2008_Betell_T__Sobstvennost_i_protsvetanie

стую меньше зависит от закона, чем от требования вышестоящей власти.

Джозеф Шахт, знаток шариата, откровенно признал, что ис-

ламское право «до известной степени удовлетворяется теоретическими формулами» и «никогда не имело поддержки организованной власти». Решения суда могут отражать мнение улемов (правоведов), но могут и расходиться с ними. «Достаточно при-

знавать священный закон в качестве религиозного идеала, но не обязательно следовать ему на практике», — пишет он19. В том же духе в своей книге «Реформа права в мусульманском мире» британский ученый Норман Андерсон «предостерегает» читателя о том, что существует «зияющая пропасть между законом, ко-

торый учат и толкуют юристы, и тем, как этот закон применяется — или не применяется — в реальной жизни». Не может быть «никаких сомнений», признает он, что обсуждаемые им мусуль-

манские реформы, о ряде из которых разговор идет уже не первое столетие, имеют «не более чем академическое — и, кроме того, будем надеяться, образовательное — значение»20.

Что же касается средств правовой защиты в случае посяга-

тельств на собственность со стороны властей, Бернард Льюис попал точно в цель, когда написал: «Исламское право безоговорочно признает святость частной собственности, но история ислама открывает несколько иную картину, поскольку даже богатый человек никогда не мог защитить свою собственность от конфискации или секвестра»21. Он замечает, что незащищенность собственности в арабском мире «символизирует архитектура традиционных мусульманских городов, в которых кварталы и даже дома богатых людей смотрят внутрь двора, обнесенного высокой глухой

стеной».

Клиффорд Халлам, профессор литературы, преподававший в начале 1980-х годов в Эр-Рияде, делает аналогичное замечание о местной архитектуре, хотя, скорее всего, неверно ее толку-

ет. «Страх перед насилием, буквальным или метафорическим, безошибочно сквозит в уникальных чертах саудовской архитектуры, — пишет он. — Здесь не найдешь общественного здания

или частной виллы без неприступной стены, утыканной поверху

осколками стекла, не найдешь окна без решетки; на каждом шагу обрывки из страшного сна узника — замки, засовы, цепи, колючая проволока и острые пики оград. По сути дела, нынешний Эр-Ри-

19Joseph Schacht, An Introduction in Islamic Law (Oxford: Clarendon Press, 1964), 2, 205.

20Norman Anderson, Laws Reform in the Muslim World (London: Athlone Press, 1976), 161.

21Lewis, «Islam and Liberal Democracy”.

яд начал строиться не более 20 лет назад, но при этом он больше всего напоминает скопление крепостей»22.

То же самое было и столетия назад. Француз, посетивший Каир в конце XVIII века, описывает дома, «похожие на тюрьмы, по-

тому что они обращены к улицам глухими стенами; в такой стране крайне опасно иметь много окон; из предосторожности они даже входные двери делают очень низкими»23. Последнее делалось для того, чтобы наглые чиновники не могли ворваться в дом верхом на коне.

Исторические свидетельства целиком подтверждают заявление Бернарда Льюиса о том, что в арабских странах собственность издавна не имела надежной защиты. Те же свидетельства подсказывают ответ на важный вопрос, который историки не сумели должным образом сформулировать. Почему мусульманский мир вдруг начал так сильно отставать от Запада? Историки не

ответили на этот вопрос, потому что в недостаточной мере принимали во внимание институты, ставшие источниками западного процветания.

Собственность в истории

Высшей точки подъема Османская империя достигла в 1683 году, когда армия султана осадила Вену. Осажденный гарнизон предпринял неожиданную контратаку, и войска султана в беспорядке бежали. На следующий год были освобождены Афины, а в 1685- м от турок освободили столицу Венгрии. В зените своего могущества Оттоманская империя простиралась от Австрии до Персии, от Аравийской пустыни на юге до Марокко на побережье Атлантики. Но в XVIII веке в исламском мире начался заметный и необъяснимый упадок. Под властью Османской империи находились обширные совершенно неразвитые территории, которые мало затронули происходившие на Западе перемены, особенно те, что начались в результате Промышленной революции. Изменение в соотношении сил продолжилось в XIX—ХХ веках.

Сегодня историки предпочитают не использовать такие оце-

ночные понятия, как «подъем» и «упадок». «Вместо разговоров

об упадке, — пишет Альберт Хоурани в исследовании «История арабских народов», — правильнее, пожалуй, было бы сказать, что произошедшее было адаптацией оттоманских приемов правления и баланса сил внутри империи к изменившимся обстоя-

22Clifford Hallam, “Execution Day in Riyadh,” Commentary (February, 1986).

23C. F. Volney, Travels Through Syria and Egypt in the Years 1783, 1784 and

1785, 3rd ed. (London: G. Robinson, 1805), vol. 1, 5—8, 92—93, 175—179.

тельствам»24. Он затрудняется объяснить грандиозное измене-

ние в соотношении сил. В Европе выросло «техническое мас-

терство»; «карантинные мероприятия» обуздали смертоносные

эпидемические болезни. Маршалл Ходжсон посвятил «великому преображению Запада» обширную главу своего главного сочинения «Исламский проект». Он считал, что на Западе в период с конца XVI до конца XVIII века произошло «общее преобразо-

вание культуры», кульминацией которого стала Французская революция. И он принадлежит к тем немногим, кто понял, что Промышленная революция была не причиной, а следствием этого изменения. Но объяснить эту трансформацию он не сумел. Имел место «значительный рост производительности». Такие неологизмы, как «технический прогресс» или «технологизация», помогают пониманию произошедшего не больше, чем разговоры У. У. Ростоу о «начале развития». В одном месте он признает: «Пока еще не установлено, что обусловило время и место этого преображения»25.

Говорили, что Османская империя стала слишком обширной, и эффективно управлять ею стало невозможно. Финансы были «в беспорядке». Коррупция умножилась. «Всю энергию, необ-

ходимую для подготовки армии [султан] расходовал в гареме»26. Согласно Тойнби, турки не смогли «ответить на мощный вызов

Запада в силу несостоятельности их собственных институтов». При этом он писал об османской тирании как об «изумительной системе человеческой цивилизации». Она вознесла империю на «головокружительную высоту военного и политического ве-

личия»27. Централизация власти приводила его в такой восторг, что он не смог найти причин ее краха. Сами турки объясняли изменение в соотношении сил превосходством западного оружия.

Действительно, к тому времени корабли и пушки Запада были лучше, но почему же технический прогресс так и остался запад-

ным достижением?

Можно вспомнить значительные институциональные изме-

нения, произошедшие на Западе. Права человека не только были

определены в политической теории, но и оформились в законе и на практике. Возникла система конституционного правления. За-

падные правительства все в большей степени смирялись с тем, что

24Albert Hourani, A History of the Arab Peoples (Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 191), 250.

25Marshall G. S. Hodgson, The Venture of Islam, vol. 3 (Chicago: Univ. of Chicago Press, 1974), book 6, chap. 1.

26Will Durant and Ariel Durant, The Story of Civilization, vol. 8, The Age of Louis XIV (New York: Simon and Schuster, 1963), 425.

27Arnold Toynbee, A Study of History, 2nd ed., vol. 3 (London: Oxford Univ. Press, 1935), 42, 44, 47.

не имеют права вмешиваться в законопослушную деятельность

своих граждан. Собственность стала более защищенной, а государство заботилось о соблюдении договоров. Именно в период значительного изменения в балансе сил в западном мире возникла

идея прав вообще и в особенности права собственности. Результатом стал значительный подъем благосостояния.

Весьма примечательно, что в былые дни люди, бывавшие на Востоке, считали вопрос о защищенности и незащищенности собственности достойным внимания и даже важным. Экономисты классической школы иногда читали записки путешественников

исумели понять природу проблемы, существенной уже в то время. Адам Смит, веривший, как и Маркс, в «стадиальную» теорию истории, видел, что арабский мир еще пребывает на примитивной, «скотоводческой» стадии развития. «Примитивные народы», такие как татары и арабы, отметил он, часто живут «без вмешательства каких бы то ни было предписаний закона». У них «подобные предписания невозможны в силу того, что их имущество состоит из предметов потребления»28.

Во втором издании своего эссе «Опыт о законе народонаселе-

ния» Томас Мальтус приписал «жалкое состояние населения Тур-

ции», под которой он имел в виду Османскую империю, «природе правления», в частности, его деспотизму, дурным законам

и«вытекающей отсюда незащищенности собственности»29. Его

главным источником был французский автор Константин-Фран- суа Волни, замечания которого об особенностях каирской архи-

тектуры мы процитировали выше. Рассказ Волни о жизни под

тиранической властью мамлюков еще раз подтверждает то, что в мусульманском мире деспотизм правителей столетиями не знал

никаких ограничений.

Волни был поражен царившей в Александрии разрухой, зрели-

щем развалин зданий и занесенной песком гавани (в которую допускались только «мусульманские» суда). По пути в Каир он размышлял о том, что «арабы были умелыми завоевателями, но ни-

кудышными правителями, а потому уродливая система их власти

быстро обращалась в руины». Отступая от темы, он отмечает, что «политическая обстановка в этой стране очень отличается от европейской». Все, что видит или слышит путешественник в Египте, «напоминает ему, что он пребывает в стране рабства и тирании». Он делает вывод, что «здесь нельзя быть уверенным в защищен-

ности жизни или собственности. …Таково положение в Египте. Большая часть земли находится в руках беев, мамлюков и про-

28Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: ЭКСМО, 2007. С. 412.

29Thomas R. Malthus, The Works of Thomas Robert Malthus, ed. E.A. Wrigley and David Souden (London: Pickering, 1986), 2: 110.

фессоров права; число других владельцев крайне незначительно,

а их собственность обложена тысячью сборов. В любой миг нужно

выплачивать какой-нибудь налог или возмещать ущерб; здесь нет

права наследования недвижимости; все отходит к государству, у

которого потом все приходится выкупать»30.

В начале XIX века Мухаммед Али сумел сбросить власть мамлюков и стал пашой Египта. Но тирания лишь усилилась. Он «стал буквально собственником Египта», пишет Эли Кедури. «Истребив мамлюков, он заодно присвоил их земли». Под разными предлогами он конфисковал земли, выделенные на содержание мечетей

и на разные благотворительные цели. «Все права собственности

повисли в воздухе». Владельцев обязали представить документы

о наследовании или приобретении собственности, но чиновники

паши признавали подлинность этих бумаг только после получе-

ния взятки. При обмерах земли использовали укороченную из-

мерительную рейку, отчего площадь участков и земельный налог соответственно увеличивались31.

В «Повести о путешествии в Хорасан», опубликованной

в 1825 году, Джеймс Фрейзер живо описал увиденную им нищету

итиранию. Услышав названия Багдад, Буссора и Исфаган, пишет он, наивный европеец торопится вообразить «колонны, минареты

икупола». Он не ожидает обнаружить «массу нищеты, отбросов

иразвалин, которые открывают его ищущему взгляду лучшие из

этих городов». Фрейзер делает вывод, что «главным непосредственным препятствием к улучшению и процветанию Персии яв-

ляется незащищенность жизни и собственности, вырастающая из

природы правления. …Это неизбежно подавляет всякое усердие, потому что никто не станет трудиться над тем, что у него могут

тотчас же отобрать». Даже «самый знатный из персов», пишет он,

«не чувствует уверенности в своей жизни и собственности»32.

Втом же году был опубликован трактат Д. Р. Мак-Кулло-

ха «Принципы политической экономии». Автор указывает, что лучшие мозги не смогут создать богатство, если правительство

«не признает и не поддерживает право собственности». И в этом «главная причина нынешнего жалкого состояния оттоманских владений». Собственники низведены до положения временных пользователей, а потому «сравнительно беззаботны к будущему».

Подданные турок строят недолговечные жилища, потому что «для

них было бы счастьем заверение, что те рухнут в тот момент, когда они испустят свой последний вздох. При этом никудышном

правлении дворцы превратились в хижины, а города в деревни.

30C. F. Volney, Travels.

31Elie Kedourie, The World of Islam (London: Thames & Hudson, 1976), 325.

32James B. Fraser, Narrative of a Journey into Khorashan in the Years 1821 and 1822 (1825, reprint; Delhi: Oxford Univ. Press, 1984), 166, 190.

Ставшее издавна привычным отсутствие безопасности уничтожило самый дух предприимчивости».

Мак-Куллох провел важное различие между официальными

утверждениями и повседневной практикой. «Декларированные

налоги в Турции меньше, чем приходится платить англичанину, голландцу или французу, — написал он. — Но последние знают, что когда они заплатили правительству все положенные налоги, им позволено мирно наслаждаться остатками своего богатства или накапливать его; в отличие от этого подданные восточного деспотизма, вообще говоря, не могут быть уверены в том, что стоит

им заплатить установленные подати, не явится паша или один из его приспешников, чтобы отнять у них оставшийся фартинг!»33

Нассау Уильям Сениор, профессор политической экономии

вОксфорде, в середине XIX века побывал в Каире и Константинополе и оставил яркое описание нищеты и бесправия, царящих

вОттоманской империи. Он обнаружил, что Турция — общество, не знающее книг, дорог и правопорядка, что здесь нет среднего класса, общественного мнения, газет и почтового сообщения.

В этом обществе были приняты полигамия, необоснованные разводы и изоляция женщин; казалось, что здесь больше собак, чем

людей, и при этом большие участки незанятой земли, а во всех отношениях с властями участвовали взятки. Собственность неизменно была в опасности, а все, что не удавалось утаить от властей, оказывалось конфискованным. «Даже самый богатый знает, что через одно или два поколения его внуки или правнуки будут носильщиками или сборщиками хвороста». Вся власть была сосредоточена в руках султана, который украл «из казны больше тре-

ти налоговых сборов» и строил на берегах Босфора бесконечные бутафорские дворцы. Но он не мог ничего исправить, потому что

ничего ни о чем не знал. Описывая султана, армянский друг Сениора обозначил главный порок деспотизма: «Он не знает ничего ни о чем, если его министры не захотят рассказать ему. Он не читает, а если бы и читал, здесь нет прессы; он никого не видит, он

никогда никого не видел, за исключением своих зятьев и свояков,

своих женщин и слуг, а время от времени министра или посла,

которые приходят, чтобы запугать его или обмануть»34. Это могло бы сойти за описание иранского шаха в 1970-е годы.

За несколько лет до путешествия Сениора в Константинополь Маркс и Энгельс обменялись письмами о восточном деспотизме. На Маркса большое впечатление произвело сочинение «Путе-

33John R. McCulloch, Principles of Political Economy, 4th ed. (Edinburgh: A. And C. Black, 1849), 84—86.

34Nassau Senior, A Journal Kept in Turkey and Greece in the Autumn of 1857 and the Beginning of 1858 (1859; reprint; New York: Arno Press, 1977), 152— 153.

шествия в империю Моголов, 1656—1668», написанное французским врачом Франсуа Бернье. В книгу было включено письмо автора Жан-Батисту Кольберу, министру финансов Людовика XIV. В нем Бернье описывает обнищание, которое он увидел на Востоке: «О влиянии неукоснительно проводимой деспотической власти мы можем судить по нынешнему состоянию Месопотамии, Анатолии и Палестины, некогда великолепных равнин Антиохии и столь многих других регионов, в древности любовно возделанных, плодородных и многолюдных, а теперь заброшенных, во многих частях заболоченных, кишащих зловредными насекомыми и непригодных для жизни человека. Египет также

представляет собой печальную картину порабощенной страны. Более десятой части этой бесподобной территории было утеряно за последние восемьдесят лет, потому что никто не тратился на восстановление оросительных каналов и удержание Нила в его берегах. Низины здесь безжалостно затоплены водой и покрыты песком, на удаление которого нужны немалый труд и расходы».

Через несколько страниц после этих строк Бернье отмечает, что «Турция, Персия и Индостан не имеют представления о принципе meum и tuum по отношению к земле или другой недвижимости и, утратив уважение к праву собственности, которое является основой всего, что есть в мире ценного и прекрасного, поневоле очень похожи друг на друга в главном: они впали в одни и те же заблуждения и рано или поздно должны будут испытать естественные последствия этих заблуждений — тиранию, разорение и нищету»35.

В 1853 году в письме Энгельсу Маркс с восторгом цитирует

Бернье и добавляет: «Бернье верно подметил, что все проявления Востока — Турции, Персии и Индостана — имеют общую основу,

а именно отсутствие частной собственности на землю. Вот настоящий ключ даже к восточным небесам». Он не совсем верно

истолковал Бернье, который указывает, что права собственности на землю и «другую недвижимость» были утрачены на Востоке.

Но любопытно, что Маркс выделил именно этот пассаж и назвал его «настоящим ключом»36. Он всегда неверно судил о собствен-

ности, но неизменно признавал ее значимость.

«Отсутствие земельной собственности — это действительно

ключ ко всему Востоку, — ответил Энгельс. — В этом вся его политическая и религиозная история. Но как объяснить тот факт, что

жители Востока так и не дошли до стадии земельной собственности, даже в ее феодальном виде?» Он полагал, что причиной был

35Франсуа Бернье. История последних политических переворотов в государстве Великого Могола. М., 1936.

36Karl Marx, Friedrich Engels, Collected Works (New York, International Publishers, 1983), 39: 333—334.

главным образом «климат в сочетании с особенностями земли,

прежде всего с чрезвычайной протяженностью пустыни, простирающейся от Сахары через весь Аравийский полуостров».

Вэтих условиях орошение становится главным условием жиз-

ни, а потому и главной заботой населения или центрального пра-

вительства. В этом-то и была проблема: на Востоке у правитель-

ства было три главных занятия: финансы (ограбление своего населения), война (ограбление своего и чужого населения) и ор-

ганизация общественных работ. Британцы якобы пренебрегли

третьим из этих занятий, позволили ирригационным каналам прийти в негодность, и это объясняет «загадочное в ином случае

обстоятельство», что обширные пространства Востока, «некогда

заботливо возделываемые, теперь превратились в безводные пустоши». (Он ссылается на знаменитые развалины Пальмиры (в

Сирии), а также на руины в Йемене, Египте и Персии37.)

С этой переписки Маркса и Энгельса началось изучение «восточного деспотизма», с особым вниманием к тому, что спустя столетие Карл Виттфогель назвал «гидравлическими обществами». В книге «Восточный деспотизм» Виттфогель выдвигает те-

зис о том, что в таких «гидравлических» обществах государство

оказывается «необычно сильным», что, соответственно, делает частную собственность «необычно слабой». Предположение, что

именно необходимость в проведении широкомасштабных ороси-

тельных работ наделяет государство огромной властью и, соответственно, ведет к ослаблению прав собственности, не лишено интереса, но не слишком убедительно. Крупномасштабные про-

екты можно финансировать частным образом, и не во всех обще-

ствах с развитой системой орошения царит тирания38.

В1830-е годы наезжавшие в Европу чиновники Османской

империи начали замечать огромную разницу между застоем в сво-

ей стране и динамизмом Запада. Когда поживший в Париже егип-

тянин опубликовал (на арабском языке) описание европейских

конституционных процедур, он написал о том, что у подданного есть право на справедливое обращение, как о совершенной новинке,

чуждой мусульманскому миру39. Примерно в то же время турецкий

посол в Вене, рассуждая о главных различиях между Турцией и Европой, пришел к выводу, что европейский прогресс и процветание

зависят от «полной защищенности жизни, собственности, чести

идоброго имени каждой нации и народа, иными словами, от надлежащего применения необходимых прав свободы»40. А британский

37Ibid., 339—340.

38Karl Wittfogel, Oriental Despotism (New Haven, Conn.: Yale Univ. Press, 1957), 228—229.

39Lewis, Islam in History, 270.

40Ibid., 271.

генеральный консул в Турции, напротив, написал в 1876 году, что

«турки смеются над европейцами, которые говорят о своих “правах”, потому что, по их пониманию, любой, кто не использует свою силу к выгоде для себя, тот просто глупец»41.

Ислам и собственность

Эти долгие столетия угнетения было бы легко объяснить, если бы

в основополагающих документах ислама — Коране и высказыва-

ниях пророка и его спутников — удалось найти изречения, враждебные к частной собственности и свободе рынка. Но их нет. Коран учит, что все вещи в конечном счете принадлежат Богу, а люди — их «вице-регенты». Но исламские ученые не истолковали это в ущерб частной собственности. О том, что сам Пророк при-

знавал частную собственность, можно судить по тому, что Коран

устанавливает детальные правила наследования. Этих правил, которые, будучи изложены вкратце, гласят, что собственность сле-

дует делить между членами семьи, недостаточно, чтобы помешать

развитию свободного рынка.

Более того, Коран не озабочен неравенством богатства и не со-

держит призывов к перераспределению. Он даже особо предпи-

сывает не «домогаться того, чем Аллах в щедрости своей наделил одного больше, чем другого». Коран также подчеркивает конеч-

ное равенство всех в глазах Бога. Те, кто ждут появления капита-

листического ислама, могут истолковывать это как благоприятный

знак, потому что равенство перед законом — это, пожалуй, глав-

ное условие возникновения рыночной свободы. Максим Родинсон, безусловно, прав, когда в своей книге «Ислам и капитализм»

доказывает, что вину за отсутствие капитализма в исламском ми-

ре трудно возложить на Коран: «Есть религии, священные тексты

которых отвращают от экономической деятельности в целом, со-

ветуя последователям полагаться на Бога, который позаботится об их пропитании, или, в более частном случае, неодобрительно относятся к любой погоне за прибылью. Определенно иная ситуация с Кораном, который с одобрением относится к торговле и ограни-

чивается тем, что осуждает мошенничество и требует воздержания

от торговли в дни определенных религиозных праздников. Коран,

как честно признает современный мусульманин, не просто говорит, что не следует забывать о своей доле в этом мире, но также учит, что следует сочетать жизнь религиозную и материальную,

занимаясь торговлей даже во время паломничества, и доходит

41John Barker, Syria and Egypt Under the Last Five Sultans of Turkey (1876; reprint; New York: Arno Press, 1973), 1: 305, 318.

даже до того, что упоминает о торговой прибыли как о “божьих щедротах”»42.

Ислам столетиями был благожелателен к накоплению богат-

ства. Большая часть международных торговых путей либо начиналась в исламском мире, либо проходила через него. Те части

Ближнего Востока, которые первыми попали под власть ислама,

восприняли это событие как освобождение, возможно, потому, что при этом были аннулированы старые долги. Тирания стала суровой только в последние столетия. В XIX веке некоторые оттоманские правители подумывали о заимствовании у Запада мно-

гого, в том числе и принципа защищенности прав собственности.

Реформа не удалась, но в Турции и Египте сумели кое в чем продвинуться вперед. Дэниел Пайпс, автор книги «На пути Аллаха», считает, что «трудности носят временный характер, а вовсе не коренятся в исламе». Будь это иначе, рассуждает он, ислам не

был бы мировой силой в течение нескольких столетий после своего

возникновения43.

Однако в Коране есть места, вызывающие тревогу. Во-первых, он одобряет многоженство и развод. Если, как представляется вероятным, для успеха капитализма важна прочная моногамная семья, то такой подход создает трудности. В наши дни, однако, многоженство распространено только в элите, и не исключено, что сегодня в мусульманском мире семья стабильнее, чем на Западе.

Часто проблемой считают запрет процента, но здесь источником трудностей является не сам Коран, а последующее истолкование

слова «риба», которое большинство комментаторов понимают как лихву или ростовщичество. Это наводит на неожиданную

мысль, что более «фундаменталистский» подход, при котором

правоведы могли бы обращаться непосредственно к Корану, был бы настоящим экономическим освобождением.

Однако фундаментализм, понимаемый как «истовость», раз-

рушителен. Полиция благочестия, устремленная к спасению душ, не уважает частной собственности. В Саудовской Аравии назна-

ченный Рейганом торговый советник отметил: «Дом человека больше не его крепость». Неформальная полиция, Mutawa, без колебаний вламывается в частные дома и отправляет обитателей в тюрьму, если обнаруживает там нарушение шариата — алкоголь, незамужних женщин, прелюбодеяние. От этого не защищены ни

служащие посольства, ни богатые саудовцы. Богатый саудовский делец, влиятельный настолько, что в его доме побывал король,

стал жертвой полиции благочестия всего через пару месяцев пос-

42Maxime Rodinson, Islam and Capitalism, trans. B. Pearce (Austin: Univ. of Texas Press, 1978), 14.

43Дэниел Пайпс, интервью с автором, февраль 1993 г.