Н. А. Бердяев. Судьба России

(Извлечение)

Все своеобразие славянской и русской мистики — в искании града Божьего, града грядущего, в ожидании сошествия на землю небесного Иерусалима, в жажде всеобщего спасения и всеобщего блага, в апока­липтической настроенности. Эти апокалипсические, пророческие ожида­ния находятся в противоречии с тем чувством, что русские уже град свой имеют и что град этот — «святая Русь»...

Здесь тайна русского духа. Дух этот устремлен к последнему и окончательному, к абсолютному во всем... но в природно-историческом процессе царит относительное и среднее. И поэтому русская жажда аб­солютной свободы на практике слишком часто приводит к рабству... и

русская жажда абсолютной любви — к вражде и ненависти. Для рус­ских характерно какое-то бессилие, какая-то бездарность во всем отно­сительном и среднем. А история культуры и общественности вся ведь в среднем и относительном, она не абсолютна и конечна. Черта эта очень национально-русская. Добыть себе относительную обществен­ную свободу русским трудно не потому только, что в русской природе есть пассивность и подавленность, но и потому, что русский дух жаждет абсолютной божественной свободы...

Русский дух хочет священного государства в абсолютном и готов мириться с звериным государством в относительном. Он хочет святости в жизни абсолютной, и только святость его пленяет, и он же готов ми­риться с грязью и низостью в жизни относительной. Поэтому святая Русь имела всегда обратной своей стороной Русь звериную. Россия как бы всегда хотела лишь ангельского и зверского и недостаточно раскры­вала в себе человеческое. Ангельская святость и звериная низость — вот вечные колебания русского народа, неведомые более средним на­родам. Русский человек упоен святостью, и он же упоен грехом, низостью. Смиренная греховность, не дерзающая слишком подымать­ся, так характерна для русской религиозности...

§ 4. Диалогические элементы древнерусской культуры

Вспомните: всегда ли в истории государства и общества основыва­ются на одном принципе власти, единых правовых нормах, общем наци­ональном сознании? Какие другие примеры вы знаете?

В определенном смысле славянофил И. В. Киреевский был прав, говоря о древнерусской культуре как о культуре единст­ва и противопоставляя ее западноевропейской культуре как культуре расчленения. В обществе Древней Руси имело место нерасчлененное, синкретическое единство противостоящих друг другу политических, правовых, культурных ценностей. В этом единстве были элементы диалога, попытки компромисса. Но это единство было временным, постепенно изживавшим себя.

Князь и вече. В представлениях древних русских о власти господствовали две ценности — князь и вече. Наиболее древ­ней формой управления было вече — способ решения вопросов политической жизни на собрании глав семей племени. Он от­вечал племенным, еще догосударственным идеалам. Вече объ­являло войну и заключало мир, вело переговоры с противни­ком. Так, белгородское вече в 997 г. вело переговоры с печене­гами; в 1096 г. муромское и рязанское вече заключило договор с князем Мстиславом. Вече назначало чрезвычайные нало­ги для обороны города. Но главной функцией веча в XI— XII вв. был выбор князей. Часто вече не принимало князя, которому по старшинству полагалось княжить в городе, а то и изгоняло неугодного. В 1023 г. киевляне не приняли к себе князя Мстислава Владимировича, в 1068 г. киевское вече изгнало Изяслава Ярославовича и возвело на престол полоц­кого князя Всеслава. В 1113 г. на киевский престол вечем был поставлен князь Владимир Мономах (1113—1125).

Однако формально функции веча и то, как на нем прини­мались решения, не были определены. Они диктовались лишь обычаем. Даже выбор вечем князя не был регулярным. Из пя­тидесяти князей, занимавших киевский престол до нашествия татар, лишь четырнадцать были призваны вечем. Киевское вече не имело ни установленного места созыва, ни постоянного со­става, ни закрепленного законом способа подсчета голосов. Вече не было государственным учреждением и потому не мог­ло быть прочной основой государственной власти. Однако власть веча в течение всего дотатарского периода русской ис­тории оставалась весомой и даже укреплялась за счет роста политического значения городского населения — купцов, ре­месленников, духовенства. Его существование прекратилось (за исключением Пскова и Новгорода) лишь во времена монго­ло-татарского ига.

Другим полюсом политической жизни была власть князя. Первоначально князь выступал как военачальник, но посте­пенно в его руках сосредоточились такие функции, как сбор налогов, суд, законодательство, основание новых городов. Од­нако главными задачами древнерусского князя все же оста­вались защита Руси от нападений извне и сбор налогов для того, чтобы обеспечить содержание княжеского двора и вой­ска. Надо сказать, что хотя права и обязанности князя были более определенными, чем права и обязанности веча, но и княжеская власть была лишь зародышем государственной власти. Определенную роль при князе играла боярская дума, которая состояла из старших дружинников. До XI в. она засе­дала совместно с городскими старейшинами — тысяцкими, начальниками ополчения, выбиравшимися вечем. В XI и XII вв. тысяцкие уже назначаются князем и сливаются с бояр­ской думой. Но и дума не имела законодательно оформлен­ных прав и обязанностей.

Лишь с XII в. появляются элементы более упорядоченной организации власти: княжеские слуги, ответственные за тот или иной участок работ. Однако характерно, что князь не ви­дел разницы в управлении своей собственностью, своим дво­ром и своим государством. Он как бы считал государство своей собственностью. Поэтому рабу-тиуну он мог давать важ­ные государственные задания — суд в городе или даже столи­це или что-нибудь другое.

Князь и вече олицетворяли две системы ценностей, кото­рые боролись между собой в политической жизни Древней Руси: авторитаризм и соборность, единоличный и коллективный способ решения важных вопросов жизни государства. И если княжеская власть эволюционировала, совершенствовалась, то вече оказалось неспособным к этому. Поэтому, несмотря на неоднократные народные восстания в поддержку веча, его власть не имела реальной перспективы развития.

Светская и духовная власть. В Древней Руси сохранялось понятие о равном значении духовной и светской власти. Киев­ское государство после принятия православия — это прежде всего христианское государство, поэтому его защита — подвиг во имя веры. С другой стороны, христианская вера — основа государственности. Договоры между князьями заключались посредством целования креста, посредниками часто выступа­ли священнослужители. Многие князья после смерти провоз­глашались святыми, удостаиваясь этого за заслуги перед Русью: принятие христианства (княгиня Ольга и князь Влади­мир Святой), мученическая смерть (князья-братья Борис и Глеб, убитые Святополком Окаянным), защита Русской земли и гибель за родину (князья Мстислав Владимирович, Игорь Олегович, Всеволод Мстиславович, Михаил Всеволодович Черниговский, Александр Ярославович Невский и другие). Характерно, что из двадцати первых святых, канонизирован­ных русской православной церковью, десять были князьями. Такое изобилие государственных деятелей среди святых было неизвестно ни Византии, ни Западной Европе.

Христианское самосознание было важным элементом дина­стического самосознания киевских князей. Не учитывая это­го, трудно понять, зачем Ярослав Мудрый окрестил останки своих предков — Ярополка и Олега и перенес их прах в Деся­тинную церковь в Киеве. Христианская вера укрепляла уве­ренность русских князей в их высоком, апостольском предназ­начении, в вечности правления княжеской династии, начало которой они положили. Она уравнивала их власть с властью византийских императоров. Если римского императора Констан­тина Великого, сделавшего христианство государственной ре­лигией, называли «тринадцатый апостол», то князя Владими­ра Святого уже в XI в. именовали «апостол среди князей».

С другой стороны, идеологи православия призывали веру­ющих крепить силу государства, исполняя тем самым религи­озный долг. Характерно в этом смысле «Слово о законе и бла­годати» митрополита Илариона XI в., в котором утверждает­ся принцип неразделенности церкви и государства. Великий князь «печется» о церкви, защищает ее. Он называется «при­частником» и «наследником» небесного царства. В «Хожде­нии» игумена Даниила прямо утверждается, что быть христи­анином — это значит крепить силу Киевского государства.

Однако уже в это время, в X в., постепенно начинается борьба за первенство государственной власти над церковной. Князь Владимир своей властью установил десятину от любой собственности как источник церковных доходов, хотя такая норма не была известна византийскому праву. Тем самым в вопросах церковного права Владимир поставил себя выше всех, в том числе выше византийского патриарха. Этому спо­собствовали и деятели византийской церкви, льстившие рус­ским князьям. Так, патриарх Никифор I в письме к Владими­ру Мономаху признавал в нем «отражение божественного пер­вообраза» — качество, которое обычно приписывалось лишь византийскому императору и являлось обоснованием первен­ства светской власти над церковной в Византии.

Аскетизм и «труженичество». В разные периоды истории Древней Руси в православии возникало противостояние глав­ных путей спасения: чисто духовного, по преимуществу пас­сивного, аскетического, и активного — «труженичества во Христе». На защиту последнего становились лучшие люди православия, праведники и святые. Еще митрополит Иларион выражал недовольство тем, что верующие в заботе о спасении на небесах пренебрегают земным миром и отказываются от ак­тивной деятельности. Игумен Киево-Печерской лавры Феодо­сии Печерский начал систематическую проповедь заботы о мире и христианизации быта, сам подавал пример неустанно­го труда. Эта традиция была затем подхвачена создателем второй, Троице-Сергиевой лавры — Сергием Радонежским, а впоследствии и строгим приверженцем идеи пустынножи­тельства Нилом Сорским, выдвинувшим в качестве одного из главных идеалов монашеской жизни братскую взаимопо­мощь. Эти тенденции отчасти сближали православие с запад­ным христианством, но они никогда не преобладали над чисто аскетическим путем спасения через мученичество, страстотерпчество, отшельничество, юродство. Против «приближения к земному» активно выступали такие авторитетные деятели православия, как Иосиф Волоцкий и московский митрополит Алексий. Кроме того, в истории православной церкви сло­жилось так, что основными сторонниками «труженичества» оказывались мистики-исихасты, для которых труд не был са­моцелью и самостоятельным путем спасения, а только путем «творческого собирания духовных сил».

Труд как идеал спасения не закрепился и в народе, ибо «труженические», неэксплуататорские монастыри были, как правило, беднее, чем монастыри, руководство которых на пер­вое место ставило дисциплину и исполнение обрядов, а также широко эксплуатировало труд крестьян.

Эти монастыри, как более богатые, чаще оказывали по­мощь населению и пользовались большим авторитетом. Тем не менее «труженические» тенденции в православии нельзя не отметить. С ними связаны высшие взлеты русского духа в XI—XIX вв.

«Двоеверие». Для Древней Руси было характерно двоеве­рие, диалог ценностей христианства и язычества. Несмотря на раздававшиеся еще в дотатарский период призывы к сожже­нию двоеверцев эта мера на Руси не привилась. Также не упо­треблялись наказания смертью и телесные наказания при об­винении в магии и колдовстве, обычные в судопроизводстве Византии. За двоеверие или обращение за медицинской по­мощью к чародею полагалось шесть недель покаяния, выра­жавшегося в чтении определенных молитв и псалмов. Более строго карались пьянство и распутство священников.

Однако двоеверие в Древней Руси было не просто особенно­стью религиозного сознания отдельных людей. Это была сис­тема взглядов, серьезно влиявшая на церковную практику. Обычным было переплетение языческого и христианского ритуала, заметное и сейчас (украшение церкви на Троицу бе­резовыми ветками и т. п.). Византийские церковные власти отчасти не могли, отчасти не хотели последовательно бороть­ся с этой традицией. Это объяснялось еще и тем, что для Кон­стантинополя Древняя Русь была всего лишь 60-й (а позже 72-й) в списке 112 епархий православной церкви. Это была, по их представлениям, отдаленная окраина мира, где трудно, а возможно, и не нужно бороться с предрассудками. В интере­сах византийской церкви главным было распространение пра­вославия среди русских князей и бояр. В XI—XII вв. только среди этих групп населения было принято заключать церков­ные браки, в их жизни значительную роль играли составляв­шиеся при участии священника завещания. Основная часть об­щества жила в условиях смешения христианской и языческой культур, отражавшего взаимодействие государственного и родоплеменного образов жизни. Многие брали себе жен по язы­ческому образу «с плясанием, гудением и плесканием», име­ли по две и по три жены. При этом надо учитывать, что хри­стианская церковь еще долгое время оставалась городским явлением, не влиявшим на жизнь затерянных в лесах дере­вень, где господствовало язычество.

Ситуация двоеверия в Древней Руси сохранялась длитель­ное время. Только с XIV—XV вв. в результате изменения за­конодательства церковь получила возможность вмешиваться в семейные отношения. Рост земельных владений монастырей привел к тому, что зависимое население на монастырских зем­лях судили по строгим церковным уставам. В XVI—XVII вв. в борьбу с двоеверием включилось и государство, пресле­довавшее колдунов, бродячих актеров и музыкантов.

Родоплеменное и сословное право. В праве Древней Руси постоянно шел диалог родового и сословного, государственно­го и общинно-локального принципов. Основой законов, объе­диненных в XI—XII вв. «Русской Правдой», было сочетание обычного, родоплеменного права, при котором все люди были равны, и нового, государственного, сословного права, осно­ванного на неравенстве в правах между людьми. Речь идет о двух принципах права — «горизонтальном» (улаживание кон­фликтов между родными без участия высшей государствен­ной власти) и «вертикальном» (разрешение споров внешней по отношению к противостоящим сторонам силой — государст­вом).

Для судебного дознания в условиях родоплеменного строя Древней Руси нет необходимости в показаниях свидетелей и судебном праве. Главным в доказательстве правоты считается Божья воля, выражающаяся в победе одной из сторон в «по­ле» — судебном поединке с оружием в руках — или в «муке» — в результате испытаний водой или огнем. Часто при менее значительных делах хватало и клятвенного завере­ния в своей правоте. Для Древней Руси обычное право и «ис­пытания» в качестве основного доказательства на суде были характерны вплоть до XV в. Только потом главными стано­вятся письменные свидетельские показания, судебным пра­вом начинает регулироваться процедура суда.

Государственное, «вертикальное» право на Руси пыталось игнорировать элементы родоплеменного, «горизонтального» права. Так, «Русская Правда» совершенно не упоминает о судебных поединках и лишь однажды — о «муке»-испытании. Но вместе с тем такие наказания, как смертная казнь, не мо­гут применяться безоглядно. Для этого необходимо, чтобы са­ма власть была твердой, чтобы в обществе не господствовали родоплеменные представления о праве. Поэтому даже при прямых заимствованиях из византийских законов «Русская Правда» ограничивает тяжесть наказания. Суду византийско­го государства были привычны такие наказания, как смерт­ная казнь, удары плетью (за самовольное убийство вора на следующий день после кражи). Но они были невозможны в об­ществе равных. Поэтому «Русская Правда» в соответствии с традицией заменяет их на «виру», т. е. уплату штрафа.

В сущности, наказание при этом нес не только сам убий­ца и разбойник, а вся община, к которой он принадлежал. Она должна была уплатить вознаграждение родственникам убитого. «Русская Правда» прямо называет это «помощью убийце». Казнь виноватого, невозможная для государства, становится возможной для родственников убитого. «Русская Правда» узаконила для этого обычай кровной мести: «Если один мужчина убьет другого, то мстить брату за брата, отцу за сына или сыну за отца, или племяннику, или сыну сестры».

Высшей мерой наказания в «Русской Правде», применяе­мой за поджог и конокрадство, были «поток и разграбление», совершаемые первоначально всей общиной, а затем слугами князя. В праве Древней Руси круг возможностей частных лиц был исходно шире, чем круг возможностей государства. Это положение менялось медленно и постепенно.

Но одновременно «Русская Правда» учитывает новое устрой­ство общества. Штрафы за убийство и оскорбление княжеских слуг — огнищан и тиунов — назначены вдвое, вчетверо выше, чем за убийство и оскорбление простого крестьянина-смерда. В законах обозначены случаи, когда вольный человек попадал в рабство (холопство), в том числе при женитьбе на рабе, при продаже в рабство и при службе без договора. Кроме этого, существовала и временная зависимость, когда вследствие взятой ссуды человек становился закупом и должен был рабо­тать у заимодавца. За попытку побега или кражу закуп, т. е. феодально зависимый крестьянин или горожанин, мог стать полным рабом. Однако попытка хозяина сделать его ра­бом без провинности делала закупа свободным от обязанности вернуть заем. Господин мог бить закупа, но только за вину. Но положение раба или зависимого человека на Руси все же было легче, чем в странах с установившимся сословным стро­ем. В отличие от Византии, где раб не мог быть свидетелем, на Руси при определенных условиях он мог играть эту роль. Холопы могли быть поверенными по торговым делам своих господ, заведовали хозяйством, служили в их войске.

Перемены в русском праве совершались крайне медленно. В отличие от католичества, позаимствовавшего четко разрабо­танную систему римского права, православие не проявляло интереса к судебным делам, не вмешивалось в правовые пред­ставления общества. Надо учитывать, что для православия закон — это прежде всего закон Божий, оценка святости или греховности деяния. Законы общества имеют для него второ­степенное значение. Все это привело к тому, что в России пра­вовое сознание, в сущности, так и не сложилось, отсутствует представление о легитимности, законности действий, если те идут вразрез с субъективно воспринимаемой «справедливо­стью». Правовое сознание не выделилось из морального созна­ния, этики. Мораль постоянно опровергает закон. Самоцен­ность закона русской системе ценностей неизвестна.

Национальное самосознание. Диалогическим определенное время было национальное самосознание русских. Русское на­циональное самосознание постепенно брало верх, но еще князь Святослав Игоревич хотел перенести свою столицу с Днепра на Дунай, в город Переяславец, считая, что там нахо­дится центр его страны и именно оттуда он может самым вы­годным образом вести торговлю предметами дани.

Активно влияло на Русь православное, византийское само­сознание. До XIII в. русские князья в соответствии с визан­тийской традицией на печатях именовали себя архонтами. Правда, византийская политическая мысль не желала призна­вать языческую Русь частью византийской «ойкумены», обитаемого мира. Но императорский двор внимательно следил за развитием событий на Руси. Крестными отцами и матерями русских князей были византийские императоры и императри­цы. При крещении княгиня Ольга получила христианское имя Елена — от своей крестной матери, императрицы Елены. Князь Владимир Святославович получил христианское имя Василий — от своего крестного отца императора Василия II. Это был символический жест «передачи власти», которого за­падные короли добивались от византийского императора. Вместе с православием Русь получила в наследство от визан­тийской культуры несколько десятков переводных слов, со­ставивших тем не менее основную часть понятий философии и богословия.

В русской культуре очень рано, еще в XI в., появилось осознание богоизбранности, как бы уравнивавшее с византий­цами, претендовавшими на политическое господство в Восточ­ной Европе. В «Повести временных лет», первой русской лето­писи, указание на богоизбранность Руси повторяется трое­кратно и связывается с легендой о путешествии апостола Анд­рея, проповедовавшего в Причерноморье, в Киев и Новгород. В 1072 г. появились первые русские национальные святые — князья Борис и Глеб. Древняя Русь быстро приобрела то един­ство языка, власти и веры, которое потом позволило ей вос­станавливать свое единство после распада государства, а так­же сохранять его в ходе колонизации земель. Фактически к концу XII в., ко времени появления «Слова о полку Игоревен, национальное самосознание сформировалось, несмотря на фе­одальную раздробленность и предпочтение политических ин­тересов интересам национальным.

Не менее активным и длительным был славяно-тюркский диалог. Первые русские князья часто именовали себя по об­разцу степных владык каганами. Впоследствии многие из степных племен, такие, как берендеи, ковуи, черные клобуки, заключали союз с русскими князьями, подолгу жили на тер­ритории Руси, получали право участвовать в выборах киев­ского князя. С XI—XII вв. особенно учащаются браки князей с дочерьми половецких ханов, что служило прочным основа­нием для военного союза. Результатом этого были широкие культурные взаимовлияния. Так, родовой принцип наследо­вания княжеской власти был, очевидно, заимствован русски­ми у печенегов. Он вообще свойствен не оседлым, а кочевым народам Центральной Азии и Северной Африки. Словари языков восточно-славянских и тюркских народов помогают на­рисовать широкую картину обмена идеями и знаниями, про­должавшегося между ними в течение веков.

Историю Древней, Киевской Руси отличает от истории Мо­сковской Руси ее большая подвижность, свобода. Подчас ис­торикам казалось, что Древняя Русь домонгольского периода резко выделяется на общем фоне истории России, составляет, как бы сейчас сказали, цивилизационный вариант ее истории. В определенной степени это верно. Древняя Русь в IX—XII вв. являлась периферией европейского мира и, отставая от него по уровню развития, в целом сохраняла возможности воссо­единения с ним. Однако для этого требовались условия, кото­рых Древняя Русь не имела.

Диалогический характер древнерусской культуры был, во­преки мнению И. В. Киреевского, неустойчивым. Отчасти он был связан с синкретичностью, архаической нерасчлененно­стью представлений. Ход времени не всегда способствовал развитию диалога. Подчас цельность культуры приобреталась за счет ее гибкости и способности к прогрессивному развитию.

Повторим пройденное: 1. Какие разнородные органы власти име­лись в Древней Русси? 2. Какие нормы жизни племенного общества и го­сударства нашли отражение в «Русской правде»? 3. В каких древних кни­гах мы находим идею о богоизбранности русских?

Подумайте и ответьте: 1. В чем проявилось наличие в Древней Руси двух центров политической власти? Какие ценности отражало их проти­востояние? 2. Как взаимодействовали в Древней Руси государство и церковь? Какая из этих сил постепенно становилась преобладающей и почему? 3. Как сочетались в культуре Древней Руси христианство и язы­ческие верования? 4. Как в Древней Руси переплетались формы сослов­ного и родоплеменного права? 5. Какие факторы определяли процесс становления национального самосознания в Древней Руси?

Словарь урока

Соборность — идеал свободного, одухотворенного объедине­ния людей во имя исповедания общих идеалов и самоуправле­ния на основе моральных принципов. Исторически это поня­тие связано с идеалом «единства в многообразии», свободного развития каждого при содействии всех.

Сословное право — правовые нормы, отражающие разделе­ние общества на замкнутые социальные группы, включающие в себя все население и обладающие разными привилегиями и обязанностями.

Правовое сознание — осознание людьми значения формаль­ных договорных норм поведения, поддерживающих поря­док в обществе и стабильность власти в государстве, а также санкций за их нарушение, законных процедур их установле­ния и реализации при всем отличии этих норм от мораль­ных и религиозных идеалов, признанных данным обществом.