2. Что составляет внешнюю форму

словесного художественного произведения?

Что значит «словесная воплощенность»? (Ведь именно этими словами чаще всего Потебня обозначает внешнюю форму словесного произведения искусства).

Уже из только что сказанного ясно, что это не может быть просто бóльшая по объему и длительности, чем в отдельном слове, совокупность или цепочка членораздельных звуков. Это, по крайней мере, цепочка не звуков как таковых, но состоящих из них слов. А слова уже имеют в своем составе не только звуки, но и смысл, и образную форму его выражения (не говоря уже об их грамматических значениях и связях, также входящих в состав внешней формы).

У Потебни нет ее четкого, строгого, окончательного определения, так же как нет описания, каталога элементов, составляющих внешнюю форму. Суждений много, но они как будто бы и вполне определенны, и в то же время достаточно неопределенны (и это не случайно, потому что речь идет о явлениях сложных и текучих). Ну, вот, к примеру, одна из таких дефиниций: «Под внешней формой следует разуметь не одну звуковую, но и вообще словесную форму, знаменательную в своих составных частях» [309]. Из этого суждения ясно, что внешнюю форму (не слова, а произведения, состоящего из слов) составляют не только звуки слов, но и их смыслы. Еще яснее это из следующего тезиса: «Формою поэтического произведения будет не звук, первоначальная внешняя форма [т.е. внешняя форма слова – С.С.], а слово, единство звука и значения» [178].

Из рассуждений, примеров, конкретных анализов Потебни можно понять, что к явлениям внешней формы произведения он относит не только слова, включая их смысл, лексическое и грамматическое значение, но и характер их звучания, темпоритм, ритмомелодику, а также композицию (расположение и связь частей словесного текста), жанровую форму и пр. Однако при этом он никогда не дает конкретного, тем более исчерпывающего перечня таких элементов либо статичного – на все случаи жизни (как это бывает в учебниках по теории литературы, энциклопедиях и словарях) – их описания.

Почему? Потому что все компоненты внешней формы для него, во-первых, получают поэтическую функцию лишь в конкретном применении, в составе целого, в поэтическом контексте, – и потому их отдельное, изолированное описание не имеет смысла (точнее, лишает их смысла); во-вторых, (что очень важно понять), элементы внешней формы уже и сами по себе не являются чисто формальными: каждый из них привносит с собой в художественное произведение не только формальную функцию, но и некоторое, пусть очень неопределенное и точно неопределимое содержание, так сказать, смысловую «память» формы, хранящей в себе «след» первоначального содержания, подобного первичному, древнейшему значению звукового состава слова, которое неощутимо, забыто, но в то же время путем этимологического анализа в принципе может быть восстановлено, как в выше приведенном примере со словом «мать-и мачеха»¹. В конкретной целостности конкретного произведения они получают не только поэтическую функцию, но и свое конкретное (для данного писателя и для данного читателя) значение.

Т.е. внешняя форма – не есть «чистая» форма; уже она есть форма «содержательная». Именно в этом смысл следующих суждений Потебни: «К внешней форме относятся не только звуки и размер, но и ближайшие значения». «Разница между внешнею формою слова (звуком) и поэтического произведения та, что в последнем, как проявлении более сложной душевной деятельности, внешняя форма более проникнута мыслью» [179].

Здесь просматривается идея изоморфизма уровней формальной (точнее, формально-содержательной) организации произведения. «Значение слова имеет свою звуковую форму, но это значение … само становится формою нового значения» [178].

Таким образом, нельзя четко, абсолютно, статически, механически, тем более раз навсегда вычленить, отделить от образа, содержания и описать элементы внешней формы только как формы. С одной стороны, самая что ни на есть «внешняя» форма несет в себе «память» первоначального смысла, доступного для «этимологической» реконструкции. С другой, – то, что в одном случае является содержанием, в другом случае или контексте является формой для выражения другого содержания. Граница между внешней и внутренней формой (а следовательно, и значением, содержанием), подвижна и неуловима. Она «прозрачна», хотя при этом не фиктивна и, несомненно, существует.