2008_Betell_T__Sobstvennost_i_protsvetanie

дой. В итоге может оказаться, например, что подход неверен, но

централизованное руководство внедрит его повсеместно. Здесь как в моде, и каждую причуду (пока она в моде) правительство

внедрит в общенациональном масштабе. Частная собственность, напротив, гарантирует разнообразие подходов, потому что она децентрализует принятие решений. Эколог Олстон Чейз пишет о переменчивости модных тенденций: «В начале столетия всех волновала судьба крупных животных. Государственные деятели организовывали подкормку лосей, разведение бизонов и уничто-

жение волков. Сегодня они делают все наоборот — ограничива-

ют численность бизонов, разводят волков и подстрекают охотников вести отстрел лосей. Поколение назад старые леса именовали

“биологической пустыней”. Сегодня их хвалят за “биологическое

разнообразие”. С годами область, известная как “реставрационная экология”, становилась популярной, потом теряла популярность, но ни разу не была опробована на практике. Когда-то считали, что степные, лесные и прочие пожары полезны, потом — что вредны, а теперь к ним опять относятся плохо. То же самое с загадочной доктриной, именуемой “устойчивое развитие”»4.

Разумнее предоставить множеству независимых владельцев принимать собственные решения. Исход разнообразных экспериментов укажет самый надежный путь.

Но самый опасный порок государственной собственности состоит в том, что она отдает землю и природные ресурсы на ми-

лость политики. На ключевых постах, несомненно, будут сидеть

не монархи-философы, взвешивающие абстрактные общественные интересы, а политики, озабоченные ближайшими выборами. Их задача — подольститься к избирателям, и для этого они идут на всевозможные ухищрения. Обычно они действуют не слишком дальновидно. То же можно сказать и о назначаемых ими менеджерах. Следующие выборы, перспектива потери должности и по-

следствия сокращений бюджета министерства для них куда важнее судьбы лесов или потерь от эрозии почв. Дело не в том, что об этих

вещах забывают или относятся к ним цинично. Просто экологические заботы тревожат их не так сильно, как собственное политическое выживание.

Зато защищенная частная собственность порождает совсем

другие стимулы. С точки зрения защиты ресурсов одно из главных преимуществ собственности в том, что она не знает временных

ограничений. Она предоставляет собственникам долгосрочный

контроль. Их решения не зависят от следующих выборов или по-

4Alston Chase, «A Scribe’s Guide to Scientific Correctness,” Washington Times, November 29, 1994; Alston Chase, “Behind the Environmental News Curve,” Washington Times, December 16, 1993.

литического давления. Экологическая организация, владеющая ценной местностью, может хоть до скончания веков управлять своей собственностью. Окружающей среде нужна именно та дол-

говременная перспектива, которую обеспечивает частная собст-

венность. Кстати говоря, экологи первыми соглашаются с тем, что решения относительно природных ресурсов — частных или государственных — должны приниматься с прицелом на отдаленное будущее. В конце концов, на созревание деревьев ценных пород

иреликтовых лесов не хватит одной человеческой жизни.

Издесь мы снова наталкиваемся на парадокс. Если важна как

можно более длительная перспектива, то как раз правительственные ведомства практически бессмертны. Частные предприятия уходят на дно каждый день. Но именно возможность продать частные активы мотивирует собственников и менеджеров на то,

чтобы тщательно выверять все решения, влияющие на будущую стоимость этих активов. Государственная собственность, напротив, обычно не предназначена для продажи, и даже когда ее продают, ее менеджеры могут не заботиться о том, чтобы продать ее с прибылью, потому что поступления от продажи все равно пойдут в бюджет. Более того, менеджеры ничего не выигрывают от предпринимаемых ими продаж или пожертвований. У них нет никакой возможности «капитализировать» поток будущих доходов, порождаемых разумным использованием государственной собственности, в текущую ценность.

В США экологические проблемы чаще встречаются на западе страны, чем на востоке, и причина в том, что существенно боль-

ший процент земель к западу от Миссисипи принадлежит фе-

деральному правительству. (Если не считать Аляски и Гавайских островов, федеральному правительству принадлежит 25,6% всех земель к западу от Миссисипи, а к востоку от нее — только 3,8%5.) Кстати говоря, экологи начинают открывать для себя преимущества частной собственности. Американский миллионер за 12 млн долларов купил в Чили 670 000 акров девственного леса и, по имеющимся оценкам, владеет 78% сохранившихся

в этой стране реликтовых лесов. Его идея заключалась в том, чтобы на практике реализовать «глубинную экологию», для которой жизнь дерева столь же ценна, как жизнь человека6. Чили — одна из немногих латиноамериканских стран, где собственность защищена чуть ли не конституционно, что и позволило ему взяться за осуществление этого проекта.

5Bureau of Land Management, Public Land Statistics, Table 1-3 “Comparison of Federally Owned Land with Total Acreage of States, Fiscal Year 1995”. Штаты Луизиана и Миннесота учтены в составе земель к западу от Миссисипи.

6Jon Bowmaster, “Take This Park and Love It,” New York Times Magazine, September 3, 1995, 24–27.

В США Национальное общество Одюбона обнаружило, что разработка минеральных ресурсов на частной земле совместима

с заботой о природе. Обществу принадлежат 26 000 акров заповедника Рейни Уайлдлайф в Луизиане, где было открыто мес-

торождение природного газа. Общество разрешило бурение и за период с начала 1980-х годов заработало на плате за право разработки недр более 25 млн долларов. В этом же заповеднике пасут скот и отчисляют плату за каждую голову. Общество отмечает, что

«в Рейни есть нефтяные скважины, являющиеся потенциальным

источником загрязнения, но наш опыт за последние несколько десятилетий показывает, что можно добывать нефть, не нанося заметного урона болотам»7. Поскольку общество Одюбона владеет этой землей, у него есть возможность следить, чтобы нефтя-

ная компания строго соблюдала все оговоренные договором ус-

ловия*.

Собственность означает, что, запретив нефтяникам бурение, общество Одюбона возложило бы на себя ущерб от неисполь-

зованных возможностей или «альтернативные издержки». На

государственной земле этого ущерба никто бы не заметил, и в первую очередь «государство». Ему неинтересно знать, что происходит. Общество Одюбона выступает против добычи нефти на государственной земле, но в этом нет никакого ханжества. «Решения о работах на государственных землях всегда переплетены с бесконечным политическим процессом, — отмечают Джейн Шоу и Памела Снайдер. — Контроль никем не ведет-

ся, потому что “победитель получает все”. Когда энергетиче-

ская компания получает право на добычу [на государственной земле], у экологических групп мало возможностей контролировать разведку или добычу. Когда земля достается экологиче-

7John Baden and Richard L. Stroup, “Saving the Wilderness: A Radical Proposal,”

Reason 13 (July 1981), 28–36.

*В этом отношении США уникальны. На сегодня это, возможно, единственная страна в мире, в которой частные собственники могут распоряжаться подземными месторождениями природных ресурсов. Во всех остальных странах, даже признающих частную собственность, «землевладельцы» владеют именно и только поверхностью земли. Права на подземные запасы почти повсеместно принадлежат государству. Это мешает владельцам земной поверхности контролировать договоры с нефтяными компаниями. Как только возникает предположение о наличии нефти, появляется государство с кучей бурильного оборудования, и оно может увечить землю, не заботясь об экологии. Поэтому в Латинской Америке и в странах «третьего мира» мысль об открытии нефти на их земле приводит землевладельцев в ужас. Система «расщепления собственности» помогает объяснить, почему примерно 90% всех нефтяных скважин, пробуренных в некоммунистических странах, находится на территории США. (Robert Bradley, из выступления в Институте энергетических исследований, Хьюстон, апрель 1994 года, а также на основании личного общения.)

ским группам, они останавливают нефтяной проект»8. Частные организации, подобные обществу Одюбона, на своей земле мо-

гут действовать намного свободнее, потому что они подотчетны

только своим преданным сторонникам, которые более склонны учитывать конкретные факты.

Анализ экологических проблем сквозь призму прав собственности легко спутать со старым и совсем иным подходом, а имен-

но с убеждением в том, что частная инициатива должна получать выгоду от использования государственных земель. Десятилетиями главной идеей тех, кто управлял государственными землями, была эксплуатация их животных, минеральных и растительных

ресурсов. Если добывающим, железнодорожным и лесозаготовительным компаниям не хватало собственных ресурсов, им час-

то помогало государство: у компаний есть технологии, и к тому же считалось, что в долгосрочной перспективе потребители выигрывают. Зачем, спрашивается, этим ресурсам пропадать без пользы, особенно если у нас «энергетический кризис» или общенациональная критическая ситуация? Джеймс Уатт был, пожалуй, последним открытым сторонником этой философии. Он не

только был далек от поддержки подхода с позиций прав собственности, но и разрушил в 1980 году перспективное движение

за приватизацию государственных земель. Поддерживая субсидии для горнодобывающих и энергетических компаний, он стал в глазах общественности союзником большого бизнеса в борьбе с той самой окружающей средой, которую, казалось бы, должен был защищать.

Эпохальный разворот общества к защите окружающей среды

начался в 1960-е годы. Оказалось, что природа существует для того, чтобы ее ценить и благодарить, а не эксплуатировать. Каза-

лось, наше здоровье и воздух, которым мы дышим, требуют принятия совсем иной философии. За несколько лет экологи и защит-

ники природы приобрели большое влияние, которое сохраняется до сих пор. Но им было трудно смириться с тем, что государствен-

ная собственность, которую они столь часто поддерживали, может привести к непреднамеренным последствиям. Они снискали такой политический успех, что легко поверили в свою способность добиться в этой сфере всего чего угодно, не идя на компромиссы.

Политика казалась им совсем неопасной.

Новое движение было дитем процветания. Удовлетворив насущные потребности, американцы потребовали роскоши — девственной природы и диких животных. С ростом экономики и появлением новых технологий природные ресурсы становились все

8Pamela Snyder and Jane S. Shaw, “PC Oil Drilling in a Wilderness Refuge,” Wall Street Journal, September 7, 1995.

менее существенным фактором национального богатства: рытье земли в поисках сырья больше не окупало цены «катерпиллера». Стало невыгодным истреблять то, мимо чего прежде нельзя было пройти. В период 1850—1920 годов, сообщает специалист по экономике лесного хозяйства Рэндал О’Тул, леса Соединенных Штатов ежедневно сокращались на 13 кв. миль — преимущественно в пользу сельского хозяйства9. В начале ХХ века 10 из 12 крупных компаний США разрабатывали природные ресурсы10. Но фермеры научились выращивать больше продукции на меньших площадях. Автомобили устранили необходимость в лошадях и в пастбищах для них. Нефть и природный газ уменьшили спрос на дрова. В результате многие миллионы акров опять заросли лесом. А раз нам больше не нужно выкачивать эти ресурсы из земли, может, стоит отступить и насладиться ими?

«Запад движется от экономики, основанной на добывающих

отраслях, к экономике, основанной на “привлекающих” отрас-

лях», — провозгласил Тим Уэрт, бывший сенатор от штата Колорадо11. Он считал, что если бы каждый американец мог провести несколько дней в таких местах, как Реггид Уилдернес в штате

Колорадо, никто бы не спорил с необходимостью охранять их.

Большинство из нас, по-видимому, согласилось бы, что эту дикую природу нужно защитить. Но как? Ее превращение в частную собственность может показаться особенно неуместным вот по какой причине: чтобы любоваться землей, нет нужды ею владеть. Восхищение — чувство скоропреходящее и проходит за несколько часов или дней. Поэтому кажется естественной мысль, что долгосрочная частная собственность не имеет отношения к решению данной проблемы. Но при всей мимолетности чув-

ства единения с природой ее защита — проект долговременный. Уэрт и многие другие полагали, что лучший путь состоит в выделении земли в государственный резерв: передать ее правительству, а потом бдительно следить за тем, чтобы с нею обращались

как следует. И, как заметил мимоходом Тим Уэрт, «каждый год буквально каждый заповедник в Скалистых горах и в западном междугорье выкидывает деньги на валку леса и на строительство

дорог по его вывозке. В итоге мы теряем драгоценную естественную среду обитания животных; гибнут реки и рыба, разру-

шаются места отдыха людей». Как такое возможно? За ответом

заглянем в Службу охраны лесов, подразделение министерства сельского хозяйства.

9Randal O’Toole, Free Perspectives (Bozeman, Montana), Autumn 1993.

10Lester C. Thurow, Washington Post, April 7, 1996.

11Tim Wirth, “The Importance of Wild Lands,” San Francisco Examiner, June 24, 1992.

Крупнейшая в мире компания дорожного строительства

Служба охраны лесов была основана в 1905 году, а ее первым ру-

ководителем был Джиффорд Пинчот. Он верил, что «беспример-

ное богатство» страны является прямым результатом ее «великолепных природных ресурсов»12. Соответственно, задачей Службы

охраны лесов были «защита и улучшение лесов». Сегодня опека-

емые ею леса занимают 191 млн акров, или почти 10% площади «нижних сорока восьми» штатов#. Однако к 1980-м годам случилось нечто поразительное. По словам Джона Бадена из Фонда экономических и экологических исследований, Службу охраны лесов к этому моменту «уместнее всего было рассматривать как

крупнейшую мировую компанию дорожного строительства»13.

К 1991 году Служба построила 360 000 миль дорог, что в восемь раз превышает длину Федеральной системы скоростных автострад.

До Второй мировой войны главным источником лесомате-

риалов были частные земли, но послевоенный строительный бум

создал спрос на государственные леса. Чтобы добраться до них, Служба охраны лесов начала широкомасштабное дорожное строительство. Закон о бюджете позволял ей увеличивать расходы на это по мере необходимости. Расходы на строительство опла-

чивались из казны, а вдобавок к этому службе было позволено перечислять в свой бюджет часть поступлений от продажи лесоматериалов14. Поэтому Служба охраны лесов могла не тревожиться

о том, что она теряла деньги на каждой продаже. Согласно одному исследованию, только в 1980-х годах из-за продажи лесоматериалов по заниженным ценам налогоплательщики потеряли

5,6 млрд долларов15. По сути дела, министерство финансов давало

Службе охраны лесов субсидии на рубку леса, а Конгресс разрешил ей оставлять себе часть дохода от его продажи.

В 1930 году закон разрешил Службе проводить лесонасажде-

ния за счет доходов от продажи леса. А в 1976-м неприметная

поправка к этому закону разрешила «по усмотрению» исполь-

12Gifford Pinchot, The Fight for Conservation (1910; reprint; Seattle Univ. of Washington Press, 1967), 3.

# Континентальные штаты, за исключением Аляски. — Прим. перев.

13John Baden, “Destroying the Environment: Government Mismanagement of our Natural Resources,” National Center for Policy Analysis (Dallas, Tex.), Policy Report 124, October, 1986, 9.

14Randal O’Toole, Reforming the Forest Service (Washington, D. C.: Island Press, 1988), 20—21.

15Perri Knize, «The Mismanagement of the National Forests,” Atlantic Monthly (October 1991), 98—112.

зовать доход от продаж для покрытия «накладных расходов»16. Эти средства распределялись между всеми окружными конторами и поддерживали заинтересованность в продолжении лесозагото-

вок. Имея служащих в сорока шести штатах, Служба предоставляет фронт работ для многих частных лесозаготовителей. Все эти

люди рады надавить на Конгресс при первых признаках какихлибо изменений в законе. С 1976 года Служба охраны лесов вы-

рубила огромное количество леса, и вскоре ущерб стал заметен.

Но обычно его списывали на «алчность» лесопильных предприятий. Основную проблему замечали немногие, хотя О’Тул неод-

нократно писал о ней, а Перри Найз опубликовал разоблачитель-

ную статью в Atlantic Monthly.

Найз пришел в Службу охраны лесов в 1983 году в качестве добровольца. Подобно большинству американцев, он считал ее природоохранной организацией. У него было смутное представление, что эта контора продает древесину, но его потрясло то, что он обнаружил в заказниках Монтаны на реках Биверхед и Битеррут. «Лес на горных склонах вырублен начисто; террасами проложены дороги, и с весенним таянием снегов верхний слой почвы смывается в реки». Те же и даже худшие картины он находил повсюду в США. В горах площадь вырубленных участков составляет от 40 до 100 акров. Окутанные дымом от сжигаемых сучьев леса выглядят как поля сражений. «Служба охраны лесов уничтожает

наши леса в масштабах, сопоставимых с бразильскими»17, — за-

ключил он.

Поставленные с ног на голову стимулы подтолкнули менеджеров одного лесного заказника использовать необычные методы

добывания денег. Чтобы защитить естественную среду обитания

гризли в одном месте, они понастроили дорог в другом месте оби-

тания гризли, вырубили лес и продали его. Лесовосстановитель-

ные работы на этой вырубке менеджеры другого лесного заказника оплатили средствами от продажи древесины, полученными от сплошной вырубки другого участка. По сообщению Washington Post, в 1989 году в четырех лесных заказниках Северной Кароли-

ны Служба охраны лесов потратила 4,8 млн долларов на то, чтобы

срубить и продать лес на сумму 2,9 млн долларов18.

Частная компания вынуждена считать свои расходы на лесозаготовительные работы. Вот почему прибыль — превышение

16Randal O’Toole, Reforming the Forest Service, 2—4, см. также: Stephen Budiansky, “Sawdust and Mirrors: The Forest Service’s Unusual Book-keeping is Costing the Environment and the Public Plenty,” U. S. News & World Report, July 1, 1991.

17Knize, Atlantic Monthly.

18John Lancaster, “Tallying Cost of Logging National Forests,” Washington Post, October 20, 1990.

доходов над расходами — оказывается неожиданной защитни-

цей природы. Большинство дорог, построенных Службой охраны лесов, для частной компании были бы убыточны. Лесозаготовки на горных склонах, где лес разрежен и растет медленно, были бы

разорительны. Но когда за все платит налогоплательщик, а доход можно истратить на покупку офисной мебели и наем дополнительных работников, правительственное агентство ничего не

пожалеет, чтобы добраться до самых труднодоступных лесных

участков. Избавленный от заботы о прибыли государственный управляющий волен действовать с беззаботностью богатого мота. Экономическая ценность древесины, добываемой Службой охраны лесов, бывает ничтожна — обычно ее продают по де-

шевке, но ее экологическое значение очень велико, и для окру-

жающей среды было бы лучше, если бы деревья не вырубали. На частной земле их никто бы не тронул, потому что это экономически невыгодно.

Ко времени саммита «Планета Земля» в 1992 году спутниковые фотографии показали, что леса на северо-востоке США в опасности19. На пике своей деятельности Служба охраны лесов вырубала для продажи почти 12 млрд досковых футов древесины в год. Не-

согласные внутри Службы охраны лесов подняли шум, но общество

не поняло, что происходит20. Естественной реакцией было обвинить

во всем плохих руководителей. Президент Буш-старший хотел быть

«экологическим президентом», но ему никто не объяснил бюджетный механизм, стимулирующий Службу охраны лесов. Раздавались требования отправить в отставку Дейла Робертсона, возглавлявшего Службу с 1987 года. «Мы намерены стать экологически бо-

лее ответственными», — заверил он21. Но в его благих намерениях

никто и не сомневался.

Частная собственность — это система наказаний, дополняющих награды. Высокие издержки тормозят деятельность. Но именно таковы издержки в отдаленных местах, которые защитники природы хотят сохранить для будущего. Это именно те места, в ко-

торых вести дело без субсидий невозможно. Девственные леса не вырубить, пока не построены дороги, а добывающие компании не

всостоянии без субсидий разворачивать работы на шельфе.

В1990-е годы удалось снизить масштабы вырубки леса Служ-

бой охраны лесов, противопоставив политике политику. Закон об

исчезающих видах был составлен таким образом, что пятнистая не-

19Timothy Egan, “Citing Space Photos, Scientists Say Forests in the Northwest Are in Danger,” New York Times, June 11, 1992.

20John Lancaster, “Under Attack, Forest Service Chief Is Silent,” Washington Post, September 21, 1990.

21Timothy Egan, “Dissidents Say Forest Service Shifts Its Role,” New York Times, March 4, 1990.

ясыть получила своего рода «права собственности». Благодаря это-

му удалось уменьшить объем лесозаготовок вдвое. Но и политика не дремала. В 1995 году республиканцы в течение нескольких недель после победы на выборах провели через Конгресс «план спасения»,

разрешающий увеличить лесосеку, который, в конце концов, получил статус закона22. Союзники лесозаготовителей доказывали, что тысячи акров федеральных лесов, пострадавших от насекомых и по-

жаров, пропадут понапрасну, если их не срубить. В таких ситуациях

экологам следовало бы подумать дважды, прежде чем доверить свои

сокровища политикам. Они верят, конечно, что политиков можно

держать в узде. Но, когда потерявшие работу лесорубы звонят своему конгрессмену, защитники природы обычно обнаруживают, что их позиции не столь сильны, как им казалось. Приходится заново отвоевывать завоеванные некогда высоты.

Метод расширения финансирования Службы охраны лесов кажется ненормальным — стоит лишь представить министер-

ство обороны, расширяющее финансирование за счет развязыва-

ния войн по собственной инициативе. Но все правительственные агентства опасаются проиграть в битве за бюджетные ассигнования, и эта их вечная озабоченность и есть ахиллесова пята политики защиты окружающей среды. Чтобы не допустить сокращения

финансирования, агентства изобретают новые методы увеличения

спроса на свои услуги. Это вызывает немалое разочарование тех защитников природы, которые мечтают передать земли государству, чтобы вывести их из эксплуатации.

Рассмотрим Службу национальных парков, созданную

в 1916 году для «сохранения ландшафтов, а также расположенных на них природных и исторических объектов, животных и раститель-

ности и обеспечения возможностей использовать их для удовольствия, просвещения и вдохновения нынешнего и будущих поколе-

ний»23. В 1990-е годы появилось много сообщений о чрезмерном количестве посетителей в парках, об утоптанном грунте, о погибших и больных деревьях и о сокращении видового разнообразия. Давая

Конгрессу понять то, насколько велик спрос на ее услуги, Служба национальных парков хвастает данными о большом числе посетителей. Она утверждает, что в 1995 году в парках побывало 270 млн американцев — больше, чем все население Соединенных Штатов.

(В эту цифру входят и автомобилисты, проезжающие по дорогам,

подчиненным Службе национальных парков24.)

22Tom Kenworthy and Dan Morgan, “Panel Would Allow Massive Logging on Federal Land,” Washington Post, March 3, 1995.

23Alston Chase, Playing God in Yellowstone: The Destruction of America’s First National Park (Boston: Atlantic Monthly Press, 1986), 6.

24Jane S. Shaw and Richard L. Stroup, “How to Improve Our Parks,” Forum for

Applied Research and Public Policy, n.d.

Когда парки находятся в частных руках, число посетителей

можно регулировать с помощью платы за вход. Это и уменьшает спрос, и дает владельцам средства на уход за парком. Но ввиду того что национальные парки принадлежат государству, все

немного сложнее. По закону Служба национальных парков не может оставлять себе плату (небольшую) за вход. За исключе-

нием 15% входных сборов, доходы перечисляют в «общий ко-

тел» бюджета США. Точно так же поступают и другие агентства, такие как Служба охраны рыболовства и диких животных, Бюро

по управлению землями и Служба охраны лесов. Они не могут

использовать «рыночные» механизмы, а потому остаются в вечной зависимости от политики и бюджета, оплачивающего их рас-

ходы. В высоких показателях посещаемости заключается их шанс

на успех в борьбе за бюджетные ассигнования. При этом царящая в столице страны этика эгалитаризма отбрасывает идею повышения входной платы. Утверждают, что высокая плата за вход «больше всего ударит по бедным», и т.д.*

После острой политической борьбы в 1994 году Конгресс боль-

шинством в один голос утвердил закон о защите пустынь, в соответс-

твии с которым пустыня Мохаве должна была перейти под защиту Службы национальных парков. Но новый закон «почти немедленно увяз в топях бюджетной политики», как выразилась Washington Post25. Конгрессмен, представлявший округ Мохаве, бывший противником принятия закона, «убедил новое республиканское боль-

шинствов КонгрессенедаватьСлужбенациональныхпарковсредств

на управление новым заповедником, так что он фактически остался в управлении не столь строгого Бюро по управлению землями». За-

щитники природы были в ярости, но урок был очень нагляден: если

живешь политикой, то и умираешь от политики.

*Весной 1996 года комитет Конгресса по ресурсам одобрил поправку, разрешающую Службе национальных парков и другим агентствам повышать плату за вход и оставлять деньги в агентстве. В перспективе самые популярные парки, такие как Йосемитский национальный парк и мемориал Джорджа Вашингтона, пришли бы к самоокупаемости и, соответственно, обрели бы независимость от бюджета. По этой причине законопроект так и не стал законом. В случае его принятия соответствующие агентства лишились бы самого мощного бюрократического оружия, иногда именуемого «стратегия мемориала Джорджа Вашингтона». Если в период формирования бюджета возникает опасение, что ассигнования окажутся недостаточными, агентство сразу объявляет, что «сокращение ассигнований» вынудит их сократить часы посещения или вовсе закрыть для посещения самые популярные объекты. Это именно те парки, которые обрели бы независимость, если бы им позволили повысить входную плату и оставлять деньги себе.

25William Claiborne, “Mohave Caught in Dispute Over Man’s Relationship with the Desert,” Washington Post, May 28, 1996.