Askochensky_V_I_Za_Rus_Svyatuyu

Раздел IV. БЛЕСТКИ И ИЗГАРЬ

гом месте был бы совсем иной? По большей части человека губят гордость и самомнение, не унимающиеся и под рясою монашеской: дайте этим порокам пищу, – они, как вечно жаждущие Танталы, потребуют от нас более осязательного удовлетворения; а при неимении его, откинув свойственные их природе средства духовные, обратят своего пленника к средствам грубым и животным, еще более разжигая в нем противное всему тому, чем обусловливается истинное благородство существа разумно свободного, и еще деспотичнее властвуя над ним. Горе монаху, с первого же раза не принявшему на себя ярем послушания и смирения! Если над кем, то именно над монахами исполняются слова Спа-

сителя: возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется.

К последним-то принадлежат те «блестящие исключения», которыми полна история Церкви; а к первым – те «честные и благородные натуры», которые любезны лишь цивилизаторам и прогрессистам и которые, по поговорке, являются ни Богу свечи, ни... и проч.

Крайне жаль, что панегиристы и апологеты памяти в мирескончавшегосяэкс-архимандритаФеодоранеоставля- ют костей его в покое. Ну, к чести ли его служит предостережение сотоварищей его по академии, когда он решился принять сан монашества: «Ты будешь несчастен, ты погибнешь; сам не знаешь, что делаешь, – или с ума сойдешь, или сопьешься?» Предсказания, говорит «Церковный вестник», сбылись одной стороною; – да, к сожалению, сбылись...

И сколько разнообразных дум возбуждает в душе приведенное «Современными известиями» товарищеское предостережение! Кто же мешал Феодору Бухареву быть, по его собственному выражению, «монахом не фальшивым, а по совести» и чем, наконец, повершил он это?.. Но не будем, подобно неразумным панегиристам усопшего, тревожить костей его... Мы близко, очень близко знали его и могли бы положительно указать причину совершившегося в жизни его переворота, но... sit ei terra levis!..

471

В. И. Аскоченский

«Церковный вестник», оплевав прежнюю духовноучилищную администрацию, состоявшую преимущественно из лиц монашествующих, приветствует с восторгом новую эру духовного просвещения под руководством лиц из светского духовенства и фрачных блюстителей юношеской нравственности. «Новые уставы духовно учебных заведений, – говорит он, – отрадным чувством – от академий до низших училищ включительно открыли широкую дверь для белого духовенства. Духовенство это не только принимает деятельное участие в судьбе духовных заведений чрез введение в состав правлений священников, но оно допущено и к занятию начальнических должностей в этих заведениях. Со своей стороны, жизнь со своими требованиями откликнулась повсюду на эту драгоценную льготу, и теперь мы видим, что почти везде, где происходят выборы в означенные должности, избранниками являются лица белого духовенства, а само духовное правительство, при административном назначении на те же должности, уже не отдает прежнего предпочтения монахам, находившимся, при старых порядках, в положении привилегированном. Непосредственным последствием всех этих мер является то, что ныне совсем не слышно о поступлении в монашество двадцатилетних мальчиков, а следовательно, и случаи горестных последствий от такого ненормального порядка вещей, во главе которого стояла вербовка в монахи, окончательно устранены мудрою предусмотрительностию высшей власти».

Мимо «мудрую предусмотрительность высшей власти», на которую клевещет «Церковный вестник»! Мы на этот раз скажем ему только вот что: рано ты, птичка, запела, как бы тебя кошка не съела. Действительно, на иерархических ступенях, ближайших к архиерейству, мы уже мало видим лиц монашествующих, получивших академическое образование, потому что все четыре наши духовные академии не дают уже, как прежде, «двадцати-

472

Раздел IV. БЛЕСТКИ И ИЗГАРЬ

летних мальчиков», самоотверженно посвящавших себя служению Церкви. Что делать, – по нужде и закону пременение бывает, – и вот вследствие этой нужды мы видим теперь на кафедрах святительских вчерашних священников и протоиереев: но это еще слава Богу, – а скоро и этот контингент израсходуется, потому что из воспитанников духовных академий весьма мало охотников поступают в духовное звание... Но об этом когда-нибудь после.

Правда груба, да Богу люба

Слава и благодарение Господу Богу, – есть еще на Руси святой люди, имеющие уши слышати да слышат. Хоть голос наш до времени остается гласом вопиющего

впустыни при тяжелости на подъем тех, кому ближе всего ведать бы это надлежало, – но хорошо и то, что они по крайней мере не мешают другим сметь свое суждение иметь о некоторых предметах, вызывающих на размышление. Gutta, говорит старинная латинская пословица, cavat lspidem non vi, sed saepe calendo1, и потому мы не перестанем говорить и указывать на некоторые аномалии

ввеликом деле церковного служения Богу истинному. Наш протест о поименном поминовении бесчислен-

ных усопших отец, братий и сродников наших по плоти на Божественной литургии, без всякой существенной надобности растягиващим богослужение и положительно вредящем сосредоточению в себе и благоговению молящихся, хоть и встретил возражение со стороны некоторых «батюшек», отстаивающих в этом случае свои интересы; но возражения эти были так слабы и несостоятельны, что не заслуживали серьезного опровержения, между тем в наших церквах по-прежнему продолжается перечисле-

1  Капля долбит камень не силою, а учащенностью своего падения.

473

В. И. Аскоченский

ние Иванов–Иванов, Семенов–Семенов, Графен, Лукерьев и сродников их, имже несть числа. Что делать?

Где до барышей коснется, Не только там людям, и церкви достается.

Другое заявление наше касательно дурного чтения предлитургийных часов, шестопсалмий, канонов и кафизм хотя и принято некоторыми беспристрастными и благоразумными людьми духовного и светского чина, но делу мало помогло: все те же остаются безграмотные, гугнивые, безголосые и частенько пропитанные алкоголем чтецы, – все то же бестолковое и невнятное чтение чудных, проникающих душу псалмов Давида и умиляющих стихир христианских песнописцев, – все та же гоньба за количеством, а не качеством вычитываемого. Не многие настоятели церквей обратили на это внимание, но и тем не мешает поставить на вид следующую заметку Церковного Устава. «Егда, – сказано там, – глаголется шестопсалмие, тогда подобает со вниманием слушанию прилежати, покаяния бо псалмы исполнены суть умиления. Глаголем же сии псалмы со благоговением и страхом Божиим, яко Самому Богу невидимо беседующее и молящесе о гресех наших». Но спрашивается: как «прилежати слушанию», когда, кроме того, что псалмы эти читаются скверно, чтец становится не посреди церкви, не в центре молящихся, а перед самым алтарем, присутствующие в котором по большей части не обращают на читаемое никакого внимания? Почему бы не ставить чтеца, как это делается в некоторых обителях, среди церкви, наказав ему быть не медью звенящею и не кимвалом звяцающим, а звучным органом беседы с Богом Самим? Никогда не забыть мне впечатления, произведенного на одного из моих знакомых чтением шестопсалмия в Сергиевой Пустыни. Надо сказать, что знакомец мой не из очень усердных посетителей храма Божия и, по собственному его сознанию, никогда не достаи-

474

Раздел IV. БЛЕСТКИ И ИЗГАРЬ

вал до конца всенощного бдения, а уходил после обычного благословения, перед началом шестопсалмия. А тут почемуто остался. Вышел на средину храма великолепный, разум­ ный чтец, иеромонах Никон. Смотрю, – мой приятель на коленях и плачет. «Что с вами?» – спрашиваю я его. «Почему, – говорит он, – не читают этого в наших церквах?» – «Как не читают, – читают, да только так, что не разберешь ни единого слова, да и сам чтец думает только о том, чтобы поскорее отхватать шестопсалмие».

А вот и еще аномалия, но уже встречаемая не между причетниками и псаломщиками, а между некоторыми отцамидьяконами.Произнося,например,великуюилитакназываемую сугубую ектению, иные из них не дают клиру окончить обычное «Господи помилуй» или «Подай Господи» и под звуки пения продолжают следующее возглашение. Да понимают ли они, что такое ектения? Это – изложение молитвенного прошения, ответом на которое служат упомянутые возгласы клира и народа. Они должны выслушивать их, и если до молящихся из стоящих вдали в каком-нибудь обширном храме не доходит звук диаконского возглашения, то по движению руки с орарем, долженствующей быть поднятою выше головы, они вместе с прочими преклоняют главы свои и делают поясной, а иные, по усердию, и земной поклон. Нет ничего досаднее, когда диакон выходит на амвон, прочитав на пути своего следования два или три возглашения. Чего они торопятся? Наша литургия, если исключить из нее поминальные календари, и без того не длинна.

Еще о диаконах наших. Обращали ли вы внимание на крутой поворот и овальное движение рукою с орарем при произнесении слов: и во веки веков после Господи, спаси благочестивыя? Иной из лихих дьяконов при этом сделает такой размах, что стой подле него, непременно получишь нежеланное приветствие <…> Откуда они это взяли? Ведь тут дело очень простое и естественное: диакон, становясь перед местною иконою Спасителя в пол-оборота и про-

475

В. И. Аскоченский

износя: Господи, спаси и проч. – держит подъятою руку с орарем. Поворачиваясь затем к олтарю, он поворачивается вместе с подъятою рукою, а не поводит и не размахивает ею

снеприличным жестом и каким-то бравством.

Кслову о бравстве. Этим недостатком страдают пре­ имущественно наши протодьяконы, а за ними и просто дьяконы. У них и приемы какие-то тамбур-мажорские, и походка с развальцем, и взгляду своему стараются придать нечто юпитерское, – ну, к лицу ли это смиренному служителю алтаря? Полноте смешить, господа, люд православный каратыгинскими приемами! Ведь вы не на подмостках театральных, а в том доме, где невидимо присутствуют чины ангельстии, со страхом и трепетом лица свои закрывающие и неслышимо вопиющие: свят, свят, свят Господь Саваоф!

–  Чем начинается литургия? – спрашивал нас один шутник. «Известно чем, – отвечали мы ему, – если служит диакон, то словами: Благослови, владыко; а если один священник, то: благословенно царство». – Извините-с; большею частию откашливанием дьякона; а если он горласт, то и кряканьем густым. Что, отцы, не водится ли за кемнибудь из вас такого грешка? Бросьте его, хоть не ради чего иного, а ради приличия.

Мы говорили и писали о неправильности постановки налоя для чтения Евангелия, указывая на то, как это делается на Востоке и вообще в греческих церквах. Там обыкновенно налой устанавливается боком перед местною иконою Спасителя и диакон читает, обратясь лицом к народу, как это и подобает. А у нас диакон становится к народу задом и возвещает слово Божие священнослужащим, как будто они нуждаются в этом больше, чем народ. С чего это взято – Бог один знает. Не правильнее ли было последовать православному, греческому обычаю, признаки которого замечаются даже в инославных церквах?

Но это еще туда-сюда. При чтении Евангелия диаконом, особенно если он громогласен, до народа, хоть и под

476

Раздел IV. БЛЕСТКИ И ИЗГАРЬ

тупым углом, по закону отражения, долетают слова благовестия Христова, – а чем объяснить чтение священником Евангелия в алтаре на всенощном бдении? В эту минуту в храме воцаряется необыкновенная тишина; всякому желалось бы послушать слово Божие, а до вас долетает отдаленное жужжанье комара. Почему бы не читать Евангелие посреди церкви и даже на амвоне? Ведь выносится же оно для поклонения и лобызания после того? Ведь читается же оно так в высокоторжественные, праздничные и даже полиелейные дни. Зачем же в воскресные навечерия лишать молящихся этого великого духовного утешения? «Так принято», – отвечали нам на это некоторые из настоятелей. «От кого и когда?» – спрашивали мы, но ответа не получали.

Говорили также и даже писали мы об одной аномалии при архиерейском служении. При посвящении в диакона или во иерея вводящие посвящаемого в алтарь произносят: повели,повелите–и заставляют его кланяться, обращаясь к олтарю. Это неправильно. Слов повели относится к народу, и посвящаемый должен кланяться ему; слово повелите – к священнослужащим, которым он должен поклониться направо и налево, остановившись в церковных вратах, и затем последнее повели относится уже прямо к рукополагающему святителю. Скажете, что это – мелочь; извините, в нашем богослужении мелочей нет и быть не может.

Может быть, заметки наши кому-нибудь покажутся излишними и даже резкими; но что делать, когда уж наш девиз такой: служить, так не картавить, – картавить, так не служить.

Русская грамматика

(Письмо к А. И.-ой)

Вчера вы сделали мне строгий выговор за то, что я не сам преподаю дочери моей русскую грамматику, а при-

477

В. И. Аскоченский

гласил для этого учительницу, ничем не доказавшую особенных познаний в русском языке. Со всею покорностию принял я ваш выговор, и чтобы не отнимать у вас дорогого времени,великодушносмолчал;нотогдажеположилвуме своем не отменять моего распоряжения. Должен признаться, что когда-то и я брался за эту работу, но через два-три урока бросил ее, заметив, что забираюсь в такую трущобу, из которой и выхода нет. Теперь с стесненным сердцем я слушаю, как добрая учительница возится в мозгу моей дочери, перепутывая ее понятия и отучая ее говорить почеловечески, – как натужится ребенок, чтоб усвоить себе неудобоваримые определения, деления и подразделения разных частей речи. В эти минуты я чувствую себя похожим на того несчастного болгарина, перед глазами которого мучат его малютку сына или дочь, а он не может пошевельнуться и вырвать свое дитя из рук мучителей.

Прежде всего ставлю вопрос: возможна ли грамматика живого языка? Отвечаю: невозможна. Кто ж таки изучает анатомию на живом организме? Для этого берутся трупы, которые нечувствительны ни к каким вскрытиям и кромсанью; а пока организм одушевлен, до тех пор он изучается только снаружи. Так и с живыми языками. Ни один из них не дается анатомическому кромсанью, ни один не раскрывает таящихся внутрь его сокровищ и каждый презрительно смеется над хлопотами и усилиями резаков, снующих вокруг него с тупыми ножами и согнутыми пилками. Вот почему ни в одном живом языке нет твердой и постоянной грамматики. Все до одной они врут без зазрения совести, растягивая на Прокрустовом ложе живой организм, и только тиранят и мучат его. Грамматика возможна лишь в языке мертвом, свершившем свой цикл и уже не подвигающемся вперед и не растущем. Хорошо ли писал Ломоносов для своего времени? Хорошо. Хороша ли речь у Карамзина, у Пушкина в прозаических его сочинениях? Превосходна. А Гоголь с своим живым,

478

Раздел IV. БЛЕСТКИ И ИЗГАРЬ

самородным, в глаза бьющим словом?.. Попробуйте же подойти к ним с вашим грамматическим зондом, и вы тотчас увидите, что то не так, вот это следовало бы выразить вот так-то, а тут расставить слова вот этак, – и вышла бы чушь и галиматья. Говорят, великий грамотей, Греч, редактировавший, как известно, «Мертвые души» Гоголя, прочитав две первые главы, бросил оземь толстую свою грамматику, очень сожалея, что он напрасно потратил на нее laborem et oleum. Потому-то я положительно держусь того определения, что «грамматика есть наука, которая учит говорить так, как никто не говорит, и писать так, как никто не пишет».

Так что же, скажете вы, значит, не нужно обучать грамматике? И нужно, и не нужно. Нужно, чтоб ознакомить детей с рутинными, техническими терминами, сковавшими разговорную речь; и не нужно по тем убийственным руководствам, какие имеются в наших учебных заведениях. Покажите детям, что вот, мол, это слово принято называть именем существительным, это – прилагательным, это – глаголом, это – местоимением, это – предлогом; растолкуйте им, что это за штуки, и затем уже не мучьте их изменениями в окончаниях по падежам, наклонениям и временам, особенно толкованием, как это делать. Русское дитя само знает это; а вы только собьете его с толку и напустите в голову туману. Иностранцу – другое дело: ему ваши лекалы нужны, хоть по ним все-таки не выучите вы его говорить и писать чисто и правильно по-русски. Придерживаясь, как слепой за поводыря, за ваши правила с их дополнениями и исключениями, он вместо «зубов» скажет вам «зубей», вместо «говорил» – «говаривал», вместо «был у вас» – «был вам». И это естественно, потому что он учился по грамматике, а не по живой молви. То же могло бы быть и с детьми, которых мучите вы вашею мнимою наукою: заставьте-ка их говорить по вашей грамматике, – они заговорят не лучше Карлов Карловичей и Иванов Ивановичей.

479

В. И. Аскоченский

Позвольте спросить вас, грамотеи-педагоги, откуда взялись эти технические термины в ваших убийственных грамматиках.Изязыковгреческогоилатинского,тоестьиз мертвых языков. Значит, снятую с трупа кожу вы приставляете кусками к живому организму. Как тут не хитрить! Как обойтись без определений, делений подразделений, исключений и разного рода примечаний? Как не заговорить бестолково какому-нибудь г. Иванову, поучающему юношество – легко сказать – уже четырнадцатым изданием своей грамматической ерунды? На то, впрочем, они и мучители русского языка, баши-бузуки его, отрубающие руки и ноги в угоду теории, высиженной ими в клинике, в которой уложили они русскую молвь, обложив ее гипсовыми повязками и длинными бинтами. Бедные дети! Как хорошо и складно говорите вы, когда нет возле вас учителя или учительницы русского языка! А посадят они вас подле себя, и пошли истязания. Вы скажете: «У меня голова болит от ваших уроков», сейчас вопрос: «Почему вы сказали голова, а не голов? Какой падеж «уроков»? Как зовется высказанная вами мысль? Где тут подлежащее и сказуемое? Нет ли тут «вводного», подводного и подземного? С чем согласуется «голова» и проч. Чья, спросил бы я, господин учитель или учительница? Ваша? Ни с чем, и менее всего с здравым смыслом. Не уж то вы не замечаете, что в светлую головку вашего воспитанника или воспитанницы напускаете только туману и отучаете их мыслить и говорить, как Бог велел! Как присяжный писатель и литератор, скажу вам, многоуважаемая Анна Ивановна, что если бы меня стал пытать так какой-нибудь Иванов или Иванова, то я не удостоился бы получить от них и двойки, несмотря на то, что в течение сорокалетнего служения моего на поприще науки, литературы и журналистики никто ни однажды не упрекнул меня незнанием русского языка. И уж никак не виноваты в этом мои педагоги-грамотеи. Впрочем, в наше время учили нас этой псевдонауке проще, не

480