Magnitsky_M_L_Pravoslavnoe_prosveschenie

Cтатьи в журнале «Радуга»

тах справедлива, то согласно с нею в 1835 году должна возвратиться комета Галлеева; что длинный хвост ее

иблизость к земле – на которой в то же время будет тогда, вероятно, какое-нибудь продолжение зачинавшихся уже в его дни потрясений – прославят его в умах мистической черни – Пророком. Притом возврат Галлеевой кометы, в умах суеверной толпы полуученых, торжественно должен утвердить великий догмат всей Невтоновой системы, узаконить всех чад центробежности, упрочить все мечтательные круговращения философских учений; и от Невтона до Гегеля всем гадателям

иоракулам ученого мира служить твердою опорой. Вот отчего так важно, так повсеместно, так торжественно возвещается возвратная комета 1835 года! Но мы, пользуясь проповедуемою от господ ученых терпимостью, берем смелость не только ничему этому не верить; но даже и доказать математически – с сельской обсерватории нашей, – что все подобные гадания суть самая неверная гипотеза и что сие столь положительно возвещаемое событие, то есть возврат кометы, может к назначенному сроку не сбыться!

Ответ на 2-ю задачу

Не только возвращение; но даже самое существование так называемой Галлеевой кометы еще не достоверно.

<…> Астрономы нашего времени, как древние египетские жрецы, астрологи ал-Рашида, брамины Индии или маги персидские, не удостаивают даже и говорить с нами о своих исчислениях; а только с высоты обсерваторий бросают в народ таблицы их элементов. Но на сей раз довольно и того; ибо, по несчастию их, и из самых пяти элементов той кометы, о которой здесь идет речь, по таблицам Лаланда2 и Пенгре3 ни один не сходен

351

М. Л. Магницкий

совершенно с другим! А между некоторыми есть и значительная разница, что очень важно, ибо Кассини4 признается, что одна минута несходства может в сем роде исчислений ввести в самое грубое заблуждение. Вот в каких мы руках и как правдолюбивы мудрецы нашего века! Меня это не удивляет; я всегда был вольнодумцем

всфере ученого мира и никогда не верил его непогрешаемости. А потому и теперь с сельской своей обсерватории смело пускаюсь с ним в состязание.

«Как узнают путешественника, по дороге ли, которую он проезжает, или по виду его? Кажется нет сомнения, что по виду. Почему ж бы не так поступать и с кометами? Что мешает исчислять их пути и вместе сравнивать фигуры? Иначе разве по одной дороге не могут проехать десять совсем разных путников? Сверх того выгода сравнивать являющиеся кометы по их фигуре былабыособенноважнапринаблюденииГаллеевой,ибо

вто время как пять только возвратов ее замечены, но и тех эллипсис, как мы видели, не весьма точно исчислен, девять фигур весьма точно известны и вот они:

годы

400.Ужаснейшая из комет, которая с высоты неба почти касалась земли.

855.Маленькая, видна была в продолжение двадца-

ти дней.

1006. Вчетверо большая Венеры, ужасная по рассыпаемому ею огню.

1380. Бесхвостая, видна была в течение трех месяцев. 1456. Большая, прекрасная, хвост в 60 градусов; яв-

лялась в полном блеске целый месяц.

1531. Красная, с хвостом в 15 градусов; видна была 27 дней.

1607. Бледная, величиною с Юпитера, хвост в 7 градусов; была видна в продолжение месяца.

352

Cтатьи в журнале «Радуга»

1682. Маленькая, темная, хвост около 36 градусов, но бледный и тонкий.

1759. Хвост от 47 градусов уменьшается до 4; в течение четырех месяцев является три раза, с промежутками.

Спрашивается: есть ли тут какое сходство? Как может она, если б то была одна и та же планета, являться то большою, то малою, то темною, то красною, то бледною, то без хвоста, то с хвостом от 7, 15, 30 до 60 градусов? Как может быть похожа то на Венеру, то на Юпитер? Как может она являться то на несколько дней, то в продолжение нескольких месяцев? Разве прочие планеты так проказничают? Не гораздо ли проще и правильнее заключить, что девять разных комет шли по дороге, почти одинакой, нежели предполагать, что одна и та же комета являлась девять раз в столь различных видах?

И так на обсерватории села Спасского вольнопрактикующий астроном, как Лезгинец среди империи астрономической, делает первый набег свой таким заключением: возврат Галлеевой кометы доселе еще не доказан, и даже напротив, есть много весьма основательных причин (кои и приведены выше) думать, что одно желание утвердить систему Невтонову, как бы то ни было, вовлекло астрономов в ту ошибку, что они усиливались натянуть в пользу сей системы опыт, долженствовавший подтвердить ее, несколько торопливо и не совсем искренно; что посему комета Галлеева, с ее возвратами, принадлежит доселе к мечтам астрономическим; и пророчество о ней наших мудрецов может в 1835 году не сбыться, точно так же, как предсказание их предшественников не сбылось в 1789-м. Мы почитаем обязанностью в сем первом заседании сельской обсерватории нашей предупредить о том всех ожидателей кометы 1835 года и вообще любителей комет, для удо-

353

М. Л. Магницкий

вольствия которых и представляем у сего самые схожие портреты шести из них, кои приняты были за возвратную Галлееву, с тем, чтобы они сами выбрали: под которою из сих фигур желают они, чтобы явилась ожидаемая ими в 1835 году комета, ежели паче всякого чаяния придет она? Ежели же не придет; то просим вспомнить, что мы вынули соломенную подпорку у Невтоновой кометной системы и отчасти у всех центробежностей физических, со всеми их тяготениями, стремящимися подавить Крин сельный5. <…> Много важных дел в мире начинается скромно и тихохонько. Желудь гниет в земле, по которой ступают лошади, бегают зайцы, наконец выходит зеленый стебелек, наравне с травою, и эта былинка – тот сенолиственный дуб, на котором поет соловей и орел отдыхает!

Село Спасское, января 17. 1832 года.

М. Простодумов.

Осколки от Философского мозаика

3.  Строка в историю философских систем

Пукевиль1, в своей известной Истории восстановления Греции (том 1, с. 60.) говорит, что в Турции дервиши, называемые бектаджи2, проповедуют, что Бог есть все и все есть Бог; и что материя, не имея начала, не имеет и конца. Странное сближение заблуждений! Плиний3 говорит то же (Hist. Nat. lib. II. С. I), Шеллинг и многие другие германские философы под разными формами говорят то же. И так одинакое учение соединяет в со-

354

Cтатьи в журнале «Радуга»

вершенном единомыслии древних Пантеистов, Плиния, Дервиша Бектаджи и Шеллинга.

М. Простодумов

3-й отломок от философского мозаика. Особенный характер Европейского духа времени

…В наше только время, и люди благонамеренные, вообразили, что между добром и злом, между заблуждением и истиною, между нечестием и верою можно будто бы найти какую-то средину и держаться ее. Сие мнение поколебало все начала, все правила, все законы положительные. От него все сделалось истинным и все ложным. Когда нужда в религии – за нее вступаются. Как скоро вопль ее врагов усилится – от нее отступаются, как бы стыдясь ее. Сие колеблет добрых; злые же, видя силу свою, удостоверяются в успехе их деятельности и простирают дерзость свою далее. Нечестие имеет свою религию – воссоединение с светоносцем, холодную, как гордость его, но фанатическую. Под именем наук обожает оно разум человеческий. Для него наука есть Бог мира; оно в него одного верует, на него одного надеется, его одного любит; по его догматам, мудрость и всемогущество сего Бога должны обновить лице земли и быстро вознести человека на такую степень совершенства и счастья, которой он не может и представить себе. Сия религия имеет свою полную систему, свои догматы, свои таинства, свои пророчества и даже свои чудеса (магнетизм). Она имеет свое богослужение, свое священство, своих миссионеров, и ее-то хотят поставить на развалине всех прочих Религий.

355

М. Л. Магницкий

Два учения борются в мире. Они стремятся: одно – соединить людей; а другое – разлучить их. В одном все общее, власть, вера, обязанности, и каждый член гражданства, существуя единственно для него, содействует его благоустройству совершенным покорением разума, сердца и чувств своих, закону непреложному. В другом, напротив, все личное, и от того-то место обязанностей занято в нем одними выгодами; а власть – независимостью. В нем каждый, будучи владыкой своих разума, сердца и деяний, признает один только закон, собственную свою волю; одно только правило, свои желания; одну только узду, силу. И потому-то, как скоро где-либо наружная сила ослабнет, там немедленно возникает междоусобие, нападают на все существующее и общество подвергается разрушению.

Стараются усыпить внимание к сим происшествиям, говоря, что всегда были в мире мятежи и преступления. Правда, всегда были беспорядки между человеками; ибо всегда были заблуждения и страсти: вечная борьба зла с добром. Но прежде знали, что есть добро и зло, а теперь не знают; в том и другом равно сомневаются.

Прежде люди самые развратные привязывались к злу частному, которого плод прельщал их. Преступление было способом; но не целью. Убивали из мщения или из корысти, но не было убийств и гонений систематических. Убивая, не отвергали вечного закона: «Не убий». Разврат сердца редко заражал разум. Слова порока и добродетели имели одно, всемирное значение. Общественныйкапиталпризнанныхистин,общепринятых прав, порядка общественного – лежал неприкосновенным; никто и не представлял себе, чтоб можно было его открыто разграбить. Те самые, кои потаскивали1 его мелочам, считали общую его неприкосновенность священною. Война происходила на самой отдаленной гра-

356

Cтатьи в журнале «Радуга»

нице общества или во мраке против некоторых отдельных лиц так, что обыкновенная исполнительная власть всегда имела довольно силы для защиты государственного спокойствия и личной безопасности.

Ныне все узы расторгнуты. Человек среди общества уединен, одичал; вера общественная исчезла; умы, сами себе оставленные, не знают, куда деться, и колеблются ветром тысячи противоположных направлений. От сего-то произошел всеобщий беспорядок,

икакое-то страшное непостоянство в образе мысли

иустановлениях. Люди, как бы равно утомленные и заблуждениями, и истиною, равно отбросили и те, и другую. В сердцах поселилась какая-то неимоверная тоска, скука, отвращение от жизни и ненасытимая потребность разрушения. Чувство сие, отличительный характер нашего времени, обнаруживается в тысяче образов и во всех классах. Богатый и бедный, народ и вельможа – все как будто бы преследуемые грозным привидением того века, который они отвергнули, бегут от него и спешат броситься в безвестную будущность! В настоящем отсвечивается еще что-то прошедшее – и сей мелькающий отблеск их пугает. Устрашенный ум перешагнул через все оплоты, опрокинул все преграды. Он ничего более не видит, кроме всеобщих переворотов, кроме всеобщего истребления, не заботясь даже

ио том, чтобы заменить разрушаемое. Хочет новой религии, не зная какой; нового образования обществ, не зная какого; нового законодательства и новых нравов, не зная каких. И в сем-то хаосе буйства и бессмыслия утопает здравый смысл общественный.

Один Бог не оставлен независимым; он подчинен законам природы, исходящим из существа Его, столь же совершенным, как Он сам, столь же непреложным, как Он сам. В единстве бытия Его, деизм заключил его

357

М.Л. Магницкий

вкакое-то вечное уединение; а атеизм, скитаясь по сей беспредельной темнице, и совсем его не находит!

Каким же образом общественный человек может существовать в совершенном уединении? Духи и тела не имеют другой жизни, кроме той, которую приемлют под условием сообщать ее. От сей необходимо взаимной зависимости родится порядок, который стоит на двух основаниях: на власти и на повиновении. Но гордость не любит повиноваться и потому-то отвергает всякую власть.Нечестныйговорит:«Будусамсебецарем».Ипотому верит одному себе, надеется на одного себя, любит одного себя и все относит к одному себе. Чем же различается он, в этом положении, от дикого? И что ж это значит иное, как не разрушение общества, которое состоит

ввере к коренным истинам, по общему свидетельству о них,влюбвикдругимивсамоотвержении,отсейлюбви проистекающем? Общество значит связь, с которой пожертвование собою есть единственное начало порядка и единое средство к его охранению.

Из двух учений, коих основные начала мы здесь весьма кратко изложили, одно есть христианство, а другое – тот разнородный сбор частных мнений, который называется философией. Тот бурный поток своемыслия, который по скатам, более или менее крутым, ниспадает

впропасть атеизма.

Теперь покажем мы, как всякое мнение переходит из головы в сердце и рождает в нем сообразное с собою чувство. Возьмем в пример сей основной закон обществ: «Чти отца твоего и матерь твою». Как скоро он принят; то из него проистекают почтение к родителям, к начальству, к самому Богу, а от правила: ты ничем никому, кроме одного себя не обязан, родится, напротив, одна исключительная любовь к себе, необузданное самолюбие и гордость. То же самое правило, которое мы приложили

358

Cтатьи в журнале «Радуга»

теперь к сему отдельному закону, прилагается, с большею еще ясностью, к целому учению; ибо каждое учение истекает обыкновенно из одного общего начала; и потому в каждом учении есть и общее чувство, отвечающее его общему началу; и сие-то чувство, собственно, образует особенный характер каждого учения.

Господство Божие есть общее начало христианства; из него проистекает общая обязанность: свободного повиновения; во-первых, Богу и потом – властям, общественной и семейной, во имя Божие. Свободное же повиновение есть покорность любви, есть жертва; ибо нет любви без жертвы. Следовательно, общее чувство христианства есть любовь. И действительно, что видим мы в учениках Иисусовых и почему можно узнать их? Именно и единственно по беспредельной, всеобъемлющей любви, которая каждый день пред глазами нашими производит столько чудес самоотвержения! Любовь к Богу, любовь к Царю, любовь к ближнему, всегда готовая излиться в благотворениях, в услугах, в утешениях; любовь к самым врагам, которая не в том состоит, чтобы забывать обиды; ибо забвение не есть любовь; но в постоянной готовности прощать от всего сердца; любовь к благоустройству и с нею вместе отвращение от всякого своеволия; любовь к законам, охраняющим сие благоустройство­ ; любовь к исполнителям сих законов. Словом, любовь в государстве, в семействах, ко всем человекам, образованным и диким, готовая умереть за их спасение. Любовь без исключения и пределов!

Все учения философские, будучи, напротив, отрицательны или, что одно и то же, разрушительны, имеют общим началом: господство человека; а как скоро человек признает себя Самовладыкою, то он тем самым есть уже бунтовщик против Бога и против всякой власти, от Бога установленной; бунтовщик же только не-

359

М. Л. Магницкий

навидеть может, следовательно, общее чувство, философскими учениями рождаемое, есть ненависть. Да и кто в том усомнится, вспомнив царство философии под видом разных французских революций? Кто усомнится, взглянув на то, что делала она в течение последних сорока лет и еще недавно под глазами нашими вокруг нас? Какое остервенение самых зверских страстей; какое утончение злобы; какие неслыханные преступления! Что это иное, как не самая адская ненависть, со всеми ее ужасами? Ненависть к Богу; ибо хотела бы уничтожить не только Его религию, Его служение; но и самое имя Его. Ненависть к священной Иерархии, которую клевещет, гонит и казнит, по ненависти к Богу, везде, где может. Ненависть к царям, к дворянству, ко всем существующим установлениям. Ненависть ко всякой предержащей власти; и, наконец, любовь к своеволию! Ненависть к законам, которые охраняют тишину, обуздывая страсти; Ненависть к исполнителям законов. Ненависть в государстве, в семействах. Ненависть всемирная, обнаруживающаяся в мятежах, в убийствах, в пламенном желании разрушения.

Какое учение исповедовало то чудовище нашего времени,котороепоразилонадеждуФранциивлицегерцога Беррийского2? То существо, коего вся душа слита была из одного преступления, которое заснуло, совершив свое злодеяние? Атеизм. Какое учение исповедовал Лелевель и ученики его? Деизм; то есть закрашенный атеизм, религию Лувеля!

Из противоположных чувств, сими двумя противоположными учениями (христианским и философским) рождаемых, происходят два рода жертв: пожертвование собою другим – жертва любви и пожертвование другими себе–жертваненависти.Ноненавистьимеетразныесте- пени. Она не столь свирепа там, где остается еще некото-

360