20 Смысл тревоги

чувствуя свою защищенность и не причиняя вреда себе и своим ближним”. Но

если мы рассмотрим политику в современном мире, то найдем множество прии

знаков явной или скрытой тревоги. Не будем обсуждать все источники фашизз

ма, но обратим внимание лишь на одно явление: фашизм зарождается и набии

рает силу в те годы, когда все жители страны испытывают тревогу. Тиллих,

свидетель прихода к власти Гитлера в Германии, так описывает ситуацию в Евв

ропе в тридцатые годы, когда в Германии зарождался фашизм:

“Прежде всего, везде чувствовался страх или, точнее, какаяято нее

определенная тревога. Была утеряна экономическая и политическая

стабильность, кроме того, люди не могли найти защиты также и в

культуре или в религии. Как будто не на чем было строить: все осс

нования оказались разрушенными. Люди все время ожидали какойй

то катастрофы. Поэтому у всех появилось жадное стремление к наа

дежности и безопасности. Свобода, которая приносит страх и

тревогу, потеряла свою привлекательность; лучше крепкая надежж

ная власть, чем свобода и страх”23.

В такие периоды люди цепляются за авторитарную власть, чтобы избавиться

от тревоги. В этом смысле тоталитаризм играет в обществе ту же роль, что и

невротический симптом, защищающий человека от невыносимой тревоги. Герр

берт Мэфьюс, видевший развитие итальянского и испанского фашизма, писал:

“Фашизм был подобием тюремной камеры, где человек получает какуююто заа

щищенность, крышу над головой и ежедневное питание”24. Подобную роль, с

некоторыми существенными отличиями, играет и коммунистический тоталитаа

ризм. Артур М. Шлезингер заметил: “Коммунизм заполнил “вакуум веры” —

пустое место, оставленное потерявшей свое значение официальной религией.

Новая идеология давала стремление к цели, которое вылечивает человека от

мучительной тревоги и сомнения”25. Как я покажу далее, подобные тоталитарр

ные режимы не являются следствием исключительно экономических прии

чин — они продукт духовного, этического и психологического вакуума, возз

никшего в Западной Европе после разрушения буржуазных традиций. По

словам Мартина Ибона, коммунизм рождается из “отчаянного желания найти

направление в хаосе и пустоте”26. В этом хаосе и пустоте царит тревога. Тотаа

литаризм получает силу по той причине, что он, как и симптом, “связывает”

тревогу и приносит некоторое облегчение27.

Кроме подобных ярких симптомов тревоги в эти годы на социальноополитии

ческую сцену выходят проявления неопределенной тревоги. В то время люди

часто повторяли слова Франклина Рузвельта, сказанные им при вступлении в

должность президента: “Нам следует страшиться лишь одной вещи — самого

страха”. Это свидетельствует о том, что все большее число людей стали понии

мать, что такое “страх страха”, — или, точнее, что такое тревога, — перед лии

цом социальноополитических изменений нашей эпохи28.

кев йытацдавд и аговерТ21

Появление атомной энергии превратило смутную “свободно плавающую” трее

вогу в нечто конкретное. Когда впервые были сброшены атомные бомбы, Норр

ман Казенс выразил тревогу перед новыми грозными возможностями человека

такими страстными словами:

“Начало атомной эры принесло не надежду, а скорее страх. Примии

тивный страх, страх неведомого, страх перед силой, которую челоо

век не может обуздать или понять. Такой страх не нов — это классии

ческий пример страха перед иррациональной смертью. Но вчера

этот страх усилился, вырос. Он вырвался из бессознательного в соо

знание, наполнил нас первобытным ужасом.... Там, где человек не

находит ответа, он встречается со страхом”29.

Даже если мы не верим в смерть от пули или атомной бомбы, тревога, присуу

щая этому зловещему миру, нас все равно не покидает. Историк Арнольд Тойнн

би полагает, что у нынешнего поколения людей нет серьезных оснований опаа

саться новой мировой войны, но “холодная война” будет продолжаться еще

долго. Это означает, что мы будем жить в состоянии постоянного напряжения

и беспокойства. Пребывать в состоянии тревоги в течение жизни одного покоо

ления и даже дольше — мрачная перспектива.

Но картина имеет и свои светлые стороны. Тойнби считает, что напряжение

холодной войны можно использовать конструктивно, поскольку оно побуждает

нас повышать социальнооэкономический уровень жизни на Западе. Я согласен

с Тойнби: наше политическое и социальное выживание зависит как от способб

ности переносить тревогу, связанную с пугающей политической ситуацией в

мире, так и от способности использовать эту тревогу конструктивно.

Тойнби приводит притчу, которая прекрасно описывает конструктивное исс

пользование тревоги, и я кратко ее перескажу. Рыбаки, перевозившие живую

сельдь из Северного моря, увидели, что рыба в их резервуарах становится вяя

лой, несвежей, а, следовательно, и ее стоимость падает. Тогда один рыбак предд

ложил запустить в резервуар пару хищных зубаток. Испытывая смертельную

опасность рядом с зубатками, сельди не только избавились от вялости, но стаа

ли еще более активными и здоровыми30. Разумеется, остается другой вопрос:

будет ли реакция запада на зубатку (Китай или Россию) конструктивной, то

есть сможем ли мы использовать тревожную политическую ситуацию преимуу

щественно для созидания?

Тревогу еще больше усиливает то, что мы не можем найти определенного вии

новника зла — “дьявола”, на которого можно было бы спроецировать наши

страхи. Тревогу усиливает и тот факт, что мы сами — субъективно и объективв

но — являемся участниками проблемы. Как говорил Пинатс: “Мы повстречали

врага, он — это мы сами”.