2008_Betell_T__Sobstvennost_i_protsvetanie

Глава 21 КИТАЙ, СОБСТВЕННОСТЬ

И ДЕМОКРАТИЯ

Недавние перемены в Китае не имеют прецедентов в ХХ столетии.

Все выглядит так, будто правящий класс и весь китайский народ вместе решили стать ведущей державой мира. Для этого стране нужно будет разбогатеть, допустить свободу рынков и преодолеть сковывающие последствия государственной собственности и коллективизации. Придется если не на словах, то на деле разрешить частную собственность. Ни западные элиты, ни политическая теория не предсказывали того поразительного факта, что страна начнет двигаться в этом направлении под руководством номинально

коммунистического правительства. Партия поняла, что для такой трансформации демократия — не самое главное, и она может даже оказаться помехой. И путь в этом направлении уже разведан китайцами Гонконга, Тайваня и Сингапура.

По названию и по официальной идеологии страна остается коммунистической, но практика радикально изменилась. Глубокая децентрализация власти — прямая противоположность социализму — была названа «социализмом с китайской спецификой». Позднее придумали выражение «социалистическая рыночная экономика». Таких слов, как «приватиза-

ция» и «частная собственность», по возможности избегали. Но в сентябре 1997 года, на XV съезде партии, звучали суж-

дения, близкие к социал-дарвинизму. Государственная промышленность получила предупреждение, что к ней может быть

применен принцип Герберта Спенсера — «выживание наиболее приспособленных». Это был капитализм «в самом грубом виде», сообщила Washington Post1. Присутствовавших на съезде французских коммунистов возмутило предположение, что они могут хотя бы помыслить о возможности последовать китайскому примеру2.

Сохранение власти в руках коммунистических функционеров, которые умудряются одновременно участвовать в бизнесе, по-

лучать от этого финансовую выгоду и направлять ход развития экономики, в целом располагает к известному риску отката на-

1Редакционная статья, “China’s Reach for Greatness,” Washington Post, September 21, 1997.

2Roger Cohen, “To Deplore Capitalism Isn’t Always to Fight It,” New York Times, September 21, 1997.

зад. Но когда двадцать лет назад начались великие преобразования, роль правительства ограничилась молчаливым признанием изменений, начатых по инициативе низов. И это было не-

малым достижением для коммунистического правительства. Все

произошло, как если бы китайское руководство вдруг прониклось мудростью Сэмюеля Джонсона: «Немного есть возможностей использовать человека более невинным образом, чем для зарабатывания денег»3. Получив возможность покупать потребительские

товары, — возможно, даже автомобиль или небольшой трактор, —

люди приобретут вкус к процветанию. Поэтому в большинстве они согласятся жить без политики. А партия сможет сохранить власть.

Интеллектуалы, разумеется, будут страшно разочарованы. Демократия, как было сказано, состоит в правлении посред-

ством гласности, а в органах гласности интеллектуалы научи-

лись доминировать. Поэтому они будут громко протестовать. Но народ не обратит на это особого внимания. Людям уже дали важнейшие права — право работать, зарабатывать и владеть плодами своего труда. Те, кто презирают «торговлю» и ценят политические права выше экономических, просто не поняли ситуации.

Изменения начались в деревне. Главными активистами были крестьяне, не состоявшие в партии. Все началось с того, что

в1978 году в сельской местности была восстановлена частная

собственность или ее эквивалент. В последующие 20 лет страна с невиданной скоростью продвигалась к рыночной экономике. Как утверждает Алвин Рабушка из Гуверовского института,

вэтот же период в Китае произошло самое значительное в исто-

рии сокращение налогов4. Экономика Китая росла впятеро быстрее, чем экономика США в XIX веке. Если и в следующем деся-

тилетии темп изменений будет столь же быстрым — а это весьма сомнительно — последствия почувствуют во всем мире. Как же

это произошло?

После коммунистической революции 1949 года земля была передана фермерам в знак признания их революционных заслуг.

Но права собственности или права распоряжаться ею они так и не получили. Потом, уже во имя революции, правительство начало отбирать землю. Частная торговля землей была запре-

щена. В сущности, государство предъявило притязания на весь

урожай. Сокращавшийся урожай государство изъяло для обеспечения городского населения. Затем последовала сплошная кол-

3The Oxford Dictionary of Quotations, 3rd ed. (New York: Oxford Univ. Press, 1979), 276.

4Alvin Rabushka, “The Great Tax Cut of China,” Wall Street Journal, August 7, 1997.

лективизация. Коммунистические выдвиженцы заняли место фермеров, которых с тех пор стали называть «крестьянами»*. Независимые хозяева превратились в сельских пролетариев, за-

рабатывавших «трудодни» под руководством местных функци-

онеров, большинство из которых ничего не понимало в сельском хозяйстве. Желание усердно трудиться исчезло.

Через десять лет после революции вся земля и все орудия про-

изводства были экспроприированы государством безо всякой

компенсации. В то же время удостоверения личности и суровые наказания препятствовали переезду «крестьян» из сел в города. Их и прикрепили к земле, и лишили права принимать решения об ее использовании. Целью революционного правительства было уничтожение «феодальных элементов» на селе. «Такое частное хозяйствование является экономической базой феодального режима, который разоряет фермеров, — написал Мао Цзэдун в 1943 году. — Единственный способ преодоления этой пробле-

мы — постепенная коллективизация»5.

Последовал голод 1959—1962 годов, вызванный катастрофи-

ческой программой ускоренной индустриализации, прозванной

«Большим скачком». Около 40 млн человек умерли от голода,

и почти все в сельской местности. Горожане получали еду по про-

довольственным талонам, но их не давали крестьянам, понявшим,

что на них идеология равенства не распространяется. Когда они решились пойти собственным путем, государство пригрозило лишить их всякой помощи, но это никого не испугало, потому что крестьяне и без того не получали от государства никаких благ.

Когда голод окончился, центральное правительство ослабило контроль над деревней. Крестьянам вновь позволили самостоятельно возделывать маленькие участки земли. Но последовала еще одна подготовленная властью рукотворная катастрофа — культурная революция. Отряды хунвейбинов, фанатично преданных председателю Мао, были натравлены на интеллектуалов и партийных функционеров, многих из которых сослали в деревню «на перевоспитание». Дэн Сяопин был сослан на трактороремонтный завод в провинции Цзянси. Его сына, ученого-физика, сбросили

* «Превратив «фермеров» в «крестьян», «традицию» в «феодализм», а «обычаи» и «религию» в «предрассудки», новая власть изобрела не только «старый порядок», который предстояло вытеснить из жизни, но и основные отрицательные критерии, указывавшие на новую сословную группу, по определению не способную творчески и самостоятельно участвовать в перестройке Китая». См.: Myron L. Cohen, “Cultural and Political Inventions in Modern China: The Case of the Chinese ‘Peasant’,” Daedalus 122 (Spring, 1993): 154 (“China in Transformation”)

5Kate Xiao Zhou, How the Farmers Changed China: Power of the People (Boulder, Colo Westview Press, 1996), 37.

с четвертого этажа, после чего он оказался полностью парализован. Вероятно, в последовавшие затем годы так называемой пер-

манентной революции был убит 1 млн человек. Но эта революция

породила такие хаос и анархию, что крестьяне в конечном счете сумели от этого выиграть. Вертикаль партийной власти оказалась разрушена.

Коллективным хозяйствам назначали нормы по поставке продовольствия, и некоторым производственным коллективам раз-

решили все, произведенное сверх нормы, оставлять себе. Колхо-

зы разделились на меньшие производственные единицы, бригады. Во многих случаях бригада объединяла членов одной семьи. Неотчуждение превышающего норму остатка урожая в западных

понятиях эквивалентно чрезвычайно регрессивному налогу, и это

решение стимулировало людей работать на пределе сил. В некоторых префектурах для укрепления трудовой самоотверженности партийные секретари давали обещание, что в ближайшем будущем политика не изменится6. Так возникла система семейного подряда и начался быстрый рост производства. Гарвардский социолог Эндрю Уолдер увидел в этом «перераспределение прав

собственности»: «Одним из важнейших латентных принципов

экономической реформы в Китае было широкое перераспределение прав пользования в рамках государственной иерархии, прошедшее сверху до самого низа, от правительственных ведомств до семей и индивидов. Самым значимым был демонтаж коллек-

тивного сельского хозяйства. Колхозная земля, которую обраба-

тывали члены производственных бригад, была передана домохо-

зяйствам по долгосрочным договорам. При общем сохранении обязательных нормированных поставок крестьянские семьи полу-

чили право самостоятельно принимать решения об использовании земли и продаже излишков продукции»7.

Фермеры получили право долгосрочной аренды, а не безуслов-

ное право собственности на землю. Формально земля осталась неотчуждаемой собственностью государства. В экономическом

плане, однако, это было эквивалентом восстановления частной собственности. Теперь у фермеров появилась уверенность в дол-

госрочных перспективах; семьи получили возможность заботиться

о своей выгоде. При выполнении нормы по поставкам сельхозпродукции остальная ее часть не облагалась налогом. Все излишки можно было отправить на рынок.

В конце 1977 года «фермерские семьи начали «откупаться»

от коллективных повинностей, заключая сделки с местными фун-

6Ibid., 49.

7Andrew G. Walder, China’s Quiet Revolution (New York: St. Martin’s Press, 1994), 7.

кционерами, — писала Кейт Сяо Жу в книге «Как фермеры изменили Китай». — Глава семьи давал обязательство выполнять все обязательные поставки и давал начальнику немного сверху»8. Эта система частных договоренностей об условиях подряда пос-

тепенно охватила все сельское хозяйство и перекинулась на другие сферы.

Ко времени смерти Мао Цзэдуна в 1976 году фракционная борьба расшатала партийное руководство. Сначала, по словам китайского министра сельского хозяйства, «руководители отвер-

гли систему семейного подряда». Ее сочли «отходом от системы

социализма»9. Принято считать, что реформу китайского сель-

ского хозяйства одобрил XI съезд партии в декабре 1978 года.

Одновременно для усиления стимулов партийное руководство

подняло цены на сельскохозяйственную продукцию. Кроме того,

крестьянам было официально разрешено подрабатывать на стороне. Но все эти меры, пишет Кейт Жу, «были латанием дыр старой коллективной системы».

Дэн Сяопин еще ранее поддержал прагматичный подход к сельским реформам, бросив знаменитую фразу о том, что неважно, какого цвета кошка, если «она ловит мышей»10. Тем не менее принятая в 1978 году резолюция, в подготовке которой он принимал участие, осудила систему коллективного подряда как незаконную11. Через три месяца, в марте 1979 года, письмо в People’s Daily объявило деколлективизацию угрозой социализму. Однако в итоге победил прагматический подход. Советник правительства по имени Чен Йицзи, вернувшийся в политику после многолетней ссылки в деревню, написал восхвалявший реформу доклад, который получил хождение в кругу высшего партийного

руководства. Когда крестьяне переходят на систему семейного подряда, написал он, производство увеличивается намного быс-

трее, чем при любой другой системе12. Неизвестно, какого цвета была эта кошка, но она поймала мышь. В конце концов партия

узаконила первоначально отвергнутую систему.

Книга Кейт Сяо Жу принадлежит к числу самых интересных из

всего, что написано о поразительном преобразовании Китая. Родившаяся в промышленном городе Вутане в 1956 году, она и сама

пострадала от культурной революции. В 1966 году ее отца, про-

фессора английского языка, уволили с работы и посадили в тюрь-

му как буржуазного интеллектуала. Ее саму выслали в деревню и прикрепили к бедной крестьянской семье. Условия жизни были

8Shou, Farmers Changed China, xxi.

9 Ibid., xii.

10Ibid., 51.

11Ibid., 63.

12Ibid., 64.

самые примитивные: без электричества, водопровода и туалета. Но у нее появилось много друзей, а в 1972 году ей удалось вернуться в город. Здесь она нашла работу на фабрике и научилась покорно выстаивать часы в продовольственных очередях. После того как колхозная система рухнула и частная собственность была фактически восстановлена, крестьяне начали привозить излишки продукции в города, и очереди за продуктами исчезли. «Когда

в1982 году я опять побывала в этой деревне, меня поразило, что

все изменилось до неузнаваемости, — пишет она. — Почти все строили себе новый дом. В рыночном обмене участвовала каждая семья. Застольные разговоры вертелись вокруг того, как заработать. С новыми заработками появился достаток. В каждой семье теперь был хотя бы один велосипед. Крестьяне были поглощены

мыслями о покупке телевизора или небольшого трактора»13.

Кейт Сяо Жу утверждает, что произошедшее в Китае было «движением стихийным, неорганизованным, не имевшим вождей и идеологии, аполитичным»14. Нет уверенности, что она знакома с идеей Фридриха Хайека о «стихийном порядке» рынка15. Но он и сам не смог бы сформулировать это лучше. Хайек, умерший

в1992 году, вероятно, не знал о том, что его стихийный порядок

смог восторжествовать в самой многочисленной и формально все

еще коммунистической стране мира. Если бы крестьяне проявили хоть малейшую организованность или политическую враждебность коммунизму, государство расправилось бы с ними с той же свирепостью, какую проявило позднее на площади Тяньаньмэнь.

Крестьяне лишь казались организованными, так как все они искали аналогичных возможностей и рыночных ниш. У них был общий

враг – государство и его чиновники, многих из которых можно

было привлечь в союзники, потому что они и сами страдали от пут

социалистического режима.

Новая политика распространилась за пределы сельского хо-

зяйства. Хотя из 1,2 млрд китайцев две трети все еще живут в де-

ревнях, доля занятых в сельском хозяйстве быстро уменьшается16. За период 1978—1996 годов этот показатель сократился с

75 до 50%. Японии на аналогичное изменение потребовалось

13Ibid., preface.

14Ibid., chap. 1.

15Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. М.: Новости, 1992. С. 16 и сл. В феврале 1998 года в Китае была опубликована и мгновенно распродана книга Хайека «Конституция свободы». «Мы на себе испытали то, о чем пишет Хайек», — сказал переводчик книги Ден Женьлай. Экономист Мао Юши организовал форум, посвященный этой книге, в котором участвовали «буквально все сливки китайских прогрессистов» (“China’s Road from Serfdom,” Wall Sreet Journal, May 12, 1998).

16Доклад Всемирного банка о Китае, сентябрь 1997 г.

60 лет. К тому же из-за строительства жилья и деловых зданий уменьшилась площадь сельскохозяйственных земель. Благодаря надолго отложенной индустриализации страна смогла воспользо-

ваться преимуществами новых технологий, делающих возможным

создание дешевых производств на дому. Под покровительством местных властей начали возникать новые производства, преимущественно потребительских товаров. Многие из них развились из колхозных ремонтных мастерских коммунистического периода.

Сегодня в Китае около 2,5 млн таких предприятий, на которых

работает более 125 млн человек. Последние 15 лет они наращивали объем производства на 20% в год, вдвое быстрее, чем в сред-

нем по стране.

В Китае граница между государственным и частным не столь отчетлива, как на Западе. Высокопоставленный чиновник, по-

могающий компании пробраться через лабиринт коммуни-

стических запретов и рогаток в обмен на долю в собственности, «коррумпирован», но лишь с точки зрения людей Запада. Что прикажете думать о «члене коммунистической партии», чье имя названо в статье Wall Street Journal, у которого в Шанхае компания по оформлению интерьеров «за три года расширилась с 9 работников до 1200», а сам он в 1997 году заявил: «Если попасть “точно в десятку”, рынок откроет все ворота»17? Многие фирмы, принадлежащие Народно-освободительной армии, — некоторые из них настолько эффективны, что продают

изготовляемые ими потребительские товары через торговые се-

ти Nordstrom, K-Mart и Wal-Mart, в том числе игрушки, спортивные товары и рыбу для ресторанов быстрого питания, — это гибриды, неизвестные на Западе18.

Система позволила правительственным функционерам одновременно и использовать свое политическое влияние, и преследо-

вать собственные финансовые интересы. Сначала это подстегнуло правительство и послужило ему хорошим стимулом для преодо-

ления оцепенения, созданного коммунистическим регулирова-

нием и запретами. Но проблема заключается в том, что комплот из бизнесменов и чиновников способен употребить свое влияние

для удушения конкуренции. Это как если бы руководитель Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов смог заняться производством сигарет, а затем

напустил бы свое ведомство на конкурентов, предоставив имму-

нитет собственной компании. Трудно представить, как подобная система может избежать самой пагубной монополизации.

17Kathy Chen, «Opening Doors: China Us Encouraging Private Home Buying. And It Is Rising Fast,” Wall Street Journal, July 16, 1997.

18Lena H. Sun, U.S. is Big Market for Firms Owned by Chinese Military, Huge Amounts of Goods Linked to PLA,” Washington Post, June 24, 1997.

Новый опыт Китая заставляет нас также пересмотреть свое

понимание роли местных властей. Говорят, что в Китае предприятия, принадлежащие местным администрациям, ближе всех к идеалу рыночной экономики. В отличие от традиционных го-

сударственных предприятий, они не в состоянии выжить, если их расходы окажутся выше доходов. Зачастую они имеют деловых партнеров в Гонконге и на Тайване, а их продукции приходит-

ся выдерживать мировую конкуренцию. Что до отсутствия эко-

логического контроля, то Стив Мафсон написал в Washington Post: «Местные администрации, будучи главными совладельцами и надзорной инстанцией, сталкиваются с конфликтом интересов»19. Проще говоря, надзор и регулирование обходятся дорого, а прибыль этих предприятий нужна для финансирования дорог, больниц и начальных школ. Для крестьян, которые только-только вышли из состояния крайней нищеты, эти удовольствия дороже одобрения агентства по охране окружающей среды.

На национальном уровне сохранились традиционные госу-

дарственные предприятия, использующие труд от 75 до 100 млн рабочих. Однако к 1997 году их доля в совокупном производстве

страны быстро снижалась, а предоставленные им субсидии со-

ставляли миллиарды долларов. В качестве центров занятости они

составляют значительную часть сохраняющегося влияния ком-

мунистической партии. Их приватизация — политически риско-

ванный шаг, оставляющий без работы миллионы людей. Тем не

менее на съезде партии в 1997 году председатель Цзян Цзэминь объявил, что число подобных предприятий будет резко сокращено. Слово «приватизация» не было произнесено. Предприятия будут акционированы, а компании станут “публичными”»20.

Нет сомнений, что впереди страну ждут большие трудности. New York Times отметила: когда старый завод, руководство которого назначено местной администрацией, превращают в акционерную корпорацию, «новые хозяева могут захотеть уволить рабочих и переоборудовать предприятие для выпуска конкурен-

тоспособной продукции». Если так, «будет ли местный руководитель коммунистической партии сидеть сложив руки и глядеть, как сотни рабочих вышвыривают за ворота?» Или он заявит, что безработица и без того уже слишком высока и что «увольнения

угрожают “стабильности”, поскольку в Китае нет системы соци-

ального обеспечения?»21

19Steven Mufson, “China’s Fields Yield to Factories,” Washington Post, July 22, 1996.

20Steven Mufson, “China to Cut Most State-Owned Firms: Planners Declare They Will Practice ‘Survival of the Fittest,” Washington Post, September 15, 1997.

21Seth Faison, “A Great Tiptoe Toward Beijing Talks of More Private Enterpriser But Seems Unlikely to Stay Out of Its Way,” New York Times, September 17, 1997.