46 Смысл тревоги

исправить в своей жизни и победить болезнь. Если рассматривать чувство

вины с такой точки зрения, оно не только является более адекватной установв

кой, но и способствует сохранению надежды. (Само собой очевидно, что я, как

и Кьеркегор, говорю о рациональной, а не о иррациональной вине. Последняя

неконструктивна, она подчиняется бессознательной динамике, и с ней следует

бороться.)

Состояние замкнутости в конечном итоге основывается на иллюзиях: “Несложж

но заметить, что такая замкнутость есть ложь или, если хотите, заблуждение.

Но когда теряется истина, исчезает свобода...”63. Кьеркегор напоминал тем, кто

работает с замкнувшимися людьми, что следует помнить о ценности молчания

и всегда хранить “ясность своих категорий”. Он считал, что состояние

замкнутости можно излечить с помощью выявления внутренних вещей или,

другими словами, с помощью “прозрачности”. Психолог найдет в его идеях

много общего с современными представлениями о катарсисе и прояснении.

Кроме того, свободу можно потерять на психосоматическом уровне. Для Кьерр

кегора “соматическое, психическое и духовное” (то есть возможности) наа

столько тесно взаимосвязаны, что “непорядок в чеммто одном отражается и на

всех остальных”64. К двум общепризнанным сферам бытия человека — психии

ке и телу — он добавляет еще одну, которая называется Я. Именно эта “промее

жуточная детерминанта” включает в себя человеческие возможности и свобоо

ду. Кьеркегор не верит, что личность — это просто синтез психического и

телесного аспектов человека. Полноценное развитие и раскрытие способносс

тей человека зависит от того, как Я относится и к психическому, и к телесноо

му. Тут мы снова можем заметить, что в представлении Кьеркегора человечесс

кое Я нельзя идентифицировать с какоййто частью психики, например, с Эго.

Когда действует Я, человек способен свободно смотреть и на психическое, и на

телесное и может действовать, исходя из этой свободы.

Другой пример потери свободы под влиянием тревоги представляет собой рии

гидная личность. Встречаются люди, пишет Кьеркегор, которые теряют внутт

реннюю убежденность.

“Сторонник самой жесткой ортодоксии вполне может быть одержии

мым. Он все прекрасно знает, он склоняется перед святыней, истина

для него — это совокупность обрядов, он говорит о том, как надлее

жит предстоять перед Престолом Божиим, сколько раз там надо клаа

няться. Он знает все — как школьник, который может доказать матее

матическую теорему, используя буквы ABC, — но растеряется, если

ему предложат обозначить те же точки буквами DEF. Он испытывает

тревогу, когда слышит слова, произнесенные не в том порядке. Поо

смотрите, как он при этом похож на современного умозрительного

иифосолиф в аговерТ47

философа, который открыл новое доказательство бессмертия души,

но в момент смертельной опасности не способен его применить, поо

тому что не взял с собой своих тетрадок”65.

Тревога при потере внутренней убежденности может проявляться, с одной стоо

роны, в упрямстве и скептицизме (отрицающая установка), с другой — в суее

верии. “И суеверие, и скептицизм есть формы несвободы”66. Религиозный фаа

натик и неверующий оказываются рядом: их представления о мире формирует

тревога. Обоим не хватает открытости; “обоим не хватает внутреннего, и они

не осмеливаются искать самих себя”67.

Кьеркегора не удивляет, что люди изо всех сил стремятся убежать от тревоги.

Он говорит о “трусливой эпохе”, когда “человек стремится отвлечься любым

доступным способом под янычарскую музыку громких дел, чтобы отогнать

свои одинокие мысли, подобно жителям лесов Америки, которые зажигают

огни, вопят и гремят жестянками, чтобы отогнать диких зверей”68. Ибо тревога

причиняет огромную боль. И снова хочется привести яркое и точное описание

этой боли, оставленное Кьеркегором:

“Ни один великий инквизитор не имеет тех кошмарных орудий пыы

ток, которые находятся в распоряжении тревоги, и ни один шпион

не может так удачно выбрать момент для нападения на подозреваее

мого, когда тот всего слабее, или не может так искусно расставить

западни, в которые тот обязательно попадется, как это делает тревоо

га, и ни один самый въедливый судья не может с таким искусством

допрашивать обвиняемого, как это умеет тревога, никогда не отпусс

кающая человека от себя, — ни в развлечениях, ни в шуме, ни в раа

боте, ни в игре, ни днем, ни ночью”69.

Но попытка убежать от тревоги обречена на провал. Более того, тот, кто желаа

ет избавиться от тревоги, теряет бесценную возможность реализовать самого

себя, не способен учиться быть человеком. “Если бы человек был зверем или

ангелом, он бы не мог испытывать тревогу. Но, являясь синтезом того и другоо

го, он способен ощущать тревогу, и чем полнее его тревога, тем более велик

этот человек. Это утверждение было бы неверным, если бы, как принято дуу

мать, тревога относилась к чемууто внешнему, к тому, что лежит за пределами

человека; но в действительности человек сам создает тревогу”70.

Кьеркегор вдохновенно пишет о том, что тревога является для человека “шкоо

лой”. Тревога даже лучший учитель, чем реальность, поскольку от реальности

можно на какоеето время отключиться, если избегать встреч с неприятной сии

туацией, но тревога непрестанно учит человека, поскольку тот носит ее внутт

ри себя. “Это относится и к самым мелким делам: как только человек пытается