Глава первая

ТРЕВОГА И ДВАДЦАТЫЙ ВЕК

Но есть эпохи, когда целое поколение оказывается между двумя эпоо

хами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает

всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую

защищенность и непорочность!*

Герман Гессе. “Степной волк”

Каждый современный человек, если только он внимательно относится к своей

жизни, знает — как на своем личном опыте, так и из наблюдений над жизнью

окружающих, — что в наше время феномен тревоги охватывает все стороны

жизни. С 1945 года, с момента изобретения атомной бомбы, проблема тревоги

вышла из подполья. Люди осознали свою тревогу, которая связана не только с

опасными ситуациями (например, с неконтролируемым применением ядерного

оружия или с политическими и экономическими катаклизмами), но и с менее

явными, глубинными источниками тревоги внутри нас самих. К последним

относятся внутреннее смятение, отчуждение, потеря направления, неуверенн

ность человека, сталкивающегося с противоречивыми ценностями или станн

дартами поведения. Поэтому нет ни малейшей нужды “доказывать” тот очее

видный факт, что в наши дни тревога пронизывает все сферы жизни человека.

Поскольку в современном обществе люди более или менее признают сущее

ствование скрытых источников тревоги, в этой вводной главе мы постараемся

показать, как тревога вышла на поверхность, как она стала явной проблемой

во многих самых разных областях современной культуры. Создается впечатлее

* Перевод С. Апта.

14 Смысл тревоги

ние, что к середине двадцатого века тема тревоги заняла центральное место в

таких разных областях, как наука и поэзия, религия и политика. За двадцатьь

тридцать лет до этого общество еще жило как бы в другой эпохе, которую можж

но назвать “эпохой скрытой тревоги”, — я надеюсь продемонстрировать это

ниже, — а с середины века началась, по словам Одена и Камю, “эпоха явной

тревоги”. И с этим феноменом уже нельзя не считаться: тревога из скрытой

стала явной, то, что раньше приписывали “настроению”, превратилось в наа

сущный вопрос, который необходимо определить и прояснить во что бы то ни

стало.

И это относится не только к пониманию эмоциональных и поведенческих расс

стройств или к их терапии, где тревога стала, выражаясь языком Фрейда, “узз

ловой проблемой”. Тема тревоги является центральной и во многих других, саа

мых разных областях — в литературе, социологии, политике и экономике,

педагогике, религии и философии. Я хочу проиллюстрировать это примерами;

начну с самых общих, а затем перейду к более конкретным областям знаний,

где тревога рассматривается как научная проблема.

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА

Если мы попытаемся исследовать тему тревоги в американской литературе, наа

пример, двадцатых или тридцатых годов, то встретимся скорее с симптомами

тревоги, чем с явной тревогой. Хотя в этот период было создано не слишком

много изображений явной, выступающей на первый план тревоги, исследоваа

тель найдет в художественной литературе тех лет много признаков скрытой

тревоги. Вспомним то явное ощущение одиночества, настроение непрерывноо

го поиска — отчаянного и навязчивого, но всегда обреченного на неудачу, —

в книгах Томаса Вульфа. Читая страницы с описаниями тревоги, можно обраа

тить внимание на одну вещь: часто эта тревога вращается вокруг одной темы,

символически выраженной в названии книги Вульфа — “Ты уже не вернешься

домой”. Невротическая тревога рождается иззза того, что герои Вульфа неспоо

собны принять психологический смысл невозможности снова вернуться домой,

то есть принять свою психологическую автономию. Образы из романов Вульфа

(поскольку писатели в символической форме выражают, и часто необыкновенн

но точно, бессознательные представления и конфликты своей культуры), поо

видимому, свидетельствуют о том, что многие люди двадцатыххтридцатых гоо

дов начали понимать: невозможно снова вернуться домой; более того,

невозможно в поисках безопасности опереться на экономические, социальные

и этические реалии прошлого. Благодаря этому открытию тревога вышла на

кев йытацдавд и аговерТ15

поверхность сознания, стала, наряду с чувством “бездомности”, явной проблее

мой. Тема дома и матери, связанная с тревогой, будет встречаться нам снова и

снова, обретая конкретность по мере нашего углубления в феномен тревоги.

В пятидесятых годах тревога стала уже явной темой литературы. Одна из поэм

У.Х. Одена носит название “Эпоха тревоги”1. Поэт считал, что эти слова наибоо

лее точно представляют картину его времени. Хотя фоном для внутренних

переживаний четырех главных героев поэмы служит война, — где “необходии

мость похожа на ужас, а свобода — на скуку”2, — Оден со всей определенноо

стью показывает, что истоки тревоги его героев, как и других людей того врее

мени, лежат на более глубоком уровне, чем внешнее событие, война. Четыре

героя поэмы, отличающиеся друг от друга по своему темпераменту и происс

хождению, имеют некоторые общие черты, характеризующие наше время: им

свойственно одиночество, жизнь лишена для них ценности, они ощущают свою

неспособность любить или быть любимым, — хотя все они желают любви,

стремятся к ней и все на время освобождаются от чувства одиночества под

действием алкоголя. Источник тревоги следует искать в современной культуу

ре, в частности, как считает Оден, в том, что современный мир, в котором обоо

жествляются коммерческие и технические ценности, требует от человека конн

формизма:

Мы движемся по воле колеса;

Одно движение всем управляет:

подъем и спад зарплат и цен...3.

...Дурацкий мир,

Где поклоняются техническим новинкам,

Мы говорим и говорим друг с другом,

Но мы одиноки. Живые, одинокие.

Чьи мы?

Как перекатииполе, без корней4.

И все четыре героя думают о том, что их тоже затянет в себя бессмысленная

механика этого мира:

...Мы знаем страх того,

Что мы не знаем. Сумерки приносят

Неясный ужас. Торговать полезным

Товаром в сельской лавке...

Учить прилежных девушек

Наукам в школе? Уж поздно.

Когда же нас попросят? Или просто

Мы не нужны совсем?5

16 Смысл тревоги

Эти люди утратили способность воспринимать себя самих как нечто ценное,

они не верят в свою неповторимость. Одновременно герои поэмы, символизии

рующие всех нас, потеряли веру в других и утратили способность общаться в

подлинном смысле этого слова6.

Альберт Камю назвал наше время “веком страха”, сравнивая его с семнадцаа

тым веком, веком математики, с восемнадцатым — веком физики, и с девятнадд

цатым — веком биологии. Камю понимал: в этом сравнении потеряна логика,

поскольку страх нельзя отнести к наукам. Он говорил: “Но всеетаки это связаа

но с наукой, поскольку именно научные достижения привели к тому, что наа

ука отрицает саму себя, а сверхразвитая техника грозит уничтожить земной

шар. Более того, хотя страх нельзя назвать наукой, его можно с определенноо

стью назвать техникой”7. Наше время нередко называют “веком психологии”.

Какая связь существует между страхом и психологией? Не страх ли заставляет

людей исследовать свою внутреннюю жизнь? Мы будем размышлять над этими

вопросами на протяжении всей книги.

Другим писателем, который оставил нам яркое изображение тревоги, был

Франц Кафка. Всплеск интереса к его творчеству в сороковыххпятидесятых гоо

дах двадцатого века говорит об изменении характера общества в это время.

Тот факт, что все больше людей, читая Кафку, находили в нем чтоото важное,

примечателен: значит, Кафка выразил переживания многих людей того времее

ни. Главный герой романа “Замок” посвятил свою жизнь героической и безнаа

дежной попытке поговорить с хозяевами замка, управляющими всей жизнью

деревни. Они могли бы указать герою его место и придать какоййто смысл его

существованию. Антигероем Кафки движут “самые первичные жизненные поо

требности, желание укорениться, обрести дом, найти свое дело в жизни, стать

одним из местных жителей”8. Но хозяева замка остаются непостижимыми и

недосягаемыми, и жизнь героя Кафки теряет свое направление и свою целостт

ность, герой остается одиноким среди окружающих. Можно бесконечно разз

мышлять о том, что символизирует замок, но очевидно: его хозяева олицетвоо

ряют собой власть бюрократизма, настолько сильную, что она подавляет и

личную автономию, и подлинные межличностные взаимоотношения. Мы смело

можем утверждать, что Кафка писал о буржуазной культуре конца девятнадцаа

того — начала двадцатого века, когда техническая эффективность была возвее

дена на пьедестал, а человеческие ценности растоптаны.

Герман Гессе, который в меньшей мере, чем Кафка, пользовался литературными

символами, с большей прямотой говорил об источниках тревоги современного

человека. Травматические социальные изменения осознали сначала в Европе, а

уже потом в Америке; поэтому (хотя “Степной волк” был написан в 1927 году)

книги Гессе в большей мере касаются проблем, вставших перед жителями Соедии

ненных Штатов в сороковых годах. Жизнь главного героя книги, Галлера, являя

ется притчей о человеке нашего времени9. По мнению Гессе, одиночество и трее

кев йытацдавд и аговерТ17

вога Галлера (и его современников) объясняются тем, что в буржуазной кульь

туре конца девятнадцатого — начала двадцатого века слишком большой перее

вес получили технические и рациональные ценности, а динамические ирраа

циональные компоненты переживаний были подавлены. Галлер пытается выйти

из своей отчужденности и одиночества, отпустив на свободу свои чувственные

и иррациональные желания, которые он раньше сдерживал (эта сторона его

жизни и есть “волк”). Но это приносит лишь временное облегчение. И Гессе не

предлагает современному западному человеку путей освобождения от тревоги,

поскольку считает, что в настоящее время “целое поколение оказывается между

двумя эпохами”. Другими словами, буржуазные стандарты поведения и меры

контроля вышли из строя, но еще нет новых стандартов, которыми можно было

бы заменить старые. Гессе видит в записках Галлера “документ эпохи, ибо дуу

шевная болезнь Галлера — это мне теперь ясно — не выверты какогоото одии

ночки, а болезнь самой эпохи, невроз того поколения, к которому принадлежит

Галлер. И похоже, что неврозом этим охвачены не только слабые и неполноо

ценные индивидуумы, отнюдь нет, а как раз сильные, наиболее умные и одаа

ренные”10.

СОЦИАЛЬНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

В области социальных исследований тревога также оказывается на переднем

плане. Супруги Линд дважды изучали жителей американского городка Мидлтауу

на — в двадцатых и тридцатых годах нашего века11. Сравнение этих двух исслее

дований показывает, как ощущение тревоги становится в Америке открытой соо

циологической проблемой. Первое исследование проводилось в двадцатых гоо

дах, и в то время осознанная тревога еще не беспокоила жителей Мидлтауна.

Эта тема вообще не отмечена в указателе к объемистому труду Линдов. Но псии

холог, читающий работу Линдов, может увидеть в поведении жителей Мидлтауу

на проявления скрытой тревоги. Например, они одержимы работой (“предприи

ниматели и рабочие трудятся лихорадочно”, стремясь заработать как можно

больше денег12, охвачены стремлением соответствовать социальным нормам

общества, проявляют стадный инстинкт (желая, например, во что бы то ни стало

вступить в определенный клуб) и лихорадочно заполняют деятельностью свое

свободное время (например, посвящая его автомобилю), даже если эти занятия

достаточно бессмысленны. По воскресеньям многие люди садились в свои маа

шины, проезжали пятьдесят миль, а затем возвращались домой. Приходят на ум

страницы Паскаля, содержащие описание симптомов скрытой тревоги: ненасытт

ное стремление человека отвлечься, убежать от томления, чтобы беспокойство

растворилось в бурной деятельности. Лишь один житель Мидлтауна (охаракк