Magnitsky_M_L_Pravoslavnoe_prosveschenie

Cтатьи в журнале «Радуга»

Третий Отломок г. П. есть, как видно из заглавия, выписка из французской книги. Это объясняет и направление, и дух статьи.

Надеемся, что г. Простодумов не откажет сообщить нам, если сделает какие возражения; ибо уверены, что хотя Истина и вечна и явлена нам Богом воплощенным, но мы должны все-таки искать ее, а ища ее, не можем не попадать на разгласия; которые, впрочем, соглашаются очень легко – беспристрастием и христолюбием искателей.

5-й отломок от философского мозаика. Несколько строк в историю наук

…Мы очень мало знаем о времени допотопном. Ивероятно,повесьмаважнымпричинам,должнымало знать о нем. Достоверно, однако же, можем заключить,

что наказание Божие всегда соразмеряется с преступлением; а преступление всегда бывает соразмерно с познаниями преступника; и потому всемирный потоп предполагает преступления для нас, по счастию, недомыслимые; а преступления сего рода предполагают познания гораздо высшие, чем все нам известные. Вот что достоверно, и рассуждение о сем должно необходимо составить введение к положительной истории наук. Чрезвычайные и, может быть, невозможные уже для нас сии познания, омыты будучи от зла, соделавшего их столь пагубными, пережили человечество в семействе праведном.

Мы ослепляемся в заключениях о свойстве и ходе наук, только тем грубым софизмом, который, не об-

391

М. Л. Магницкий

мыслив, суеверно приняли за догмат; то есть что судим о таком времени, когда человек мог видеть действия в самой их причине, по такому времени, в коем он должен восходить с трудом от действия к причине; в котором часто занимается он исключительно одними действиями; а иногда утверждает, что нет и нужды в причинах, и даже не знает, собственно, что есть причина? Кричать повсеместно: «Представьте, сколько надобно было времени, чтобы узнать то или другое!» – Какое тупое ослепление! Миг один для сего был достаточен, ибо ежели человек мог узнать причину одного только физического явления, то знал уже и все прочие. Мы не хотим приметить, что те самые истины, которые так трудно нам открывать самим, очень легко принимать. Платон говорил: «Это легко и совершенно выучивается, ежели кто-нибудь нам покажет». Кому не очевидно, что люди, которые заселили мир, потопом извращенный, имели необходимую надобность в помощи чрезвычайной для одоления тех чрезвычайных затруднений, кои на всяком шагу должны были встретить. И смотрите же на великолепный характер сей истины! Как скоро понадобилось ей быть утвержденною, то со всех сторон являются сами собою свидетели, которые, никогда не сговариваясь, никогда друг другу не противоречат; в то время как свидетели лжи, и условясь даже в ней между собою, всегда один другого опровергают. Выслушайте только мудрую древность о первых человеках. Она скажет вам, что то были люди чрезвычайные, что Существа высшего порядка удостаивали их своими наставлениями, и в этом нет ни малейшего разногласия: посвященные в древние таинства, философы, поэты, история, баснословие, Азия и Европа говорят одно и то же. Подобное согласие всех преданий человеческих с откровением и разумом составляет такое

392

Cтатьи в журнале «Радуга»

доказательство, на которое не может быть возражения.

И так наука с родом человеческим. Она была различ-

на от наших; но гораздо их превосходнее; ибо послана была свыше; почему и имела свою опасность. И сие-то изъясняет, для чего в самом начале была она окружаема таинствами и испытаниями и сокрыта в храмах, где наконец и погасла, когда пламень ее вместо освещения начал сожигать. Никто не знает, откуда начинаются, я не говорю уже, первое устройство обществ, но даже и важнейшие гражданские установления, глубочайшие познания, великолепнейшие памятники художеств и могущества человеческого. Подле римского храма Свя-

того Петра я нахожу проводы Тарквиниевы1 и циклоп-

ские здания2. Сия эпоха граничит с этрусками3, коих искусства и могущество теряются во мраке древности, которых Гесиод4, за девять веков до Рождества Христова, называл уже великими и славными, кои за несколько веков до войны Троянской посылали уже колонии в Грецию и на многие острова. Пифагор, путешествуя в Египте, за шесть веков до нашего летосчисления узнал там причину всех явлений Венеры и мог узнать, ежели бы хотел, и более, например, что Меркурий в угож-

дение одной Богине играл в шашки с Луною и выиграл у ней 72-ю часть дня. Здесь надобно приметить, что 72-я часть дня, будучи умножена на 360, составляет те пять дней, которые прибавлены впоследствии для дополнения солнечного года. Индийские книги говорят о семи молодых девах, пляшущих с Кришною (Аполлоном Индии) – который разделился на семь кришн, чтобы плясать с каждою из сих дев в одно и то же время. Вспомните, что пирамиды египетские, древнейшие всех исторических времен, с величайшею точностию поставлены на Восток. Что все искусства обыкновенно живут и процветают в одно время; что народ, который

393

М. Л. Магницкий

умел составить краски, три тысячи лет на чистом воздухе сохраняющиеся; поднять на высоту шестисот футов такие тяжести, кои бы устояли против всех усилий нашей механики; иссечь на граните птиц, которых все роды один из новейших путешественников мог различить; что этот народ, говорю, был – без всякого сомнения – равновелик и во всех прочих искусствах и знал многое, чего совсем мы и не знаем. Взглянув оттуда на Азию, я вижу стены Немврода5, воздвигнутые на земле, еще влажной от потопа, и астрономические наблюдения, с ними современные. Где же так названные нашими философами времена невежества и дикости? Потоп лежит неодолимою преградою ко всем романам воображения; а геологические разыскания утверждают как бытность, так и недавность его. Физика согласна в сем случае с историею; ибо и предания исторические всех народов останавливаются именно на потопе; то есть веков за восемь до нашего летосчисления. Одно средство оставалось нечестивым, говорящим к суеверной толпе своих фанатиков: астрономические наблюдения, за четыре или пять тысяч лет китайцами сделанные, в государстве, которого тогда и на свете еще не было. Но

иэта ложь не устоит против той исторической истины, что китайцы только в XVI столетии выучились от иезуитов составлять календари. Система древностей индийских питала еще надежды неверующих; но и тут Академия калькуттская полезными разысканиями своими их уничтожила. Книги браминов, в которых собирались они показать подлинник наших священных преданий, потеряли свою таинственность. Мы знаем, что Брама6 есть испорченное имя Авраама, тем положительнее, что

ижена сего Бога Индии именуется Сарою. Один взгляд на географическую карту доказывает, что Китай не мог быть населен прежде Индии, и потому падение древ-

394

Cтатьи в журнале «Радуга»

ностей индийских сокрушило и пестрые развалины древности китайской, баснями о которых так продолжительно усыплял нас Вольтер и его последователи.

Враги религии много говорят об Азии как о колыбели наук, но твердят сию истину только в превратном смысле, ибо тем самым, чем утверждаются все наши священные предания, бесполезно силятся их опровергнуть. Азия действительно обладала в до-

потопной древности, вместо наших умозаключитель-

ных наук, вперенною7 наукою; и потому-то доныне сей опутанный цепями невежества орел не хочет летать в шаре Монгольфьера. Приметьте, что об наших науках не можно помыслить, не окружив себя тысячами махин, орудий, сосудов, приборов – сим многообразным и сложным скарбом ума и всеми методами искусства. Европейская наша ученость – в узком и коротеньком своем платьице, с головою, едва видною из-под парика всклокоченного, с руками, обремененными инструментами и книгами, подслепая и желтая от бессонницы и разысканий, запачканная чернилами, тащится, виляя, по дороге к истине, потупив к земле чело свое, алгеброю испещренною. – Взгляните же в глубокую древность; посмотрите, сколько то возможно, в отдаленнейшемотнасрасстояниинаВедениевековначальных:под сверхъестественною и эфирною наружностию своею, свободно и легко – нейдет, но как бы летит оно: из-под великолепной его митры, развеваются по ветру кудрявые волосы; волнистый Эфод8 приосеняет прозрачным туманом грудь его, вдохновением воздымаемую; оно прямо глядит на небо, и ежели небрежно прикасается, легкими сандалиями своими, к земле, то это для того только, чтобы скорее и выше подняться!

(С этой стороны пришел край мозаика.)

М. Простодумов.

395

М. Л. Магницкий

Осколок от философского мозаика. Поездка философа в дилижансе

Очень надобно осторожно выговаривать­ – так общее ныне имя философии. Оно как грошевик, ходит на торгу слова человеческого; все берут, дают, принимают, передают, бросают, поднимают его, и никому не вздумается – да и точно не нужно, взглянуть на чекан сего грошевика. Так поступает, однако же, чернь философская; а ученый археолог не только рассматривает все подробности вида ходячей монеты, да еще, ежели она в масле или муке позамарана или от игры в орлянку постерлась­ ; то он ее вычистит и, рассмотрев в увеличительное стекло стершиеся признаки, кладет, в принадлежащий по роду ее и хронологическому порядку, ящичек. В подобии сем философия – грошевик; а я – археолог­ . И потому, прежде чемрасскажупоездкумоювдилижансе,хочуопределить точное значение слова: философ, чтоб не приняли меня за что-нибудь иное от того, что я действительно есть.

Почемупишетсяиговоритсяунасфилософ­ ,анефилозоф, как у немцев, у французов и англичан? Это слово греческое; но от окончания на соф или на зоф принимает оно не только совсем разные значения, но даже и выражает совершенно противоположный­ смысл: философия значит по производству­ сего слова от любви и мудрости (σοφία) – любомудрие; а филозофия по производству от любви и мрака (ζόφος) – любомрачие. Итак, я не филозоф, а философ. Прошу не забыть этого.

Теперь расскажу мои похождения.

Однажды, в прекрасный день, вздумал я, подражая Платону, расхаживавшему по своим аллеям, прогуляться

396

Cтатьи в журнале «Радуга»

в Царскосельском саду; взял место в дилижансе и отправился. Со мною села какая-то старушка. Приехали. Я направил путь мой в сад; а спутница моя в гости. От пыли захотелось мне пить. Я пошел к молочнице1 по террасе, осеняемой высокими и тенистыми деревьями. Как эти огромные липы глядят, думал я, в окна Царскосельского дворца и сколько происшествий видели! Они видели, как возвратившийся из Парижа Благословенный2 указывал архитектору чертеж тех торжественно-скромных ворот, на которых написано: «Любезным моим сослуживцам» с той стороны, мимо которой проходят грозные ряды сих славных его сослуживцев; а с другой, в сад, «à mes chers Compagnons d’Arme»3, – для тех военных товарищей­ , которые в сюртуках и фуражках там с ним гуляли. Они видели, как принесенную в кабинет его огромную вазу с видом вступления его в Париж, фарфоровый памятник, велел он оборотить к стене сим изображением. Они видели прощальную его прогулку по любимым местам Царскосельского уединения, где, как солнце, в рассвечаемом им облаке скрывал он славу свою, обдумывал великие предположения­ для счастья милой ему и обожавшей его родины. Видели, как прихаживали представители­ целого мира узнать судьбы его от сего Старейшины царей. Так, мечтая,пришелякмолочницеиселдомечтатьназеленой скамейке,номеланхолическаядумамоявнезапнопрервана каким-то дворником, который с поставленною в соломенной корзине бутылью пришел за водою; и покуда она, довольно слабо, из позолоченного кувшина в бутыль его нацеживалась, стоял прибоченясь и смотрел на молочницу. Мне показалось, что он искал разгадать смысл сего памятника. «Часто ли ты сюда приходишь за водой?» – «Каждый день два раза». – «Так ты, верно, знаешь, что это за женщина и зачем она присела подле разбитого кув- шина?»–«Какженезнать;здесьвсезнают».–«Расскажи,

397

М. Л. Магницкий

пожалуйста». И мой дворник, видя, что я заезжий, кашлянул с некоторой важностью и, потрепывая молочницу, так рассказал мне повесть ее: «Вот видишь, барыня послала ее с дорогим кувшином за водою; кувшин из руки выскользнул­ , да и разбился. Она ах! да и ну плакать, не знает бедняжка, как и глаза-то домой показать без воды и без кувшина­ ... Боится барыни, видно, лиха». – «Благодарствуй, любезный». – «Не за что». Заткнул бутыль, приподнял немного шляпу и ушел. Вот изъяснение памятников от пирамид египетских и колоссов перувианских4 до царскосельской молочницы! Я вынул свой дорожный стакан, выпил чудесной воды этого ключа и пошел, куда былонадобно.Вуреченныйчаседуобратновдилижансе, и старушка опять со мною. «Что, сударыня, как провели время в Царском Селе?» – «Скучно, батюшка, не застала хозяев своих дома; все ждала, не приедут ли из Гатчины; сидела одна под окном, да поглядывала на пустую улицу; – не приехали; пошла к дилижансу; этот день годом мне казался». – «Странное дело, а мне тот же самый день мигомпролетел.Чтожэтозначит?Какмогутчасы,равно состоящие из 60 минут каждый, быть для вас длиннее, а для меня короче?» – «Не только так, батюшка, да и для меня-то самой очень часто один час бывает короче, а другой длиннее, потом опять короче – такая вот диковинка! Правда, что диковинка, да нужно бы разгадать ее; она, может быть, много других диковинок откроет. Пыталась уж я, да никак нельзя; даже у племянника своего, очень ученого академика, спрашивала, но ясного ответа не получала. «И со мной, – говорит, – тетушка, тоже бывает, – это от скуки иной час по длиннее кажется». Вот и все, а там, как пустится вглубь, по-ученому-то да начнет толковать, что по их науке значит время; так и святых вон понеси! Голова так и онемеет; а час-то еще длиннее покажется». – «Ну а если б ваш академик отвечал вам, что

398

Cтатьи в журнале «Радуга»

совсем нет времени, что б вы тогда сказали?» – «Ах, батюшка! Что ты, перекрестись, уж нет времени! Да куда ж ему деться? Я сама его вижу по солнцу». – «А слепой?» – «Слышит, как часы бьют; скажет кто-нибудь». – «А глухослепой?» – «Вот уж не могу сказать наскоро, как этот он узнает, который час?» – «Ну не забудьте же об этом глухослепом,почтеннаямояспутница,искажитевашему ученому племянничку, что, ехав из Царского Села, узналивыотодногофилософа,чтоточносовсемнетвремени; что мы промежуток разных явлений меряем особенным вершком, счетом наших мыслей, – и называем это временем». – «Быть не может, батюшка! ты надо мной, стару- хой,смеешься,–какнетвремени?Ачасы-то,дни,недели, месяцы, годы, куда ты их все денешь?»

А глухослепой-то? Вот как скоро вы его забыли. Точно нет времени. Сами рассудите: часы, дни, недели – это все условные выражения, названия того промежутка, который я сейчас изъяснил вам; ну а где же видали вы время, само по себе, без часов, без недель, особо? Оно есть только мелькание наших мыслей, одна за другою... и от того... «Но вот уж и мост... мы при­ ехали... прощайте сударыня; не забудьте сообщить наш разговор вашему академику». – «Постараюсь батюшка, как сумею; а куда б хорошо, кабы вышло по-вашему, – я бы и часы мои с кукушкой продала».

6-й отломок от философского мозаика. Несколько строк из философии христианской

Истина и заблуждение разделили на две части ту землю, по которой идет человек мимоходом. На ней

399

М. Л. Магницкий

преступления, страдания и смерть показывают ему, что он существо падшее. На ней совесть, раскаяние и тысяча подобных благ Создателя помогают ему встать для того, чтобы он опять пошел к вечной цели своей, покоряясь воле Божьей, ведущей его без нарушений свободы его произвола. Пред ним открыты два пути: погибели

испасения! Пути таинственные и невидимые, на коих толпятся, как бы без разбора, сыны Адамовы; но между тем идут, удаляясь непрестанно более одна от другой – к разлуке вечной!

Бог и Истина одно и то же. И посему, всякая Истина, которую встречает человек, приходит ему от Бога, вне коего не может он найти ничего, кроме лжи, и который, по времени и обстоятельствам, выдает нужные человеку истины, как хлеб насущный. Точно так, как истина исходила от Бога, заблуждение родится от человека.

Оно имеет два вида: суеверие и неверие. Человек или искажает в себе образ Божий, прилаживая его к страстям своим, или в некоем бесновании и совсем его изглаждает. Первому из сих преступлений подвержены все народы древности, кроме одного, но все они ненавидели второе, и те несчастные, кои ему подвергались, долго были у них редким исключением, ибо нечестие сего рода, вооружаясь против Бога, ополчается в то же время и против самого существования обществ;

издравый смысл народов понял сие, когда богомерзкое учение Эпикурово заразило империю Римскую, то ка­ залось, что все должно было обратиться в хаос. И точно все бы погибло, но сама истина на земли явися и с человеки поживе. Древние предания внезапно ею ожили, очищенные и освященные новым светом. Тогдашнее общество, труп уже полусогнивший, восприяло жизнь

идвижение, и сие начало возращенной ему жизни не могло уже истребиться ни переворотами империй, ни

400