«Любовь передается по наследству»

Говорят, чуваши музыкальны. А бабушка пела очень плохо. Она умерла девяноста двух лет. Хорошо помню я ее семидесятичетырехлетнюю. Пес­ни ее были нудны, нравоучительны, мелодии однообразны, в голосе — что-то загробное. И не пойму никак, почему так глубоко засели в памяти слова ее песен? Ни время, ни более яркие впечатления не смогли вытравить их из памяти. Нет, я их никогда не забуду. Мне особенно памятны слова ее «Благодарственной песни».

«В ответ на добрую улыбку спой красивейшую из песен», — пела она. Доб­рее ее самой никто не улыбался. Отвечала улыбке песней сама же.

«Услышал мудрую пословицу — отплати хорошей сказкой», — продолжа­ла она наставлять песней. А сколько пословиц знала и сколько сказок!

«Тепло рукопожатий согрей крепким объятием».

«Помогли тебе починить плетень — иди к ним строить новый дом».

«Угостили тебя парным молоком — всю семью пригласи на новый мед...»

Казалось, песням нет конца. Сегодня кажется, что человеческой доброте конца нет.

«Подарил черные варежки — подари белого ягненка».

Почему нельзя дарить черного ягненка — бабушка не объяснила. А если подарят белые варежки?

«Можно в ответ подарить взрослую овцу, хоть белую, хоть черную».

Песня могла продолжаться без конца.

«Пригласили на поминки — не плачь, пой колыбельную, утешая сирот...»

За песнями следовали сказки.

Тысяча и одна ночь — тысяча и одна сказка. Бабушка могла за ночь рас­сказать тысячу и одну сказку. Она знала очень много маленьких сказок.

Позже я вспоминал, что многие слова песни повторялись и в сказках. Иные пословицы были вполне песенными.

Сосед проклял соседа: «Пусть его гром ударит!» Гром ударил, но не про­клятого, а проклявшего. У грома голос громкий, но глаз нет — не разбира­ет, в кого угодно может попасть. Вот и вся сказка.

«Мне холодно, я замерз», — говорит большой палец. Почему ему в вареж­ке холодно? Потому что он один. Одинокому всегда холодно. Иногда он приходит греться к четырем своим братьям. А как станет тепло — опять заважничает: он большой.

Тоже вся сказка.

— Что нужно, чтобы пятеро братьев теснее прижались друг к другу?

Ждем подсказки, ее нет. Начинаем мести двор, на маленьких носилках относить мусор. Маленьким топориком колоть дрова, вернее — щепать лучину.

Ответ найден.

Пятерых братьев надо занять делом. Рукоятка топора какая была холод­ная — и та согрелась. Пальцы — тем более.

Для каждого случая у бабушки было что-то похожее на сказку. Любой поступок, какое угодно событие она могла комментировать сказкой.

— Выкопайте картофель, сварим картофельный суп.

Не сразу трогаемся с места.

— Вот бабушка умрет — будет вам приволье, будет вам радость; невыко­панный картофель неочищенный можно будет есть...

— А как?

— Сначала сходите выкопайте картофель, будет вариться — расскажу.

Мы — бегом.

Мне было двенадцать лет, когда сгорел дотла наш дом.

— Раздетый, разутый — и лапти сгорели... Куда он пойдет? Это говорит мать.

— Толстый слой пыли на дороге мягок, как пух, как мыльная пена. А мо­лодое просо как бархат — босым ногам ласка.

— Такое горе... — опять несмело возражает мать.

— Горем дома не поставишь, горе можно одолеть лопатой. Да какое горе может быть у ребенка?

Бабушка хотела, чтобы дети быстро бегали, мало говорили, проворно ра­ботали. Что-то божественное было в ее облике. Об этом пишу, и воспоми­нания выжимают слезы из глаз.

Бабушка оставила после себя более ста внуков и правнуков! В минуты просветления, когда душа почти не болит, думаю: «Не так страшна смерть, как ее малюют. Что в ней страшного, раз умирают даже такие люди, как бабушка?»

Всю жизнь бабушку мучили головные боли. Пошла к йомзе, жрецу чуваш­скому. Тот попросил шесть медных монет, смешал с золой, с землей из подпола. Долго говорил что-то шепотом. Положил все на платок, крест-накрест завязал узлом. Плюнул на четыре стороны и сказал бабушке:

— Иди в деревню, на перекресток, плюнь на все четыре стороны и положи узелок в самую середину. Обратно иди как можно быстрее, не оборачи­вайся.

— А что будет с тем, кто найдет платок с деньгами?

Йомзя прогнал ее, зло крикнул вслед:

— Думай о своей гнилой голове, а не о чужой — здоровой... Так и мучайся, пока голова не треснет!

Для нее чужая боль никогда не была только на дереве. Даже когда она су­тулилась под тяжестью лет, на сто голов оставалась выше тех, кто думает только о себе.

...И сейчас люблю ее, и тебя будут любить твои внуки. Не меньше: любовь передается по наследству... (Волков Г. Н. Созвездия земли. — Чебоксары, 1979.-С. 16-21).

В чем, по-вашему, заключается национальный и общечеловеческий смысл воспитания? Как сочетаются эти понятия?

Считаете ли вы, что в нашем обществе утрата национального в обуче­нии и воспитании ведет к утрате национального самосознания? Аргу­ментируйте свой ответ.