Magnitsky_M_L_Pravoslavnoe_prosveschenie

Cтатьи в журнале «Радуга»

После сей массы священных и мирских, древних и новейших преданий, единогласно соединяющихся в нашем смысле и ученым миром, вероятно, еще не сведенных и потому не обдуманных; неужели не может быть признана неоспоримой та истина, что система мира неизъяснима и невозможна средствами механическими? Говорить, каким образом она может быть изъяснена и возможна в теории математической, – не наше дело; ибо сие вывело бы нас в мир гипотез, совершенно для нас чуждый. Наша истина, основанная на торжественно объявленном мнении самого Невтона, неоспорима. А как никакая истина не может быть в противоречии с другой, то теперь должностным теорикам предлежит выбираться из сего затруднения!

Мы знаем, что нынешние астрономические теории, стоя на самых глубоких вычислениях, доступны только весьма малому числу людей. Что потому-то и могли мудрецы наши? Столкнувшись? возвести на бедного Невтона свои собственные и совершенно противоречащие ему грезы. Что только потому, в продолжение почти двух столетий? сей невинный обман и оставался тайною маленького их сословия. Что для того-то и огородили они ученость свою Эфесскими мистериями6. И невзирая на то, что всякая, самая высокая истина должна быть по самой неделимости своей совершенно проста, вывели­ они из теорий астрономических какую-то как бы религию, против которой малейшее сомнение почитается богохульством.

Ежели ученые читатели наши доселе на нас не осердились, то, верно, не осердятся и за следующие признания в нашем невежестве и сомнениях.

Не верим мы их механическим теориям мира. Верим вместе с Невтоном (как выше доказано) одной математической их гипотезе. И вот, между прочим, что осо-

381

М. Л. Магницкий

бенно сбивает нас с толку: нам всем твердят в первых уроках математической­ географии, что наша планета у полюсов сжата, под экватором, напротив того, выпукла. Для удостоверения в истине сего, говорят, есть два средства: опыт или геодезическое­ измерение и теория. Сия последняя основывается на следующей физической истине: Возьмите сферу (из кожи или тонких медных­ обручиков), вертите ее на оси, она поднимется под своим экватором, по законам­ центробежности, и примет фигуру сплюснутого сфероида. Берут такую сферу, начинают очень скоро вертеть, за приделанную­ к оси ее ручку, и она действительно принимает сказанный вид; и все мальчики, торжественно поглядывая друг на друга, говорят­ : видишь, как это ясно.

Но как подрастут да пообдумают все, что им казалось доказательством ясным, так возникнут ясные возражения на сии доказательства.

Во-первых, Земля не из кожи и не из медных листочков. Внутренность ее – спросите у гг. Кювье7 и Гумбольда – запечатана. Наружность же, которую дозволил­ Бог вскапывать, не глубже для нас простирается, как на шеститысячную часть ее радиуса; это значит скоблить ее кору, ползать по гробовой крышке допотопного мира. Тут что находим? Воду и землю. Если бы, предположив эту огромную массу сперва неподвижною (как то и необходимо в механической системе), вдруг двинуть в суточный ее ход; то что бы вышло? Обиталище человека и животных было бы совершенно разрушено водою, которая бы вся хлынула к экватору, в то время как быстрота­ , едва начавшегося движения, не успела еще сделать его выпуклым. И так Земля необходимо должна была иметь ту же самую фигуру, которую теперь имеет, до начала своего суточного движения.

382

Cтатьи в журнале «Радуга»

Второе: те физики, которые не только не предполагают сотворения мира по книге Бытия, но даже и сердятся при слове о нем, как могут утверждать, что Земля возвысилась­ под экватором от такого движения­ , которое, по собственным словам их, не имело начала? Где тут логика?

Третье: отбросив вечность материи и допустив, следовательно, что мир имел начало, мы просим наших механиков сказать­ нам только: кто из них щупал Землю при ее сотворении и может уверить, что она была тогда мягкою? Кто объехал ее в то время и доказал, что она была круглою?

...Что делать, надобно хоть и с большим страхом, но вымолвить, что общепринятая доселе теория хороша только для маленьких школьников, которых убеждает верченье кожаной и медной сферы; да для тех, кои, пользуясь легковерием и ленью полуученых, строят на сем вертящемся основании свои системы центробежностей философских, в которые хотят убежать от Бога! Но камо8 пойду от духа Твоего и от лица Твоего камо бежу?9 Аще взыду на небо – Ты тамо еси! Аще сниду во ад – тамо еси!10 (Пс 183 : 7 и 8.)

Первое Примечание на 3-й Отломок

от философского мозаика

«Общество значит связь, в которой пожертвование собою есть единое начало порядка и единое средство к его охранению». «Добровольное пожертвование всякого человека самим собою обществу находится в одной христианской религии, и сия жертва состоит из всего чело-

383

М. Л. Магницкий

века: из пожертвования собственными его мнениями и личным образом мыслей; из пожертвования самою ею жизнью, в тех случаях, где общая польза того требует». Вот слова Господина Простодумова.

Здесь не ясно, какое общество г. Простодумов разу­ меет. И от неясности сего понятия происходят весьма многие другие неясности.

Из Священного Писания извлекается понятие о двух обществах, из которых одно есть – Церковь, а дру-

гое – Государство.

Какое из них разумел г. Простодумов? Первое или второе? – или соединил он оба в одном понятии?

Соединение сих двух понятий в одном невозможно; это ясно не только из множества споров, бывших об этом до нас, но и из самых слов Спасителя, сказавшего, во первых, что Его Царство не от сего мира, во вторых, чтобы отдаваемо было Богу Богово, а Цесарю Цесарево.

Еслиразумелг.Простодумовподименемобщества Церковь, то, без всякого сомнения, справедливо, что в Церкви человек должен добровольно жертвовать всем собою, без всякого изъятия. Но зачем тогда сказать о выгодах? зачем прибавлено: «…в тех случаях, где пользаобщаятоготребует?»ПословуСвященногоПисания, мы все должны быть членами одного тела: а сие тело есть Церковь – Тело Христово. Церковь и Богочеловек суть Тело и Душа – единый состав. Если я уверовал в это, то, жертвуя всем собою, стану ли я помышлять о выгодах? Или стану ли ожидать, чтобы польза общая от меня жертв потребовала? Довольно, если Христос мне сказал: «Аще кто грядет ко мне, и не возненавидит отца своего и матерь, и жену, и чад, и братию, и сестр, еще же и душу свою, не может мой быти ученик. И иже не носит креста своего, и вслед мене грядешь, не может мой быти ученик». Я и без всяких других побуждений,

384

Cтатьи в журнале «Радуга»

единственно из любви к Христу, все это добровольно исполню.

Сверх того я не нахожу никакой близкой и непосредственной связи пожертвования моими мнениями, моим образом мыслей, моими склонностями с общею пользою. Не знаю, какая польза другим членам Церкви, когдаяотрекусьотмоихмыслейисклонностей–икакой вред для них, если я этого не сделаю. Радоваться могут сыны Церкви при моем отречении от ложных мыслей и дурных склонностей и горевать, когда я упорно стану удерживать их; но пользы или вреда для них тут нет никакого. Лишь бы оставались эти мысли и склонности без влияния на других.

Если же бы для пользы членов Церкви и нужно было, чтобы я отрекся от мыслей, мнений и склонностей своих, то я без всякого сомнения исполню это, и исполню, положим даже, добровольно, то есть не будучи принужден к тому, но чистая ли будет это жертва с моей стороны? Меня не принудили правда к тому, но разве я не был к тому по крайней мере побужден, извне понужден? Я увидел, что пожертвование мое нужно для членов Церкви, и исполнил его. Могу ли же я его назвать совершенно добровольным пожертвованием? Я думаю, что самая чистая жертва Христу есть та, которую приношу я ему без всякого внешнего побуждения.

Не думаю, чтобы выражение: «…в тех случаях, где польза общая того требует» – относилось только к пожертвованию жизнью; ибо стоит только заглянуть в истории, чтобы увидеть, чем труднее пожертвовать – мнениями, склонностями или жизнью.

Если слово «Общество» в статье г. Простодумова не соответствует Церкви, которая есть Общество, преимущественно на первой заповеди Господа основанное, на заповеди всесердечной любви к Богу; но оно тем ме-

385

М. Л. Магницкий

нее соответствует Государству, Обществу, преимущественно основанному на второй Господней заповеди, повелевающей любить ближнего, как себя. Если уже Церковь мне говорит: «Заблуждайся, если ты так упорен. Мне вреда ты никакого не приносишь своим заблуждением, если только других не соблазняешь. Ты себя лишь губишь. Я сокрушаюсь сердцем, видя тебя блуждающего; но сокрушаюсь единственно ради тебя. Я болю о твоем несчастии, слезно молюсь к Творцу о тебе; но если ты не хочешь спасти сам себя, то сам будешь ответствовать перед судом Божиим» или «Не мне ты пользу принес, обратясь на путь истинный, а себе самому. Я только радуюсь и ликую об обращении твоем, любя твое блаженство; ибо и Ангелы в Небе радуются

иликуют, как обратился грешник». Если уже Церковь мне это говорит, то не скорее ли я должен ожидать, что государство мне скажет: «Если мнения и мысли твои вздорны и безумны, и склонности грубы или недобры; то не только не позволяется тебе служить в таком кругу, в котором бы ты мог вредить мыслями и склонностями твоими, но запрещается тебе и вообще иметь влияние на людей. Хорошо, если ты обратишься; но я обращения твоего не требую, я только требую, чтобы ты других с пути не сбивал», или: «Хорошо, если мнения и мысли

исклонности твои хороши; но мне мало пользы в том, если ты умеешь только сам их иметь. Умей передать хорошие мысли и склонности и другим; тогда я назову тебя полезным членом моим». А если бы государство, которое основано преимущественно на заповеди любви к ближним, увидело, что для пользы людей нужно чьелибо личное отречение от мнений и пр., то неужели бы ему нужно было ждать, пока тому самому угодно будет это сделать? Но дело в том, что государству едва ли когда может быть это нужно.

386

Cтатьи в журнале «Радуга»

И так ни государства, ни Церкви не означает слово «Общество» в статье г. Простодумова, что же оно выражает?

Ошибаюсь я или нет, не мое дело о том судить; я говорю только откровенно, что мне кажется, уверен будучи, что откровенность эта будет приятна и г. Простодумову.

Мне кажется, что слово «Общество» в статье г. Простодумова соответствует тому понятию, которое составилось в продолжение Средних веков в Риме. Это идеал духовно-светского организма, Церковное Государство или Государственная Церковь.

Века кровопролитий между народами Запада доказали неправильность сего понятия об Обществе; и самое Священное Писание ниспровергает его, говоря ясно о раздельности Обществ Духовного и Светского. В Средние века люди мечтали, что может такое общество существовать на земле, какова она теперь, мечтали даже, что оно существовало и что они были членами его. Естественно, что этому мнимому Обществу приписывалась чистота и духовная власть того Общества, которое по Св. Писанию есть Церковь, и права и светская власть – Государства. Но что оно было, усилившись против Св. Писания быть Церковью и Государством вместе? Ни то ни другое в настоящем смысле: оно было падшая Церковь и неправедное Государство.

Правда, членам, принадлежавшим сему Обществу, не было нужды до того, падшее ли оно Общество было илинет.Власть,еслионаужевласть,тоонанеоткудаиначе не приходит, как от Бога. Не правы были альбигензы1, гуситы2 и проч., когда они не хотели собою жертвовать падшему обществу своему: не их было дело рассуждать, их дело было жертвовать собою. Те, которые принимали незаслуженную жертву, сами бы должны были отве-

387

М. Л. Магницкий

чать за то. Дух гордости и себялюбия побуждал их не повиноваться требованиям их общества. Но каковы же их требования были? Не простое повиновение требовалось. Общество падшее, следовательно, не составлявшее уже чистых членов тела Христова, требовало, чтобы ему жертвовали альбигензы и пр. собою, жизнью своею, склонностями своими; чтобы, следовательно, вступали членами – в совет нечестивых. На такие ли требования христианину изъявлять добровольную готовность?

Папы говаривали: если я заблуждаюсь, то и вся Церковь должна заблуждаться. Не повиновавшийся сему требованию пусть был не прав (ибо легко можно было тут сказать, что польза общая того требует и нечем было возразить), пусть возлагал он на себя ужаснейшую тяготу ответственности, ибо папа был Богом подставленная власть <…>. И если бы он не отрекался от жертвы и неправедно требуемой, а добровольно бы подвергался ей, то ответствовал бы за то папа; а он остался бы очищен душою. Но если дух тьмы пробуждал непокорность в тех, которые должны были жертвовать не только выгодами частными и жизнью, но и мнениями, короче, всеми собою; то не дух ли же тьмы побуждал и требовавших – неправедно требовать таких пожертвований?

Пусть тысячи таких находились, которые готовы были добровольно жертвовать такому Обществу всем без изъятия, не рассуждая нимало о том, справедливо ли оно требует пожертвований или нет. Но все ли они могли убитьвдушесвоей уверенность, чтоОбществоихничистая Церковь, ни чистое Государство. Все ли они могли, жертвуя не только выгодами и жизнью сему Обществу (что весьма легко), но даже образом мыслей своих или, говоря яснее, своею любовью, – могли ли люди, которые не имели своего образа мыслей, а имели только веру, люди, которые не имели своих склонностей, а имели

388

Cтатьи в журнале «Радуга»

только любовь, могли ли они, жертвуя Обществу сими драгоценностями своими, убить в груди своей чувство, что из любви, преданности и беспредельной доверенности к своему Обществу, жертвуют ему теми священнейшими залогами союза их с Богом, которых пожертвования не имело право требовать от них Общество? А если не в силах они были убить в груди сего чувства, то каково же Обществу, пробудившему его? Такое чувство прямо на небеса вопиет!

ВЗападнойЕвропеэтопонятиеобОбществехристианском господствовало почти во все времена христианства.ВРоссииегонебылопочтиникогда;ибопокушения Никона3 ничего не значат там, где противное основание пустило глубокие корни. В России Церковь и Государство разграничены при самом введении Христианской Веры. Церковный устав, приписываемый Владимиру4, потому уже, заметим кстати, нельзя почитать подложным, что, во-первых, он основан на столь чистой Истине, во-вторых, что все направление Русской Истории и весь дух ее согласны с его постановлениями. Могло ли бы это быть, если бы он был сочинение какого-нибудь монаха

XIII века, а не один из коренных уставов, данных Рос-

сии при самом начале ее? Да и что побуждает почитать его подложным? Разве имя Фотий не могла быть описка? Разве Ярослав5 в своем уставе не мог прибавить постановления, которое бы противоречило первому, если это нужным оказалось? И что, кроме тяжеб о наследствах (Ярославом и отнесенных к мирской власти) и мер и весов, было по сему уставу в ведении Духовенства, что бы собственно принадлежало к власти мирской? Не только, кажется, подложным нельзя назвать сей устав; напротив, его-то бы и должно назвать источником того счастливого духа, который столько веков миром осеняет Россию; миром, говорю, ибо что значат междоусобия за мирское

389

М. Л. Магницкий

достояние? что значат брани с врагами внешними? что значит самое напряжение всех сил России против самозванцев? что все это значит в сравнении с кровопролитиями, которые причиняли на Западе власть духовная и власть светская? Может ли что-нибудь быть столь ужасно, как кровопролитная борьба Совести с Волею? Не должно ли назвать все войны миром в сравнении с этою войною? Не так счастлива была Западная Европа.

И замечательно, что в Западной Европе – какая бы сторона ни одерживала верх, тех ли, которые повелевали, или тех, которые повиновались, – все к одному заблуждению уклонялась победоносная сторона – к мечте о Светско-Духовном Обществе. Чего хотели папы, к тому же стремились в последнее время и иллюминаты и множество других сект. Одним хотелось осчастливить землю, дав ей личного представителя Спасителя на земле, вокруг бы которого она могла быть, как в Новом Иерусалиме­ вокруг Самого Агнца будет. Другие, отвергая личное представительство Спасителя на земле и объясняя по-своему пророчество о Суде Божием, мечтали, что Новый Иерусалим могут насильно низвести на землю,иусиливалисьскрытноиявноидостигатьсеймечтательной цели, и устранять все, препятствовавшее тому.

ВсеэтохарактеризуетЗападнуюЕвропу,ипочему-то ейоднойвсегдабылосвойственно.Проникалвпоследнее время и в Россию то тот, то другой дух, но в России он не мог укорениться. В России обыкновенно принимали всякий такой заносный незнакомый дух за усовершенствованное просвещение и пленялись им, и проникались им. Но до сих пор не мог ни один из них войти, так сказать, в кровьРусскогоНарода,всеониоставалисьтольковумах очень немногих. И как планы Наполеона нашли предел в равнинах русских; так и все эти духи, как бы каким-то ветром благодатным развеваются по степеням ее.

390