2008_Betell_T__Sobstvennost_i_protsvetanie

считали священной все, и даже Бентам. Благоговение очень быс-

тро переросло в неуважение.

Опыт Уильяма Пейли, архидиакона Карлайлского и автора «Доказательства истинности христианства», позволяет понять

уважение к собственности во времена Адама Смита. Его сочинение «Принципы нравственной и политической философии» (1785), которое позднее использовалось в Кембридже в качестве учебника, включает четыре короткие главы о собственности23. Особый интерес представляет первая. Она предлагает читателю

представить стаю голубей на пшеничном поле, причем 99 голубей собрали все зерна и отдали их в полное распоряжение одно-

го — «самого слабого и, возможно, худшего голубя в стае». Этот

привилегированный голубь обжирается бесцельно, а остальные перебиваются мякиной. Если один из 99, «более отчаянный и го-

лодный, чем остальные», возьмет себе хоть зерно из собранной

кучи, все остальные разорвут его на куски.

Пейли добавляет, что это аллегория на то, что происходит в че-

ловеческом обществе. 99 рабочих накапливают «кучу излишеств

для одного, и этот один зачастую является самым ничтожным

ихудшим из всех». 99 видят, сколь расточительно потребляются

плоды их труда, но если один из них возьмет себе хоть крупин-

ку из имущества богача, другие набросятся на него и «повесят за воровство».

Вэтом месте начинался шепот о подрыве основ. Но Пейли

с большой ловкостью выводил отсюда мораль, поддерживавшую

статус-кво. Насколько же велики выгоды института, если ему не вредят эти «парадоксальные и неестественные» черты! И он принимался за перечисление. В отсутствие собственности ничему не

дадут созреть: хлеб скосят недозрелым, а ягненку не дадут стать

взрослой овцой, потому что «первый же встречный рассудит, что лучше он потребит их в том виде, как есть, чем оставит другому».

Собственность предотвращает распри, потому что там, где бла-

га редки, но «нет правил, как их делить», неизбежны раздоры

ибеспорядки. И она делает жизнь удобнее, облегчая обмен того, что мы производим, на то, что нам нужно от других. Потому что

«обмен предполагает собственность».

Пейли делает вывод, что «в странах, где торжествуют собствен-

ность и то, что она приносит, даже самые бедные и малообеспеченные» лучше снабжены едой, одеждой, жильем и всем необходимым, «чем живущие в местах, где большинство вещей остаются общими». Тем не менее в начале 1785 года епископ Эльфинский

23William Paley, The Principles of Moral and Political Philosophy (London: R. Faulder, 1785), book 3, chaps. 1–4.

предупредил его: «Пейли, эту историю с голубями вам не простят. Она может помешать вам стать епископом».

«Что ж, — сказал Пейли (по сообщению его сына), — епископ или не епископ, но она останется». И она осталась. Ее автор получил известность как «голубь» Пейли, так и не став епископом24.

Пожалуй, самым важным из связанных с собственностью вопросов был майорат, запрет на отчуждение унаследованных поме-

стий. Наследники не имели права продать поместье или его часть.

Обычно они, в свой черед, включали в свое завещание такой же запрет. Майорат нужно отличать от права первородства, пред-

ставляющего собой феодальный обычай (не закрепленный в за-

коне) передавать поместье целиком старшему сыну. Ограничения майората превратились в помеху, потому что они препятствовали экономическому развитию. Майорат давал его первоначальному

собственнику гарантию того, что наследник не сможет проиграть

поместье или обменять его на ничего не стоящие акции «Компании Южных морей». Но неблагоприятные последствия запрета

на отчуждения поместья обычно сказывались спустя долгое время

после смерти первоначального владельца. Наследники зачастую превращались в своего рода смотрителей имения, и все большие площади земли оказывались «изъятыми из делового оборота»,

как сформулировал в своем трактате о собственности лорд Кеймс.

«Земельная собственность, одно из величайших благ жизни, превращалась, таким образом, в проклятие»25.

Втрактате, впервые опубликованном в 1758 году, который

иногда не совсем правильно именуют «историей» (его объем 67 страниц), Кеймс пишет преимущественно о вопросах на-

следования. Он объясняет происхождение майората желани-

ем владельца навечно сохранить в семье свое поместье и память

осебе: «Увы! Его ждет смерть, а все радости жизни достанутся

другим. Чтобы приукрасить мрачную перспективу, он состав-

ляет завещание и лишает движения летучую собственность, за-

крепляя свое поместье за бесчисленными поколениями тех, кто

будет носить его имя; его имение и его наследники вечно будут

носителями его имени; все нацелено на увековечение его имени

и его богатства».

ВАнглии майорат был закреплен законодательным актом, и майораты тут же начали «плодиться как грибы, — отмечает

Кеймс, — но, когда они стали мешать, их ликвидировали властью судей, не прибегая к законодательному акту». Во времена Кеймса

это средство оставалось недоступным только в Шотландии. Поэ-

24Edmund Paley, An Account of the Life and Writings of William Paley (1825; reprint; Farnborough: Gregg, 1970), 153.

25Henry Homes, Lord Kames, Historical Law Tracts, 3rd ed. (Edinburgh: J. Bell and W. Creech, 1776), 153.

тому там «мертвый запас» майоратной собственности с каждым

днем продолжал расти, «и если британские законодатели не вме-

шаются, — писал Кеймс, — недалек день, когда все здешние земли

окажутся под замком».

В Англии времен Адама Смита, как свидетельствует озабоченность вопросом майората, проблемой являлась чрезмерная защищенность собственности: использование майоратной собствен-

ности было ограничено во имя ее сохранности. Критику Кеймса

изучал Томас Джефферсон, внесший в законодательное собрание Виргинии билль об упразднении майората. В своей «Автобиографии» Джефферсон пишет, что майорат возвысил ряд семей, которые, «пользуясь узаконенными привилегиями в сохранении своего богатства, образовали некий патрицианский орден»26. Майорат критиковал Адам Смит, а позднее и Карл Маркс — редкий случай согласия между ними*.

Годвин против Мальтуса

Первый выстрел в войне против собственности мы слышим лишь когда добираемся до любопытной фигуры Уильяма Годвина, тестя поэта Шелли. Его главная работа, «Исследование о политической справедливости» (Enquiry Concerning Political Justice, 1793), в свое время была популярна и привлекла внимание Кольриджа и Вордсворта. В краткий период своей славы он «блистал, как солнце на небосводе репутаций», согласно писателю Уильяму

Хэзлитту. «Ни одна работа в наши дни не нанесла такого удара

по философскому сознанию страны». Было время, когда в срав-

нении с ним Тома Пейна считали «шутом гороховым, Пейли —

старой бабой, Эдмунда Бёрка — вульгарным софистом»27. Главной идеей его работы была безграничность способности

человека к совершенствованию. Он имел в виду «прогрессивную

26Джефферсон Т. Автобиография // Джефферсон Т. Автобиография. Заметки о штате Виргиния. Л.: Наука, 1990. С. 46.

*В 1841 году Маркс писал: «Нет, это наложение оков на земельную собственность непосредственно работает на революцию. Когда лучшие земли закреплены за отдельными семьями и оказываются недоступными для всех других граждан, разве это не прямой вызов народу? Разве право первородства не опирается на представление о собственности, которое давно уже перестало соответствовать нашим идеям? Как если бы одно поколение имело абсолютное право распорядиться собственностью всех будущих поколений… как если бы свобода собственности не оказывалась разрушенной тем, что все потомки оказываются лишены этой самой свободы». Маркса мало интересовала свобода собственности, но его обвинения против майората попали в цель» (Karl Marx, Frederick Engels, Collected Works (London: Lawrence & Wishart, 1975) 2: 147).

27 Peter H. Marshall, William Godwin (New Haven: Yale Univ. Press, 1984), 1.

природу человека» в его «тяготении к добродетели» и к совершенствованию социальных институтов. В XIX веке эта идея была неразрывно связана с представлениями о собственности. В конечном счете, размышлял Годвин, человеческий прогресс сможет одержать победу даже над смертью. Немалая часть «Политической справедливости» наполнена яростной критикой «существующих институтов собственности»28.

Его работа побудила Мальтуса написать знаменитый ответ — «Опыт о законе народонаселения». В следующие четверть века Годвин и Мальтус спорили о том, приведет ли рост населения к остановке человеческого прогресса. Историкам экономики этот спор хорошо известен, но разногласия Годвина и Мальтуса по вопросу о собственности по большей части остались в тени. Ирония в том, что Годвин был ближе к истине в вопросе о росте населения, который ассоциируют с именем Мальтуса, а Мальтус был прав в вопросе о собственности, с которым его имя вообще не связывают.

Годвин восхищался Руссо, в особенности его нападками на собственность, и разделял его веру в могущество образования. При этом именно Годвин оказался настоящим предтечей будущих революционных идей. Руссо был зачарован мечтой об Эдеме первобытной невинности, а Годвин грезил об Утопии человеческого совершенства. По словам историка Лесли Стивена, он, упрямо игнорируя «все неудобные факты», завороженно ждал «скорого открытия Нового Иерусалима — честного и во всем совершенного». Впрочем, в ходе написания книги Годвин стал атеистом29.

«Политическая справедливость» была опубликована в период растущей озабоченности распространением революционных идей.

За несколько дней до ее выхода в свет в Париже был обезглавлен Людовик XVI, а через десять дней Франция объявила войну Англии. В ноябре 1792 года был основан Союз за сохранение свободы

исобственности от республиканцев и левеллеров, что, по мнению Годвина, было началом «владычества деспотизма» в Англии. Томаса Пейна обвинили в предательстве и подрывной пропаганде,

ион сбежал во Францию. В Лондоне распространялись листовки, в которых реформаторов, подобных Годвину, обвиняли в предательстве.

Именно в это время Уильям Пейли опубликовал эссе «Причины быть довольным» (Reasons for Contentment). В нем он уговаривал «трудящуюся часть публики» быть довольной своей участью. Как в театре люди смотрят на сцену, а не на зрителей, так

ив жизни нужно остерегаться «волнений, вызываемых завистью

28William Godwin, Enquiry Concerning Political Justice, 3rd ed. (1798), ed. F. E. L. Priestley (Toronto: Univ. of Toronto Press, 1946), 1: 11.

29Leslie Stephen, History of English Thought in the Eighteen Century, 3rd ed. (New York: P. Smith, 1949), 2: 264.

инедовольством». А это непременно случается с теми, кто делает ошибку и начинает сравнивать себя с людьми «другого ранга

иположения в обществе». «Голубь» Пейли воспользовался воз-

можностью подчеркнуть свои здравые идеи о собственности. Законы, которые отдают во владение одному человеку огромные имения, напоминал он, — это те же самые законы, что защищают бедняков. «Неизменные правила собственности установлены как

для одного, так и для другого, и неизвестно заранее, кого и как они

затронут». Его могли бы обвинить в том, что он заботится только о собственных интересах, но он отмечает то важное и обычно игнорируемое обстоятельство, что беспристрастная защита собственности особенно полезна тем, кто небогат.

«Не бедному человеку брюзжать о последствиях законов и правил, которые доставляют ему пользу каждый час его существования, которые защищают его жилище, его хлеб, его жизнь; без которых он, подобно любому богачу, не мог бы ни спокойно есть,

ни в безопасности отходить ко сну. Из них двоих скорее бедному

следовало бы стоять за законы, чем богатому, потому что законы защищают слабого от сильного, смиренного от могущественного,

малого от великого; а слабые и сильные, смиренные и могущест-

венные, малые и великие будут даже там, где нет никаких законов»30.

Особенно там, где нет никаких законов.

Для Годвина это был не аргумент, а обвинения в подстре-

кательстве к мятежу, по-видимому, лишь воспламенили его. Он переписал предисловие и вставил туда заявление, что монархия — «неизбежно коррумпированная форма правления». Он,

однако, избежал кары за это. Говорят, Уильям Питт-младший

заметил на заседании Тайного совета, что «книга за три гинеи не вызовет беспорядков среди тех, у кого нет лишних трех шиллингов». Но в 1790-е годы она выдержала два издания, а в 1842-м

еще одно. В год смерти Годвина (1836) журнал Gentleman’s Magazine сообщил, что «Политическая справедливость» стала

настолько популярна, что «самые бедные мастеровые собирают деньги по подписке на ее покупку», благодаря чему она «буквально уничтожает в народе дух довольства»31.

Часто говорят, что Годвин был либертарианцем или анархи-

стом, потому что его идеалом было минимальное правительство либо отсутствие правительства. Впрочем, его книга относится к жанру утопий. Он яростно поносил брак как «систему обмана»

и«самую гнусную из всех монополий» и, разумеется, религию.

30William Paley, Reasons for Contentment (Dublin: J. Milliken, 1793), 5—6.

31H. S. Salt, Introduction to Godwin’s “Political Justice”: A Reprint of the Essays on Property (1890; reprint; Michigan Scholarly Press).

Когда мир станет более совершенным, мечтал он, «не будет войн, преступлений, так называемого отправления правосудия и никакого правительства. …Каждый будет с невыразимым пылом стремиться к благу для всех»32. Его ненависть к собственности не

знала границ. Она создает «чувство зависимости», несет с собой

«дух лакейства и раболепства» и «зрелище несправедливости». Она толкает богатых к «показной роскоши» и «возбуждает в зри-

телях жажду обогащения». Она душит гениев, иссушает мысль, замыкает кругозор человечества «погоней за корыстью», умножает подавление, холуйство, зависть, мошенничество, злобу, мстительность, честолюбие и «войну в ее самых страшных формах».

Кому и что должно принадлежать по справедливости? «Тому, кому это больше нужно». Каравай хлеба, например, должен принадлежать голодному. А поскольку всем нам нужно не только пропитание, все мы легко можем поделиться предметами роскоши. Равенство — лучшая форма распределения. Преступность исчезнет, потому что только «острое жало нужды» толкает че-

ловека на грабеж; зависть и эгоизм отомрут. Поскольку каждый сможет рассчитывать на равную долю общего богатства, ему больше не придется охранять свою личную кладовку. Люди переста-

нут конкурировать, потому что не за что будет расталкивать друг друга локтями. Тщеславие, хвастовство и амбиции — «порождение господствующей системы собственности» — уйдут навсегда. Каждый из нас «в мыслях об общем благе забудет о своем личном существовании».

Годвин отвергал тот довод, что уверенность в получении равной доли убьет мотивацию к труду. Разумеется, необходимой

предпосылкой является умственный и моральный прогресс. «Человечество добилось больших успехов в просвещении, — полагал

он, — но еще недостаточно просвещено». План Годвина предусматривал резкое сокращение трудовых затрат: пожалуй, хватит получаса работы в день для каждого. Не будет богачей, «жиреющих за счет труда остальных», никому не придется собирать нало-

ги, не останется «ни флота, ни армий, ни придворных, ни лакеев». Никто не будет управлять «сложным правительственным меха-

низмом». Перед нами истоки веры Маркса в то, что при коммунизме государство отомрет.

В «обществе равенства», мечтал Годвин, любовь к отличиям переродится в страх «быть обвиненным в праздности», — аргумент, который позднее использует Милль. Стоит достичь равен-

ства, и исчезнет опасность нового впадения в ересь. Если кому-

нибудь доведется «бесполезно потребить» нечто, что полезнее для другого, он испытает то же «состояние отвращения», какое

32 Godwin, Political Justice, 2: 528.

вызывает в нас убийство. Мы будем стремиться только к «знанию

истины». Люди забудут о насилии, замки и запоры выйдут из употребления, брак будет упразднен, а место «любви к отдельным

людям» займет «любовь к человеку»33.

Двумя годами позже появилась аналогичная работа под названием «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» маркиза де Кондорсе — большого оптимиста, судя по тому, что эту работу он написал в ожидании казни за несогласие с Ро-

беспьером. Кондорсе верил, что разворачиваются естественные

стадии прогресса человечества и что десятая и последняя стадия, в которую ему посчастливилось жить, станет переходом ко всеобщему миру и изобилию: скоро уже исчезнут все различия полов и неравных богатств. Но он умер в тюрьме в 1794 году вскоре после написания этой работы.

Среди тех, кто прочитал Годвина и заинтересовался его оптимистическими идеями, был отец Мальтуса, Дэниел. В 1766 году, когда его сыну Роберту было три года, в их доме гостили два знаменитых человека — не кто иные, как Давид Юм и Руссо. «Можно предположить, что с поцелуем они передали ребенку всевозмож-

ные интеллектуальные дарования», — писал Мейнард Кейнс34. Томас Роберт Мальтус изучал математику в Кембридже и стал викарием. Но он не унаследовал прогрессивных взглядов своего

отца. Первое издание его самой знаменитой книги было опуб-

ликовано в 1798 году: «Опыт закона о народонаселении в связи с будущим совершенствованием общества».

Годвин сам раньше доказывал, что неравенство в собственности держит население на уровне простого выживания. «Территориальная монополия» ограничивает производство, полагал Годвин. «Можно считать, что утвердившаяся система собственности убивает часть наших детей прямо в колыбели». В конце концов, отдельная семья нуждается только в определенном количестве средств к существованию. Если позволено монополизировать тысячи акров и возможно завести на них непроизводительные лес или луга, их не

удастся использовать для производства продовольствия. Это огра-

ничит производство продовольствия, а с ним и численность населе-

ния. Это, в свою очередь, уменьшает общее число живущих людей и, соответственно, общую сумму человеческого счастья.

Мальтус ответил, что отвращение Годвина к собственности подрывает его же мечту о совершенствовании. Потому что если не будет «установленного управления собственностью, каждому

придется охранять свои скромные запасы». Восторжествует эго-

33H. S. Salt, Godwin’s “Political Justice”.

34John Maynard Keynes, Essays and Sketches in Biography (New York: Meridian Books, 1956), 12—14.

изм, «разногласиям не будет конца». Каждый будет заботиться только о собственном выживании. В этом Мальтус был прав, и его

довода достаточно, чтобы сокрушить предложенный Годвином план улучшения человечества. Но тут Мальтус перешел к своему знаменитому утверждению, что численность населения растет

вгеометрической прогрессии, а производство продовольствия — только в арифметической, так что первая величина неизбежно станет больше второй. Только после этого он объявил о победе над

Годвином: при любой форме собственности, заявил Мальтус, род

человеческий лишен всякой возможности стать более совершенным, потому что проблема нехватки продовольствия математически обрекает его на вечные невзгоды и пороки35.

Весьма любопытно, что в своей «Политической справедливости» Годвин уже объявил аргумент о возможной нехватке продовольствия, который выдвигался и до Мальтуса, необоснованно пессимистическим. Мы не знаем, что нам сулит будущее, сказал Годвин. Предвидеть, что рост населения обгонит рост производства продовольствия, это значит «заглядывать слишком далеко

вбудущее». Три четверти земной суши еще не вовлечены в обработку, а обрабатываемые земли могут быть улучшены — мы даже

не знаем еще, каким образом. «Возможно, пройдут неисчислимые столетия, и население будет расти, а земли все же будет достаточно для жизни ее обитателей. …Кто может сказать, какие средства

найдутся для преодоления столь отдаленных неприятностей?» Если опустить гиперболу о «неисчислимых столетиях», все,

сказанное Годвином, звучит вполне разумно и спустя двести лет. Но Мальтус использовал для ответа впечатляющий язык матема-

тики, внушавший благоговейный трепет его современникам (да

и многим из наших). Годвина это поставило в тупик, а Мальтус, казалось, знал, о чем говорит, когда предсказал, что «закон народонаселения» разрушит систему Годвина «всего лишь за 30 лет»36,*.

35Malthus, Works, 1: 65.

36Malthus, Works, 6: 249—250.

*Лучшую критику мальтузианства дал экономист Эдвин Кэннан, который отметил, что данные переписи посрамили выкладки Мальтуса еще при его жизни. В тот период численность населения Англии увеличивалась быстрее, чем в геометрической прогрессии. К 1830 году должно было быть около 1 млн (из всего лишь 14 млн) «совершенно необеспеченных», если использовать лексику и логику Мальтуса. Но продовольствия хватало на всех. Мальтус ошибочно отождествил геометрический рост с удвоением каждые 25 лет. Коэффициент геометрической прогрессии может быть меньше двух, а время удвоения может быть больше 25 лет. Через тридцать лет оказался посрамлен именно Мальтус, а не Годвин. Но будь принято его предложение об отмене собственности, идеи Годвина привели бы к катастрофе быстрее, чем за 30 лет. См.: Edwin Cannan,

A History of the Theories of Population and Distribution, 3rd ed. (London: P. S. King, 1917), 140—143.

Позицию Годвина пошатнули его нападки на личности оппонентов, а также утопичность и резкость его идей. Сначала от

них леденела кровь в жилах, а потом они стали казаться просто скучными, эти, по словам Питера Маршалла, заклинания об «аб-

сурдности всех законов, о владычестве разума, безнравственности сыновних обязанностей и бесчестии патриотизма». Что касается его взглядов на собственность, они были не только экстремистскими, но к тому же их основательно опроверг Мальтус. Годвин, опутанный долгами, умер в 1836 году. Мальтус умер двумя годами ранее.

Неслучайная фантазия

После наполеоновских войн англичанам стало ясно, что собст-

венность больше не находится вне критики. В опубликованной

в1825 году книге Д. Р. Мак-Куллоха было 12 страниц в ее защиту. Право собственности, писал он, — это то самое «основание, на котором покоятся все другие институты общества». Если бы она не имела общественных гарантий, люди видели бы друг

вдруге врагов, а не друзей. Непредусмотрительные всегда хотят захватить богатство усердных, и если бы их не сдерживал закон,

они бы, «создав чувство незащищенности, положили конец про-

изводству и накоплению и довели бы все классы до своего уровня безнадежной нищеты»37.

Мальтус сумел углубиться в предмет чуть дальше современных

ему экономистов, потому, скорее всего, что его побудил задуматься об этом спор с Годвином. Он вернулся к предмету в эссе

о народонаселении, написанном для Британской энциклопедии, которое включает лучший, пожалуй, для своего времени аргу-

мент в пользу собственности. К тому времени он уже прочитал

памфлет Роберта Оуэна «Новый взгляд на общество, или Опыты

о формировании характера» (1813), призывавший к уничтоже-

нию частной собственности. Оуэн верил, что это приведет к обществу, более нравственному и более производительному, чем

существующее. Очевидно, что враждебность к собственности не

была преходящей случайной фантазией или плодом личной экс-

центричности Годвина. Ключевой пассаж Мальтуса был написан

впрямой полемике с Годвином и Оуэном.

Чистое «визионерство», рассуждал Мальтус, предполагать,

что какой-либо стимул, более слабый, чем желание обеспечить

себя и свою семью, способен воздействовать на общество в це-

37John R.M. McCulloch, Principles of Political Economy, 4th ed. (Edinburgh: Adam and Charles Black, 1849), 79—90.

лом «с силой и постоянством, достаточными, чтобы преодолеть природную леность человечества». Все известные истории попытки «положиться на принцип общественной собственности» либо были незначительными, либо окончились полным крахом.

Все достижения современного образования пока еще несущественно изменили человека. Следовательно, можно уверенно заключить, что «пока физическая и нравственная конституция человека остается такой же, какой мы ее наблюдаем в настоящем, ничто другое, кроме системы частной собственности, не имеет ни малейшего шанса обеспечить средствами к существованию столь большое и растущее население, какое в настоящее время имеется во многих странах»38.

Мальтус оговорил условие: пока у человека сохраняется та же моральная конституция. Он поманил лучом надежды, что ее можно изменить. Именно в это начинало верить все больше и больше мыслителей.

38 Malthus, Works, 4: 199.