198 Смысл тревоги

Иллюзия рациональности на время уменьшает чувство тревоги, скрывая проо

тиворечия. Эта иллюзия имеет к проблеме тревоги самое непосредственное

отношение, поскольку люди часто не хотят иметь дело с тревогой иззза ее “ирр

рациональной” природы. Это можно видеть в случае Хелен (стр. 213—222, коо

торая, забеременев, старалась убежать от этого факта, подкрепляя свою иллюю

зию всевозможными “научными фактами”. В нашей культуре существует

тенденция подвергать тревогу “рационализации”, то есть сводить ее к конкк

ретным страхам, с которыми, как думают люди, можно справиться с помощью

разума. Но это приводит к самообману, поскольку человек не способен увии

деть реальный источник своей тревоги. Кроме того, иллюзорные построения

рано или поздно разваливаются.

Когда культура противоречива, члены общества, без сомнения, в большей мере

подвержены тревоге, поскольку человеку в таком обществе чаще приходится

сталкиваться с ситуациями, где невозможно выбрать правильный образ дейй

ствий. Вспомним описания жителей Мидлтауна, которые “запутались в протии

воречивых моделях поведения, ни одну из которых нельзя ни категорически

отвергнуть, ни безусловно одобрить, так что все время остается неопределенн

ность”. Когда ценности или цели человека поставлены под угрозу, он лишен

возможности опереться на последовательную систему ценностей своей культуу

ры. Поэтому угроза, которую ощущает человек, касается не только возможноо

сти достичь поставленной цели; почти всегда угроза порождает сомнения в

том, следует ли вообще стремиться к достижению этой цели, — таким образом,

опасность угрожает самой цели. Я хочу напомнить, что страх превращаетт

ся в более глубокое и всеобъемлющее состояние тревоги в том случае, когда

опасность становится более глубокой и начинает угрожать самой системе

оценки. Именно это приводит к ощущению “растворения Я”. Как я думаю,

это и происходит в нашем обществе. Поэтому незначительная — с объективв

ной точки зрения — угроза ценностям может вызвать в нашей культуре состоо

яние паники и полной дезориентации.

О том же говорит и Манхейм: “Важно помнить, что наше общество переживает

не кратковременный период беспокойства, но радикальное изменение своей

структуры”19. Так, во времена безработицы человека беспокоит не только

временная потеря средств к существованию:

“Катастрофа [в связи с безработицей] заключается не только в том,

что у человека исчезает возможность найти себе работу, но и в том,

что его сложная эмоциональная система, тесно связанная с налаа

женной работой социальных институтов, теряет объект, на котором

она могла бы фиксироваться. Маленькие цели, на которые человек

направлял все свои силы, внезапно исчезают, и теперь он потерял

место работы, ежедневное занятие и возможность использовать свои

зетнис и воготи еинедевдоп :иговерт иироеТ199

конкретные способности, сформировавшиеся в течение долгого пее

риода обучения. Более того, его привычные желания и импульсы

остаются неудовлетворенными. Даже если его обеспечивают средд

ствами, например, если он получает пособие по безработице, вся

организация его жизни, все стремления его семьи оказываются

уничтоженными”20.

Затем Манхейм касается одного очень важного, с моей точки зрения, вопроса:

“Паника достигает верхней точки в тот момент, когда человек понии

мает, что это ощущение опасности касается не только его лично, но

свойственно многим, и знает, что не существует социального автоо

ритета, который предложил бы ему набор незыблемых правил и наа

правлял бы его поведение. В этом заключается разница между

личным событием — потерей работы — и общим чувством опасс

ности. Если человек теряет работу в обычные времена, он может

испытывать отчаяние, но его реакции более или менее предсказуее

мы, и он ведет себя так же, как все прочие люди, пережившее подобб

ное несчастье”21.

Другими словами, когда один человек теряет работу, он все еще продолжает

разделять со всеми окружающими общие культурные ценности и цели, несмотт

ря на то, что в данный момент ему не удается достичь желанной цели. Но во

времена массовой безработицы и незащищенности человек теряет веру в осс

новные ценности и цели своей культуры.

Как я предполагаю, распространенность тревоги в наше время объясняется

тем, что под угрозой оказались сами ценности и нормы, лежащие в основе

нашей культуры22. Следует разделять, как это делает и Манхейм, угрозу поо

верхностную — то есть ситуацию, когда член общества, сталкиваясь с опасноо

стью, продолжает опираться на основы своей культуры, — и угрозу более глуу

бокую — то есть когда опасность касается самих основ, самого “устава”23

культуры. Можно вспомнить замечание Тоуни о том, что революции нового

времени основывались на единых для всего общества представлениях о нее

прикосновенности индивидуальных прав; революционеры стремились шире

распространить эти права на различные группы населения и добились в этом

успеха. Но при этом основные аксиомы культуры не подвергались сомнению,

и им ничего не угрожало. В настоящее время, как я считаю, ситуация измении

лась. При встрече с опасностью, которую несут с собой социальные изменее

ния наших дней, человек уже не может опереться на основы своей культуры,

поскольку сами эти основы оказались под угрозой.

Только этим можно объяснить глубокую тревогу, которую переживают многие

наши современники, когда сталкиваются с незначительными экономическими