2008_Betell_T__Sobstvennost_i_protsvetanie

Введение

С момента окончания Второй мировой войны по всему миру разъезжают тысячи западных экспертов, а с ними и сотни миллиардов долларов помощи зарубежным странам. «Слаборазвитые» страны были переименованы в «менее развитые», а потом в страны «третьего мира». Теории и уравнения экономистов делались все более невразумительными. При этом бедность сохранялась,

ав некоторых частях Африки положение даже ухудшилось. Разрыв между богатыми и бедными странами все ширился. Оказалось, что западные эмиссары игнорировали главные источники процветания собственных стран. Стремясь к распространению планирования, они увековечили колониализм в сфере идей. Почти не отдавая отчета в том, что именно они делают, они способствовали разрушению того самого института, который обеспечил процветание Запада.

Согласно опубликованному организацией Freedom House «Обзору экономической свободы за 1995/96 г.» только 27 стран наслаждаются экономической свободой. На них приходится всего 17% мирового населения и целых 81% мирового производства продукции. Сегодня не может быть никаких сомнений, что если в этом перечне появятся новички, это будут именно те страны, в которых права собственности имеют широкое распространение и защищены законом. Огромное различие между развитыми и неразвитыми экономиками не в том, что в первых есть рынки,

аво вторых — нет. Разница заключается в масштабе и в правовой защите. «В Британии законодательство создало права собственности, которые можно продавать и покупать на обширном рынке,

ав Перу этого не произошло, — заметил Эрнандо де Сото. — Британия — страна собственности, а Перу нет»*. Именно этого огромного различия в охвате и проработанности закона так долго не замечали экономисты.

Наблюдая диспропорции в распределении собственности и дохода в странах «третьего мира», западные эксперты понимали, что нужно что-то менять. Но обычно они ставили ошибочные диагнозы. Считалось, что слаборазвитые страны слишком близки к «феодализму». В сентябре 1950 года, обращаясь к Генераль-

ной ассамблее ООН, госсекретарь США Дин Ачесон рассуждал о «проблеме владения землей и ее использования» в слаборазвитых странах. Он понимал дело так, что проблема заключается в «распределении». Там, где провели перераспределение, незави-

* Hernando de Soto, “The Missing Ingredient,” Economist, September 11—17, 1993.

симые фермеры «получали возможность работать на себя и улучшить свое положение»*.

После этого в течение тридцати пяти лет американские государственные деятели упрямо настаивали на земельной реформе. Но корней проблемы она не затрагивала. По сути дела, реформа создала новые проблемы. Дело в том, что чрезвычайно трудно создать законные и признаваемые обществом права собственности посредством экспроприации собственности части людей на том основании, что они богаче всех. Чаще всего результатом было не перераспределение собственности, а всеобщее неуважение к ней. В ряде стран, включая Чили, Вьетнам, Иран и Сальвадор, попытки провести земельную реформу подорвали местную экономику и вызвали политическую нестабильность, которая потом годами оставалась темой новостей на первых страницах наших газет.

* Dean Acheson, “The Peace for World Wants,” U. S. Department of State Bulletin 23 (October 2, 1950), 523—29.

Глава 13 ПОЧЕМУ РАЗВИТ НЕ ВЕСЬ МИР?

В1980 году в обращении к Ассоциации историков экономики ее президент Ричард Истерлин из Пенсильванского университета спросил: «Почему развит не весь мир?» После успеха плана Мар-

шалла выросло новое поколение. С начала промышленной рево-

люции прошло более двухсот лет. Объемы производства увеличивались невиданными темпами, что и побудило Саймона Кузне-

ца заявить о новой эпохе мировой истории. «Однако, — добавил

профессор Истерлин, — спустя два столетия подавляющее большинство мирового населения продолжает жить в условиях, мало чем отличающихся от условий начала этой эпохи». И с необычной ноткой сомнения он задал еще один вопрос: станет ли когда-ни-

будь развитым весь мир?1

Спустя несколько лет конференция в Уильямс-колледже мало что оставила от былого оптимизма, царившего со времен окончания Второй мировой войны. Что-то пошло не так. В 1989 году

гарвардский историк Дэвид Ландес повторил вопрос Истерлина,

но теперь он прозвучал как признание полного поражения. В течение полутора столетий после Адама Смита «преобладала уверенность в неизбежности материального прогресса». Собственно говоря, «на этом держался мир, очарованный чудесами науки»2.

ВXIX веке даже социалисты разделяли всеобщий оптимизм. Особенно социалисты.

Одно время предполагали, что ожидавшийся триумф задерживают пережитки империализма. Нет ничего удивительного в том, что колонии оставались решительно неразвитыми. После обретения независимости высвободится внутренняя энергия, и везде

начнется экономическое развитие. Эти надежды продержались до 1970-х годов. «С тех пор мы разочаровались», — добавил Ландес. Правда, были отдельные успехи. Но были и провалы — провалы, «доводившие до отчаяния».

Вначале считалось, что ключом к богатству являются природные ресурсы. Этого взгляда кое-где придерживаются и до сих пор,

в той мере, в какой Саудовская Аравия или Объединенные Араб-

1Richard Easterlin, “Why Isn’t the Whole World Developed?” Journal of Economic History 41 (March 1981): 1—17; Williams College Conference, see Leonard Silk, “New Thinking on Poor Lands,” New York Times, November 6, 1985.

2David S. Landes, “Rich Country, Poor Country,” New Republic, 201 (November 10, 1989): 23—27.

ские Эмираты считаются сегодня богатыми, хотя на самом деле им всего лишь посчастливилось наткнуться на временную золотую жилу. В 1960-е годы экономическое превосходство США иногда приписывали «изобилию природных ресурсов». Но когда за экономическим подъемом обделенной ресурсами Японии последовал быстрый рост Тайваня, Южной Кореи и Гонконга, материалистический аргумент стал неубедительным.

Со времен Мальтуса некоторые считали, что быстрый рост населения мешает экономическому росту. Если разделить величину ВНП на численность населения, получим доход на душу населения, и чем меньше знаменатель, тем больше доход. ООН и другие организации десятилетиями считали число ртов и пытались ограничить рост населения. Но люди являются на свет не только с желудками, но и с мозгами, а беднейшие страны зачастую отличаются наимень-

шей плотностью населения. Со времен Второй мировой войны рост населения вызывал тревогу в основном потому, что людей рассмат-

ривали как потребителей, а государство как кормильца.

Со времен Второй мировой войны пудрила мозги еще одна ложная и очень модная идея — планирование, якобы оправдавшее ожидания в СССР. От слаборазвитых стран требовали создания плановых органов, наделенных полномочиями инвестировать накопленный в стране капитал. Если внутренних финансовых ресурсов не хватало, разницу восполняла зарубежная помощь. Если не было

отечественных специалистов по планированию, вместе с деньгами из-за границы присылали иностранных советников и экспертов.

Идея планирования возникла в ХХ веке. В работах Маркса,

фабианцев или у английских социалистов до конца Первой миро-

вой войны о нем нет ни слова. Английский экономист Джон Джукс

пришел к выводу, что, «подобно многим пагубным идеям», пла-

нирование возникло как метод управления военной экономикой

в Германии в 1914—1918 годы. Когда Ленин пытался применить эту идею на практике, он не смог найти никаких подсказок в со-

циалистической литературе того времени. После Второй мировой

войны оды планированию возносили, главным образом, британские политики, а правительство Эттли сделало нерешительную по-

пытку реализовать его на практике. Когда стало понятно, что это

путь к тоталитаризму, британцы мудро изменили курс3.

Первые энтузиасты плановой экономики, включая Уильяма

Бевериджа и сэра Оливера Фрэнкса, верили, что их проекты совместимы и с социализмом, и с частным предпринимательством. Однако Генри Саймонс из Чикагского университета полагал это «лицемерием». Беверидж призывал к чисто коллективистскому

планированию, хотя и не использовал этого названия; он наме-

3John Jewkes, Ordeal by Planning (New York: Macmillan, 1948), 2.

ревался терпеть частные предприятия только при условии, что те

«сохранились бы в остаточном количестве, вопреки проводимой политике», — писал Саймонс. Компания перестает быть частной, если ей можно диктовать, что она должна производить, ко-

го нанимать и какие цены устанавливать4. Основной недостаток прежних поборников планирования заключался в том, что они не понимали, что у частных и государственных предприятий совершенно разные структуры стимулов.

Поразительно, как много экономистов с энтузиазмом отнеслись к планированию, хотя в период их наивысших восторгов не было надежных свидетельств того, что оно работает эффективно. Планирование не сыграло никакой роли «в экономическом раз-

витии ни одной из ныне развитых стран», написал П. Т. Бауэр

вкниге Dissent on Development. Планирование вошло в моду, потому что его считали научным, а наука казалась ответом на все.

Математика была куда рациональнее веры и идеологии и пользо-

валась гораздо большим уважением. Идеологии стали ненужными. Делом ученых с их логарифмическими линейками было раз-

работать свои «модели» и составить правильные системы урав-

нений. Как сказал журналистам в 1960 году премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, «планирование и экономическое раз-

витие превратились в своего рода математическую проблему, ко-

торую можно решить научными методами. …Поразительно, но

вэтом сходятся даже советские и американские эксперты. Когда

здесь появляется русский специалист, изучает наши проекты и да-

ет свои рекомендации, просто удивительно, как эти рекомендации согласуются с советами, скажем, американского эксперта. …Когда на сцене появляется ученый или технолог, будь то русский или американец, выводы оказываются одними и теми же по той

простой причине, что развитие и планирование сегодня стали де-

лом почти чистой математики»5.

Гюннар Мюрдаль, один из ведущих проповедников планирования, получивший в 1974 году Нобелевскую премию по эконо-

мике, почти не преувеличивал, когда в 1956-м заявил, что «пра-

вительства и эксперты развитых стран единодушно поддерживают» «широкомасштабное национальное планирование»6. Неру

нисколько не преувеличивал, сказав, что планирование считается

«делом почти чистой математики». Это доказывало множество

4Henry C. Simons, Economic Policy for a Free Society (Chicago: Univ. Of Chicago Press, 1948), 279.

5Shyam Kamath, “Foreign Aid and India’s Leviathan State,” in Perpetuating Poverty, eds. Doug Bandow and Ian Vasquez (Washington, D.C.: Cato Institute, 1994), 214.

6P.T. Bauer, Reality and Rhetoric (Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1984), 20.

моделей. По мере того как шли годы, а обеспеченность жильем

ипотребительскими товарами длительного пользования почти не

менялась, уравнения делались все более сложными. Вместо мо-

дели Харрода—Домара появилась модель Солоу, но потом и ее пришлось дорабатывать. Шла погоня за смешанными переменными. К тому времени когда Альберт Хиршман из Принстонского института перспективных исследований засел за обдумывание

цепи неравновесия, обратных и прямых связей, а также эффектов поляризации, игра в планирование была проиграна7.

Вера в экономическое планирование иллюстрировала афоризм

Кейнса, утверждавшего, что идеи экономистов «и когда они правы,

икогда ошибаются, имеют гораздо большее значение, чем принято думать»8. В «третьем мире» на протяжении 40 лет ничто другое значения не имело. Считалось, что современному миру больше не нужны свободные рынки и режим частной собственности. Новые страны не могли ждать, когда те принесут плоды. Да к тому времени мы все будем мертвы! Чарльз Киндлбергер из Массачусетского технологического института четко сформулировал ошибочные идеи поборников планирования: за государственную собственность ухватились потому, что частные предприятия «работают, или предположительно будут работать, плохо»; правительство имеет явные преимущества перед частными предприятиями там, где речь идет о риске, инновациях и принятии решений; но в слаборазвитых странах его «настоящая сила» идет от «его преимущества в при-

влечении людей способных и энергичных, без которых невозможен

рост»9. Сегодня экономисты отвергли все эти идеи.

Специалистов по экономическому развитию окрылял наглядный успех плана Маршалла. За четыре года после того, как он был объявлен, США вложили в Западную Европу 13 млрд долларов.

(около 90 млрд в долларах 1997 г.), и Европа ожила. При этом никто не вспомнил о том, что страны — получатели помощи об-

ладали перед войной политической и правовой инфраструктурой, необходимой для развития, и они не утратили ее к 1947 году. Как

заметил спустя годы сенатор Уильям Фулбрайт, план Маршал-

ла создал «ложное впечатление, что мы способны решить любую проблему, бросив на это деньги»10. Фулбрайт и сам участвовал в выработке этого плана.

7Albert O. Hirschman, The Strategy of Economic Development (New Haven, Conn.: Yale Univ. Press, 1961).

8Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. М.: Гелиос АРВ, 1999. С. 350.

9Charles P. Kindleberger, Economic Development, 2nd ed. (New York: McGrawHill, 1965), 125—126.

10Ann Hughey, “The Lessons of the Marshall Plan: It Remains a Model 40 Years Later, But Repeating Its Success Outside Europe Has Proved Elusive,” New

Несмотря на самокритичный анализ, причина последующих

неудач не понята и через сорок лет. Некоторые из тех, кто с самого

начала принимал участие в плане Маршалла, сохранили материалистический подход. Речь все время шла об «инфраструктуре», но понималась она самым приземленным образом. Роттердам, например, удалось восстановить без труда, потому что «уже имелся план улиц и водопровода», сказал профессор Киндлбергер11.

Успех плана Маршалла ввел всех в заблуждение и положил начало масштабной политике помощи неевропейским странам. В 1949 году президент Трумэн в инаугурационной речи провозгласил «новую смелую программу, в результате которой выго-

ды наших научных достижений и промышленного развития будут

использованы для улучшения и роста неразвитых регионов. Более половины народов мира живут в условиях, близких к нищете. Им не хватает пищи. Они страдают от болезней. Их хозяйствен-

ная жизнь примитивна и инертна»12. К концу холодной войны так называемому третьему миру было передано не менее 2 трлн долл. иностранной помощи, с учетом инфляции13. В целом это замедлило экономическое развитие, потому что, не будь смягчающего влияния, главам государств было бы труднее скрывать неблагоприятные последствия своей политики и накапливать ошиб-

ки. Экономические трудности принудили бы их двигаться в более

плодотворном направлении. Стоит отметить, что в странах, недемократичность которых вызвала неодобрение США, что приводило к сокращению или угрозе сокращения помощи (самыми

яркими примерами таких стран служат Южная Корея, Тайвань и Чили), были проведены рыночные реформы, и их экономичес-

кое положение начало быстро улучшаться*.

York Times, June 7, 1987; Leonard Silk, “Marshall Plan, As Seen Today,” New York Times, June 5, 1987; Anne Swardson, “Marshall Plan Changed the Face of Europe,” Washington Post, May 25, 1997.

11Kindleberger, Economic Development, 25—26; “Marshall Plan Changed the Face of Europe,” Washington Post, May 25, 1997.

12«Text of the President’s Inaugural Address,” New York Times, January 21, 1949.

13Nicholas Eberstadt, Foreign Aid and American Purpose (Washington, D.C.: American Enterprise Institute, 1988), 6.

*В 1963 году М. Розенталь сообщил в New York Times, что США намерены сократить экономическую помощь Южной Корее. Эта перспектива, сообщал он, привела их руководство в смятение. Американцы считали, что в Корее осуществляется «совершенно неадекватное планирование». К тому же, сообщал Розенталь, «никому особо не нравится намерение корейских бизнесменов заняться экспортом капитала, когда их страна стоит на пороге новой экономической катастрофы». Иными словами, накоплены слишком большие запасы, а планирование отстает.

Обычно материальная отсталость была достаточным условием

выделения помощи без оглядки на породившие ее политические об-

стоятельства. «Взяв на себя обязательство участвовать в общемировой борьбе с бедностью», писал Николас Эберстат, США решили

рассматривать условия жизни людей отдельно от природы и качест-

ва их правительств. Получилось, что мы попытались «купить улучшение материального положения отдельных мужчин и женщин»

без учета «характера и практики политической власти» их стран14. Поскольку бедные страны отличались от богатых по материальному положению, считалось, что решение проблемы должно

состоять в материальной помощи. Можно развить слаборазвитые страны с помощью денежных вливаний, которые вежливо именовались «капиталом». Следствия принимали за причины. В ранней литературе по иностранной помощи трудно найти упоминания о собственности, кроме как о скрытом препятствии, которое следует преодолеть. Шокирующая истина заключается в том, что к 1949 году ни американская элита, ни большинство специалистов по экономическому развитию уже не понимали значения главных институтов, которые в течение двухсот лет обеспечивали прогресс и достижения Америки.

Инвестиции в отсутствие институтов

С экономической точки зрения «труд» и «капитал» — это факторы производства. Экономисты верили, что они сохраняют свою

сущность в институциональном вакууме. В черном ящике теории эти «факторы производства» творили свои обычные чудеса. Среди

тех, кто восхищался этими чудесами, пусть и без особой уверенности, был Альберт Хиршман из Принстонского Института перспективных исследований. «Одним из поразительных достиже-

ний современной экономической науки», писал он, было то, что на основе анализа экономического роста в развитых странах был

разработан «аппарат» анализа, применимый к «самым прими-

Экономическая помощь Тайваню была прекращена в 1965 году. После этого, вспоминают тайваньские министры, были предприняты «серьезные усилия» по «улучшению нашего инвестиционного климата». В 1960-е годы США также оказывали значительную экономическую помощь Чили и использовали свое влияние для укрепления коллективистской политики, пока в 1970 году на выборах не победил марксист Сальвадор Альенде, а когда военные свергли его и к власти пришел генерал Пиночет, помощь прекратили, и у страны не было иного выхода, кроме как двигаться к рынку. (A. M. Rosenthal, “U. S. Will Cut Aids to South Koreans,” New York Times, April 4, 1963; см. также:

Promoting Democracy and Free Markets in Eastern Europe (Charles Wolf, Jr., [Santa Monica, Cal.: Rand, 1991], 53.)

14 Eberstadt, Foreign Aid, 9.