивающегося индивида по мере его перехода на новую стадию мыслительного процесса. Впрочем, Пиаже во­обще не ставит перед собой задачу изучать психиче­ское как процесс. В этом более всего проявляется до­пущенная им чрезмерная логизация психологической характеристики мышления. Такая логизация обнаружи­вается, кроме того, еще и в самом способе соотнесения трех вышеуказанных стадий умственного развития ре­бенка. Пиаже сопоставляет их прямо и непосредствен­но, хотя, по нашему мнению, их сопоставимость не яв­ляется столь очевидной, как обычно думают.

Дело в том, что на третьей стадии (когда дети уже хорошо понимают инвариантность количества) от ре­бенка уже (почти) не требуется мышления — в психо­логическом смысле слова. На второй же и особенно на первой стадиях, наоборот, детское мышление должно «работать» в максимальной степени. Пиаже недоста­точно учитывает это весьма существенное различие меж-

178

ду стадиями. Фактически третья из них характеризует­ся им преимущественно логически, а первая и вторая хотя бы частично получают психологическую характе­ристику. Поэтому, когда он непосредственно соотносит их как однородные, однопорядковые, он неизбежно под­меняет психологию логикой (особенно на третьей стадии).

Вместе с тем именно Пиаже, как известно, поставил и наиболее систематически разработал ряд фундамен­тальных проблем теоретической и экспериментальной генетической психологии мышления и генетической эпи­стемологии. Психологическая и философская проблема­тика развития является для него центральной, но ее ис­следование не доведено до наиболее глубокого и исход­ного уровня, на котором должно изучаться психическое как живой и предельно динамичный процесс.

Лишь на основе этих специфических особенностей психического процесса могут быть выявлены и объясне­ны преемственность, непрерывность психического. Здесь достаточно указать только на три¹ главных аспекта психического: 1) возникновение последующей стадии из предыдущей в ходе протекания определенного психи­ческого (например, мыслительного) процесса; 2) взаи­мосвязь между различными процессами (например, мы­слительным и перцептивным); 3) взаимосвязь между личностным и процессуальным аспектами мышления, восприятия и т. д. Мы кратко рассмотрим сначала лишь второй и третий аспекты психического, поскольку пер­вому аспекту посвящена в основном вся следующая глава.

Как мы уже подчеркивали, недизъюнктивность, не­прерывность взаимосвязей мышления и восприятия, мышления и памяти, мышления и чувств и т. д. озна­чает, что все эти психические процессы онтологически вообще не существуют как отдельные, самостоятель­ные, обособленные акты. Они представляют собой толь­ко мысленно, в абстракции выделенные стороны еди­ной, нераздельной психической деятельности. Тем не менее многие авторы пытаются онтологически отделить их друг от друга, рассматривая их в качестве дизъюнк­тивных факторов.

Простейшим примером такой широко распространен-

179

ной, но не замечаемой ошибки может служить хоро­шо известная «кубическая модель» интеллекта, разра­ботанная Д. Гилфордом на основе факторного анали­за². В этой «модели» все свойства мышления рассмат­риваются как изначально дизъюнктивные, рядоположные элементы (факторы), хотя по своим исходным, ка­чественным особенностям они объективно не являются таковыми. В частности, различные типы содержания мышления (образное, символическое и т. д.), о которых пишет Д. Гилфорд, в живом мыслительном процессе никогда не бывают дизъюнктивно отделены друг от друга. В любом, даже самом абстрактном, мышлении всегда, как известно, сохраняются и развиваются гене­тические связи с чувственным содержанием, выступаю­щим в виде обобщенных образных представлений, ин­туитивных схем и т. д. Точно так же в мыслительном процессе нельзя вопреки утверждению Гилфорда отде­лять мышление от памяти, потому что актуализация знаний в ходе решения задачи определяется законо­мерным процессом анализа последней³.

Эта механистическая схема Гилфорда представляет собой очень яркий пример дизъюнктивного способа рас­членения и вообще анализа психического в целях его дальнейшего научного исследования. Однако столь дизъ­юнктивная схема в данном случае не адекватна пред­мету исследования. Она является своеобразным отго­лоском идеалистической функциональной концепция психологии.

С точки зрения функциональной психологии, психи­ческими функциями становятся память, мышление, вни­мание, воля и т. д., превращенные в «психических дея­телей»⁴. Если в любой идеалистической психологии субъектом, деятелем выступает, как известно, вместо самого человека его сознание, то в идеалистической функциональной психологии особыми деятелями явля-

180

ются отдельные стороны психики. Сознание превраща­ется тогда в сцену, на которой выступают эти деятели, лишь внешне взаимодействуя друг с другом⁵. На са­мом же деле субъектом является не сознание, мышле­ние, дух и т. д., а человек, познающий и преобразую­щий природу и общество в процессе своей сознательной деятельности. Этой проблеме и посвящен следующий параграф.