2.2. В. Зомбарт: идеалы социальной политики

«Кружок (союз) социальной политики» был основан в 1872 г. Наряду с экономистами среди членов союза были и выдающиеся социологи В. Зомбарт и М. Вебер.

Свое программное сочинение «Идеалы социальной поли­тики» Вернер Зомбарт (1863-1941) начинает с признания, что из всех социальных наук наука о политике оказывается едва ли не самой заброшенной. Особого прогресса в этой области ученый не замечает. Большинство научных работ по данной тематике уста­рели, в связи с чем остается только надеяться, что в ближайшем будущем наверстаются все упущения. И это в «век социальной политики!» - возмущается автор книги⁵⁰.

Работа Зомбарта представляет читателю широкий обзор научной литературы по данной теме. Автор обращается к исто­рии развития социальной политики в XIX в., соотносит ее с пере­довыми политическими и социальными течениями⁵¹.

Определение социальной политики

В определении исходного понятия политики Зомбарт при­держивается формулировки, данной Гольцендорфом⁵², который

104

105

рассматривал политику «как науку, трактующую о государстве и обществе». При этом государство должно пониматься в широ­ком смысле слова, как «общественный организм».

Зомбарт развивает это исходное определение. «Полити­ку, - пишет он, - следует подразделять на две большие области, согласно двум сферам государственной деятельности, которая или имеет целью охранять интересы одного рода общественной организации против других - отсюда политика "внешняя", "на­циональная" - или, если она направлена на то, чтобы формиро­вать, изменять, усовершенствовать в известном определенном на­правлении социальный строй внутри государства, то политика "внутренняя", "социальная" в широком значении слова»⁵³. По­следняя, в свою очередь, включает в себя и «социальную полити­ку» в собственном узком смысле слова. Именно ей и посвящает Зомбарт свою работу.

Отвечая на вопрос, что такое социальная политика, автор приходит к выводу, что не так-то просто дать сколько-нибудь разумный ответ. «В большинстве случаев, - полагает Зомбарт, -оказывается, что некоторые авторы и не имеют собственного мнения на этот счет или имеют лишь свой чисто личный взгляд. В наше время считается даже вполне возможным написать целую книгу о "социальной политике", не отдавая себе ясного отчета в том, какое понятие скрывается под этим названием»⁵⁴.

Зомбарт обращается к определению А. Вагнера: «Под соци­альной политикой мы разумеем такую государственную полити­ку, которая стремится бороться с аномалиями в области процесса распределения путем законодательства при помощи администра­тивной власти»⁵⁵. Это определение не вполне его устраивает. Зомбарт не согласен с пониманием социальной политики как распределительной. Более приемлемым Зомбарт считает опреде­ление, данное фон Брюллем («Социальная политика», 1896): «Социальная политика, или учение об обществе в узком смысле слова, - это та отрасль государственных наук, которая зани­мается вопросом об отношениях правительства к отдельным про­дуцирующим единицам (или сословиям) и их насущным инте­ресам именно в сфере экономической»⁵⁶. Но и здесь Зомбарт не может обойтись без критики. Он считает, что определение со­циальной политики должно основываться на положениях теории

социальной стратификации, учитывать особенности разных хозяйственных систем, предлагая - как следствие - возможные мероприятия экономической политики, способные поддержать или, наоборот, разрушить эти системы, - биржевые реформы, освобождение крепостных, торговые договоры, охрана труда и пр. Следующий шаг в его рассуждениях: какие мероприятия экономической политики относятся к обеспечению благополу­чия отдельно выделенных классов независимо от особенностей существующей экономической системы. Прежде всего это попе­чительство о бедных, принудительное социальное страхование, налогообложение торгово-промышленных предприятий и др. Эти мероприятия представляют два уровня социальной полити­ки. Первый уровень Зомбарт обозначает в определении социаль­ной политики: «Под социальной политикой разумеем мы сумму таких мероприятий экономической политики, которые имеют своей целью или следствием сохранение, поддержание или унич­тожение, отрицание определенной хозяйственной системы или части ее»⁵⁷.

Второй уровень касается мероприятий, направленных на поддержание благосостояния отдельных лиц или групп, вне зависимости от существующей экономической системы. Так об­разуется социальная политика первого и второго порядков.

Сущность социальной политики

Зомбарт обращается к вопросу о сущности социальной по­литики. Для выяснения он предполагает необходимым решить две задачи: во-первых, следует определить смысл и значение по­литики вообще и социальной политики в частности. Во-вторых, надо выделить характеристики социальной политики, которыми она отличается от всех других «видов политик».

Рассматривая политику в широком смысле слова, Зомбарт обращает внимание на то, что если всякая политика есть реаль­ная деятельность, то она, очевидно, покоится на «идее реализа­ции свободно избранных целей», не в том смысле, что это есть до­бровольное и произвольное стремление к некой фантастической Цели, а в том, что политика (как всякая реальная деятельность) невозможна без влияния единичной воли на естественную необ-

106

107

ходимость совершающегося. Автор ссылается на Дж.Ст. Милля, который писал в работе «Логика»: «Как ни безусловны законы социального развития, но они не могут быть более безусловны и непреложны, чем законы природы. И все же человеческая воля может эти последние обратить в орудия для достижения своих целей, и чем выше в культурном отношении человек, тем в боль­шей степени является он господином своей природы»⁵⁸.

Идеалы социальной политики

Каковы же идеалы социальной политики? «Господствует убеждение, - пишет Зомбарт, - что идеалы социальной политики не черпаются из самой хозяйственной жизни, но из других сфер; что хозяйственно-политическая деятельность вытекает не из чи­сто экономических потребностей, а из других человеческих по­буждений»⁵⁹.

Зомбарт называет основные сферы (этика и религия, расо­вая гигиена и национализм) возможного влияния на формирова­ние социальной политики и последовательно рассматривает каж­дую из них.

Этико-социальная точка зрения есть, по существу, точка зрения так называемой этической школы политической эконо­мии. Суть этико-социального воззрения, согласно мнению учено­го, заключалась в следующем: «Мы приступаем к оценке сущест­вующего порядка социальной жизни с чисто моральной меркой и, если находим уклонение от правил морали, то наблюдаем дур­ные, то есть нравственно несовершенные проявления в хозяйст­венном обиходе. И поэтому, желая их устранить, взываем к спра­ведливости»⁶⁰.

Основные цели данного направления можно определить как «подчинение противоречия частичного развития требова­ниям общего, индивидуального развития гармонии целого - в об­щем все человеческое развитие привести к общей цели - высшей морали»⁶¹.

Зомбарт не во всем согласен с данным подходом. Откуда берется критерий морали? Каким образом из трудов представи­телей данной школы вытекает этическая точка зрения? Эти и многие другие вопросы остаются без ответа.

Обращаясь к теме религиозных оснований для уяснения сущности социальной политики, Зомбарт рассматривает пози­цию христианского социализма: «Среди социалистов религиоз­ного направления, или (так как христианство признается единой религией, которой питается социальная политика) среди хри­стианского социализма, выделяются два направления: евангели­ческое и католическое. Христианская религия приняла впервые социальную окраску с тех пор, как старые государственные устои в странах Западной Европы начали расшатываться. Своей един­ственной задачей она ставит, кроме актов милосердия к бед­ным, - приносить утешение, если в какой-либо сфере социальной жизни чувствуется в этом потребность»⁶². Эта позиция не пред­ставляется Зомбарту убедительной.

Поскольку ни одна из названных и рассмотренных пози­ций не убедила автора в своей основательности, не помогла в его поиске подлинных смыслообразующих черт социальной по­литики, он задается вопросом: может ли религия, этика или еще какая-либо дисциплина поставить цель для социальной поли­тики, признается ли господство чужого идеала в области со­циальной политики или надо предоставить ей в этом отношении автономию?

Зомбарт пытается выяснить сущность самостоятельного социально-политического идеала: «Всякая социальная политика всегда всеобща в том смысле, что она охватывает равномерно все отрасли хозяйственной жизни... Всякая сознательная целесооб­разная социальная политика должна быть непременно классовой политикой»⁶³.

Это противоречивое рассуждение автор обосновывает тем, что социальная политика распространяется на социальные клас­сы, а не на произвольно созданные категории личностей. Следо­вательно, социальная политика направлена на защиту интересов только отдельных классов. Это становится очевидным, если учесть, что внутренняя жизнь государства характеризуется раз­нообразием интересов, которые непременно в каком-либо пункте оказываются противоречивыми и непримиримыми. По мнению автора, та социальная политика, которая имеет в виду одновре­менное содержание и защиту двух взаимно исключающих друг Друга хозяйственных систем, очевидно является непланомерной

108

109

и может замедлить темп развития. Социальная политика должна соответствовать развитию экономической жизни.

Вопрос о содержании социальной политики состоит в сле­дующем: если целесообразная социальная политика непременно должна быть классовой именно как политика систем, то какой же социальный класс, какая экономическая система являются наи­более удовлетворительными? Если известные человеческие тре­бования признаются справедливыми, то какова в таком случае должна быть социальная политика?

Справедливыми требованиями Зомбарт признает следую­щие: сохранение и увеличение современных культурных богатств, поддержание и укрепление национального могущества, «природо-сообразный» прирост населения, улучшение материальных усло­вий жизни и, возможно, полное освобождение людей от труда.

В связи с этим «здравая социальная политика должна ста­вить себе задачей возможную поддержку того социального клас­са, который является представителем экономического прогресса, потому что только таким путем осуществится ее идеал - широкое развитие производительных сил, достижение которого необходи­мо в интересах культуры»⁶⁴.

Каково же истинное значение социальной политики? «Ис­тинная политика, - завершает свое изложение Зомбарт, - должна делать свое собственное дело, не задаваясь какой-либо посторон­ней целью, но ее дело только в том, чтобы уровнять и очистить путь, по которому человечество пойдет вперед во всей своей славе к высшим целям — духовному совершенству, к свету и свободе»⁶⁵.

2.3. К. Поланьи: социальная политика в условиях становления рынка*

«Утверждая, что изучение Спинхемленда означает анализ истоков цивилизации XIX в., - писал К. Поланьи в работе "Вели-

* В основу этого параграфа положен текст доклада, прочитанного автором на Международном симпозиуме, посвященном 60-летию выхо­да в свет книги К. Поланьи «Великая трансформация» (Москва, 21 ок­тября 2004 г.).

кая трансформация" (1944), - мы имеем в виду не только его эко­номические и социальные последствия и даже не определяющее влияние, которое оказали эти последствия на современную поли­тическую историю, но тот, как правило, неизвестный нашему по­колению факт, что все наше социальное сознание формировалось по модели, заданной Спинхемлендом»⁶⁶.

В «Великой трансформации» мы находим историю со­циальной политики, ее истоки и перспективы развития; причем не только историю ее становления в Великобритании, но и об­щую оценку этого феномена (как института и сферы деятель­ности государства), соотнесенность социальной политики с эко­номикой, правом, политической ситуацией. Этой проблематике Карл Поланьи (1886-1964) посвящает несколько глав, и прежде всего знаменитую седьмую - «Спинхемленд 1795».

Возникновение рынка поставило перед обществом задачу создания механизма, противостоящего рынку, а именно социаль­ной политики, которая компенсировала бы социальные пробле­мы, порождаемые рынком в общегосударственном и в итоге в гло­бальном масштабе. Поланьи пишет: «Экономические преимуще­ства свободного рынка труда не могли компенсировать порож­денные им социальные бедствия. Потребовалось создать новый тип регулирования, чтобы, как и прежде, защищать труд, только теперь уже - от действия самого рыночного механизма»⁶⁷.

Парадоксы социальной политики

Поланьи не просто излагает^историю социальной поли­тики, он соотносит ее с основными проблемами человеческого существования. История человечества полна неразгаданных тайн, а душа - парадоксов. Один из них таит в себе проблема «долженствования труда».

Общепринято, что человек, чтобы жить, должен трудиться, добывать или производить. Но постепенное социальное расслое­ние привело к тому, что появился слой людей, имеющих сред­ства, которые освобождали их от необходимости и, соответствен­но, обязанности трудиться. В одних обществах это разрешалось, в других, наоборот, каралось ссылкой, конфискацией имущества. Вместе с тем всегда были люди, не имевшие средств к существо-

110

111

ванию и уклонявшиеся от труда - нищие, попрошайки, прижива­лы и др. Общество должно было каким-то образом заниматься их обеспечением. Так или иначе прецедент имел место, и возникла проблема обязательности труда.

В седьмой главе своей книги Поланьи пишет о так назы­ваемом законе Спинхемленда, который вводил право существо­вать не работая как систему, как практику, как «право на жизнь». Безусловно, в основу закона было положено требование обяза­тельной работы, доплата полагалась лишь работающим. Но, как мы знаем, последствия Спинхемленда оказались столь плачевны­ми, что иначе как развращающим этот закон не назовешь. Люди получили реальную возможность не работать. При новом режиме «экономического человека» никто не стал бы работать за плату, если он мог обеспечить себе средства к существованию ничего не делая.

Усердно навязываемая в СССР легенда «о праве на труд», обеспеченном советским гражданам их государством, привела к такой казусной трансформации общественного сознания, что значительная часть граждан поверили в существование потреб­ности в труде как одной из высших человеческих потребностей. Однако если мы вспомним знаменитую пирамиду потребностей А. Маслоу, то потребность в труде там не обозначена ни на одном из уровней.

И даже если не доверять Маслоу, то здравое размышление убеждает нас, что природой ни в ком не заложена потребность в труде. Это касается не только человека. Животное в естествен­ной среде добывает пищу, потому что голодно. В зоопарке оно не стремится эту пищу добывать - оно хочет есть, и его кормят. Когда животное может не бороться за существование, за выжива­ние, оно и не борется.

Человек же, если его кормить (обобщенно говоря), тоже не захочет работать. Биологически предопределен цвет волос, глаз, темперамент и др. Можно родиться холериком, но это не основа­ние стать трудоголиком. Трудоголиками в основном становятся от плохой организации досуга, что также есть просчет социаль­ной политики, недопонимание ее задач. В итоге получается, что природой не заложено то, что может стимулировать человека к труду.

Социальная политика, таким образом, должна искать пути решения не только очевидных социальных проблем, но и от­вечать за разработку идеологии, мотивирующей тот или иной вариант участия граждан в жизни государства.

Проблема бедности и социальная политика в XIX в.

Индустриализация, рост городов и рабочего класса неиз­бежно вели к исчерпанию традиционных сетей обмена, что сти­мулировало централизацию государственного и благотворитель­ного вмешательства для «предотвращения и терапии» социаль­ных проблем, первой из которых была, конечно, бедность. «Бед-ноцентристская» социальная политика сохранялась примерно до середины XIX в.⁶⁸

Бедность, голод и нищета издавна сопровождали человече­ский род, но переход к индустриальному обществу придал им не­виданные ранее масштабы. К их изучению обратились социологи, экономисты, политики, а это, в свою очередь, положило начало формированию будущих концепций современной социальной политики. Представители разных научных школ и направлений предлагали возможные выходы из сложившейся ситуации, объ­ясняли причины распространения бедности и нищеты. Согласно Поланьи, чтобы справиться с надвигавшейся опасностью, чело­век был обречен либо перестать размножаться, либо сознательно приговорить себя к уничтожению через войну, мор, голод и по­рок. А то, что ограниченность запасов пищи и безграничная спо­собность человечества к размножению пришли в противоречие именно тогда, когда перед людьми внезапно открылась перспек­тива беспредельного роста материальных благ, делало иронию истории еще более жестокой. I

Поланьи отмечает парадоксальность сложившейся ситуа­ции: в двух шагах от возможного благоденствия человечество оказалось в ловушке бедности как следствия развития демо­графических процессов. Таких свидетельств парадоксальности и антиномичности человеческого существования можно найти великое множество, стоит лишь обратиться к проблематике эко­номического развития, труда, собственности, производства, госу­дарства, права и пр.

112

113

XIX в. породил противоречия: рынок и государственное регулирование; свободная конкуренция, laissez-faire и контроль со стороны государства. Возникли и другие пары противоречий, такие как рынок труда и плановое трудоустройство, занятость и безработица.

Поланьи вводит понятие двойного процесса: «Его можно представить как действие в обществе двух организующих прин­ципов, каждый из которых ставил перед собой специфические институциональные цели, опирался на определенные социаль­ные силы и использовал характерные для него методы. Одним из них был принцип экономического либерализма, стремивший­ся к созданию саморегулирующегося рынка, опиравшийся на поддержку торгово-промышленных слоев и в качестве своей ключевой установки широко использовавший laissez-faire и сво­бодную торговлю; другим был принцип социальной защиты, имевший своей целью охрану человека, природы, а также произ­водственной организации, опиравшийся на неодинаковую под­держку тех, кого пагубное влияние рынка затрагивало самым не­посредственным образом - прежде всего, но не исключительно, рабочих»⁶⁹.

Вернемся к упомянутой мифологеме «долженствования труда», непосредственным образом сопряженной с такими пара­ми категорий, как бедность и богатство, занятость и безрабо­тица, трудолюбие и леность. Путем небольших смысловых транс­формаций они превращаются в философские вопросы: рабо­тать или не работать⁷⁰, иметь или не иметь и вообще - быть или не быть.

Почему мы обращаемся к этим противопоставлениям? Потому что от их разрешения зависят ответы на следующие вопросы: бедный человек не хочет трудиться или не может? Помогать бедным людям или «отпустить их в свободное плава­ние»? Делать ли это во избежание социальных потрясений? Как совместить решение проблем бедности и нищеты с организацией трудоустройства, обеспечением общественного спокойствия, ста­бильности, ростом благосостояния?

Универсальная социальная помощь и ее последствия, како­выми обернулись новации Спинхемленда, отнюдь не преду­сматривались основоположниками радикального либерализма.

П. Розанваллон, отсылая читателя к анналам французской исто­рии, пишет, что «революционеры 1789 г. рассматривали право на социальное вспомоществование как право ограниченное, причем ограниченное двояко. Во-первых, оно ограничивалось рамками того, что могло быть гарантировано через применение универ­сального правила, во-вторых, ограниченной оказывалась сама сфера применения этого права, которое тем самым приобретало непостоянный и как бы остаточный характер. Казалось, такой подход подтверждался всем ходом общественного прогресса, происходившего на базе растущего разделения труда и все боль­шего распределения частной собственности. К тому же для деяте­лей революции 1789 г. было характерно отрицательное отноше­ние к праздности, которую они готовы были трактовать как по­рок, поощряемый деспотизмом и, следовательно, также подлежа­щий известному ограничению»⁷¹.

Одно из решений проблемы бедности было найдено и свя­зано с так называемыми работными домами. Введение практики работных домов в Англии XIX в. - серьезное социально-эконо­мическое и социально-политическое решение. Сегодня евро­пейский человек негативно воспринимает само упоминание этого социального института. Эта рефлексия оправданна и на­веяна в основном романами Ч. Диккенса. Поланьи также дает не­гативную характеристику системе фактически принудительного трудоустройства бедняков, их вынужденного обращения в работ­ные дома и унизительного образа жизни. «Благопристойность и самоуважение, выработанные столетиями размеренной, добро­порядочной жизни, быстро улетучивались среди разношерстного сброда обитателей работного дома, где человек должен был осте­регаться, как бы его не сочли более в материальном смысле бла­гополучным, чем его соседи»⁷².

Открытие работных домов было следствием принятого в 1834 г. Закона о бедных и отмены ^кона Спинхемленда. При­нятие этого закона коренным образом меняло ситуацию на рын­ке труда, должна была измениться и социальная политика госу­дарства.

Итак, еще один парадокс, о котором напоминает Поланьи, -возрождение работных домов - должно было стать дополнитель­ным (хотя и негативным) стимулом поиска работы.

114

115

Расхожее мнение представляет социальную политику Анг­лии воплощением идей либерализма. Однако обращение к фак­там истории часто демонстрирует обратное⁷³. Прежде всего, госу­дарство не отказалось от вмешательства не только в решение со­циальных вопросов, но и в экономическую практику. С отменой универсального распределения пособий у работников появились стимулы к труду, и произошло это не стихийно, а в результате принятия социально-политического решения. Так, с одной сторо­ны, восстановление работных домов в определенной мере можно было рассматривать как решение проблемы социального надзора и призрения за нищими, пауперами, люмпенизированными слоя­ми городского населения (социально опасными слоями), с дру­гой - это было трудоустройство и хотя бы в какой-то степени выполнение общественно полезных функций. Наконец, ужасы пребывания в работных домах стимулировали людей начать самостоятельный поиск работы. Таким образом, работные дома в Англии представили истории попытку решения проблемы бед­ности, бродяжничества и трудоустройства в рамках государ­ственной политики (а не локальной благотворительной помощи).

Работные дома как таковые давно ушли в прошлое. Однако еще не решены проблемы бродяжничества, нищенства, нежела­ния работать. До конца не выяснено, что это - социальные или психологические болезни человечества?

Поланьи в работе «Великая трансформация» прослеживает пути формирования современной социальной политики. Книга написана в середине XX столетия, что позволило автору оцени­вать предшествовавшие итоги, соотнося их с современными реа­лиями. Обращаясь к изучению произведения «Великая транс­формация», ученые и политики, выстраивая новые модели и кон­цепции социальной политики XXI в., могут многое осознать и переосмыслить, опираясь на опыт истории и его трактовку зна­менитым экономистом, историком и социологом.

2.4. Т.Х. Маршалл: социальная политика в XX в. Научная биография и основные идеи

Томас Хэмфри Маршалл - выдающийся английский социо­лог, один из основоположников современного понимания соци­альной политики⁷⁴. Исследователи творчества Маршалла отме­чают, что «он сыграл важную роль в становлении академической идентичности и дисциплинарного статуса социальной политики и социального управления, науки, которая когда-то появилась под влиянием "социальных идеалов и политических целей"»⁷⁵.

Основная работа Маршалла «Социальная политика в XX веке» была опубликована в 1965 г. Социальной политике посвящены также его книги «Социология на распутье» (1963), «Право на благосостояние» (1981) и множество статей, опубли­кованных в ведущих социологических журналах.

Автор вступительной статьи к работе «Право на благосо­стояние» Р. Линкер отмечает, что в Великобритании социология как академическая дисциплина в 1950-х годах только начинала свой стремительный рост, набирала популярность, а предмет со­циальной политики и управления преподавался факультативно или встречался во вступительных частях дипломных работ аспи­рантов по социальной работе. Лишь немногие социологи читали курс социальной политики и управления на первых курсах в уни­верситетах. Маршалл стал преподавателем кафедры социоло­гии, когда ему было почти 40 лет. В 1925 г. он был назначен науч­ным руководителем по социальной работе в Лондонскую школу экономики. По признанию Маршалла, тогда он еще ничего не знал об этом предмете и в своих первых работах обращался к со­циальной политике в историческом контексте.

В наши дни Маршалл известен как крупный социолог, но этому предшествовал долгий путь, так как начинал он как исто­рик. Маршаллу нужно было определить свое отношение к социо­логии как к науке. В работе «Социология на распутье» он призы­вает рассматривать социологию как «партнера» среди других об­щественных наук, а вовсе не как «пирата». Признавая аналити­ческие возможности социологии, Маршалл подчеркивает ее практическую значимость, поскольку эта дисциплина является

116

117

синтезом таких наук, как экономика, психология, педагогика. Ил­люстрируя практическую значимость социологии, он останавли­вается на проблемах социального планирования, образования, бедности и выделяет политику, направленную на улучшение ка­чества жизни населения, т. е. проблематику, которая является предметом социальной политики и социального управления.

В более поздней работе «Социология: путь вперед» главной задачей социологии Маршалл называет «аналитическое и объяс­нительное изучение социальных систем», демонстрируя при этом широкое понимание системы. Маршалл признает, что суще­ствует множество сторон социальной жизни, которые сложно квалифицировать как системы, но «если общество не было бы си­стематизировано, то не было бы социальной науки»⁷⁶. Маршалл утверждает, что задача социологии состоит в том, чтобы «иссле­довать взаимодействие элементов общества как системы и нахо­дить ключ к их отношениям, основываясь на изучении и социаль­ных институтов, и поведения индивидов»⁷⁷. При этом социаль­ной политике отводится очень серьезное место в этой социологи­ческой конструкции.

Социальную политику Маршалл рассматривает как само­стоятельную дисциплину, неразрывно связанную с социологией. Он считает, что «ядро этой зарождающейся дисциплины бази­руется не на общей теории общества» и не на «использовании социологических методов», а на культивировании дисциплинар­ного подхода к исследованию социальных феноменов. Он опре­деляет этот подход как «совокупность знаний, концепций, обра­зов мысли, накопленного опыта, которые, словно искусство диа­гностики врача и судебных навыков адвоката, с одной стороны, индивидуальны, а с другой - коллегиальны»⁷⁸.

Маршалл утверждает, что прикладная сторона науки жиз­ненно необходима для ученого, работающего в области обще­ственных наук, если тот стремится поддержать баланс между на­укой для души и наукой для жизни. Эта идея стала центральной в работе «Социология на распутье» (1963). В ней Маршалл фор­мулирует свой подход к изучению «специфической социальной структуры, в которой основные процессы и функции детермини­рованы»⁷⁹. Он утверждает, что «социология не должна стыдиться желания быть полезной», но и не должна концентрироваться

исключительно на социальных бедах, а должна быть полезной и в социальном благополучии⁸⁰. Прежде чем планировать какое-либо действие, необходимо обратиться к социологу, а послед­ний должен быть осторожен, чтобы «не злоупотреблять своим знанием»⁸¹.

Кафедра, которой Маршалл руководил в Лондонской шко­ле экономики, в течение длительного времени была центром в об­ласти преподавания социальной политики и социальной работы. В 1950-х годах Маршалл отошел от преподавания. В 1956 г. на ка­федре его сменил P.M. Титмусс.

Р. Линкер отмечает, что взгляд Титмусса на социальную по­литику и социальное управление доминировал в области иссле­дования благосостояния начиная с середины 1950-х до середины 1970-х годов. Применительно к социальной политике и социаль­ному управлению эти два десятилетия были временем инновации и консолидации, причем оба процесса были взаимодополняющи­ми. Рост теоретического интереса в социологии и социальной по­литике был сконцентрирован на поиске объединяющей идентич­ности предмета, которая была бы ценной и для теории, и для практического использования при решении различных социаль­ных проблем. В 1967 г. была создана Ассоциация социального уп­равления. Спустя четыре года Ассоциация выпустила «Журнал по социальной политике». Это время можно рассматривать как серьезную веху на пути становления социальной политики в ка­честве научной дисциплины и области исследований⁸².

Оставив преподавание, Маршалл продолжал активную научную деятельность, в частности публикуясь в «Журнале по социальной политике». В первом номере была опубликована его статья «Ценностные проблемы благосостояния в капиталисти­ческом обществе»⁸³.

Влияние Маршалла на развитие социальной политики про­анализировал Дж. Бэкер в статье «Социальная ответственность и социальная политика» (1979). Бэкер обращается к исследова­нию, проведенному в 1976 г. Объединенным университетским со­ветом по общественному и социальному менеджменту. Это иссле­дование было посвящено созданию базового списка литературы по социальному управлению. Бэкер заметил, что три книги были упомянуты более чем в половине списков участвующих в иссле-

118

119

довании институтов. Среди них книга Т.Х. Маршалла «Социаль­ная политика в XX веке»⁸⁴.

Обращаясь к роли Маршалла в становлении и развитии современной социальной политики, отметим основные положе­ния его теории. Так, Маршалл придерживался мнения, что мо­дифицированная форма капитализма несовместима с цивили­зованными формами коллективистской социальной политики. Он полагал, что свободный экономический рынок является не­обходимым условием для создания и повышения благосостоя­ния общества⁸⁵. В работе «Гражданство и социальный класс»⁸⁶ Т.Х. Маршалл разбирает вопрос, поставленный А. Маршаллом: возможно ли посредством экономического и социального раз­вития сделать каждого человека, по крайней мере по своему со­циальному статусу, джентльменом?⁸⁷ Экономист А. Маршалл верил, что под влиянием сокращения ручного труда, расшире­ния образовательных и культурных возможностей классовое общество уступит место новым формам социального порядка со свободной рыночной экономикой. Социолог Т.Х. Маршалл заменил понятие «джентльмен» на понятие «цивилизованный человек», объясняя это тем, что А. Маршалл использовал поня­тие «джентльмен» как стандарт цивилизованного человека, характерный для того времени⁸⁸.

Затем Маршалл сопоставляет современное классовое нера­венство и возможное равенство в гражданском обществе. Он вы­деляет три элемента (аспекта) в концепции гражданского обще­ства. Элементы гражданства должны гарантировать «неотчуж­даемые права и свободы человека, такие, как: личная свобода, свобода слова, мысли и веры, право частной собственности, пра­во заключать контракты и право на правосудие»⁸⁹. Возникно­вение этих прав Маршалл относит к XVIII в., однако существует их воплощение в уставах XVII столетия типа законов «О судеб­ном приказе», «О терпимости», а также «Католической эманси­пации, успешного исхода борьбы за свободу прессы»⁹⁰. Полити­ческий аспект гражданства - «право голосовать и быть избран­ным». Социальный аспект включает «ряд прав: от права на эконо­мическое благосостояние и безопасность, заканчивая правом жить жизнью цивилизованного существа, согласно стандартам, преобладающим в обществе»⁹¹.

По мысли Маршалла, в феодальном обществе все три эле­мента гражданского общества «были представлены в одном. Пра­ва были смешаны, потому что все социальные институты имели одно начало». Права, которые тогда имели люди, ни в какое срав­нение не идут с современными, потому что в феодальном обще­стве «статус был признаком класса и меры неравенства. В то вре­мя не существовало однородной совокупности прав и обязан­ностей, которыми были бы наделены все люди (мужчины) на основании их включенности в общество. В этом смысле не суще­ствовало равенства граждан в противовес принципу классового неравенства». Только в городах наблюдались немногочисленные примеры «подлинного равенства граждан, но это были лишь локальные феномены»⁹².

Пример Закона о бедных может послужить хорошей иллю­страцией конфликта интересов и прав, которые сопутствовали изменениям в обществе. Новый Закон о бедных (1834) для удов­летворения социальных прав бедных требовал их ограничения в политических правах. Как отмечает Маршалл, «нищий был человеком, не наделенным правами»⁹³. Требования женщин и детей о защите на производстве были удовлетворены, потому что ни женщины, ни дети не обладали политическими правами. Они были «допустимыми» предметами защиты, так как были за­висимы. Таким образом, Маршалл напоминает, что после 1834 г. «неуверенное и непоследовательное движение к понятию со­циальной защиты было полностью изменено. Более того, мини­мальный набор прав, которые оставались, были отделены от ста­туса гражданина»⁹⁴. Тем не менее в то время это «соответство­вало капиталистическому обществу XIX столетия, в котором политические права были вторичны относительно гражданских прав»⁹⁵.

Маршалл определял гражданское общество следующим образом: «Статус даровался тем, кто являлся членом общества. Все, кто добивался статуса, равны в своих правах и обязанностях с теми, кому этот статус даровался от рождения»⁹⁶. В его ана­литической системе гражданское общество - это основание со­циальной солидарности и согласия. Гражданские и политические права - важнейшее условие расширения общественных прав. Интересно, что эгалитарное расширение прав по времени совпало

120

121

с развитием капитализма, хотя последний основан на экономи­ческом неравенстве. По мнению Маршалла, эти тенденции до­полняют друг друга, но они не несовместимы: «Различие стату­сов, связанных с классом, функциональностью, происхождением, было заменено единственным универсальным статусом, основан­ным на гражданстве»⁹⁷.

Удовлетворение гражданских прав в форме социальных и образовательных услуг внесло больший вклад в выравнивание статусов, чем в выравнивание доходов, но целью социальной защиты является не устранение неравенства, а устранение бед­ности. Маршалл обсуждает «совместное влияние трех факто­ров. Во-первых, исчезновение самых бедных и самых богатых. Во-вторых, значительное расширение общей культурной области. В-третьих, обогащение универсального статуса гражданина, со­провождаемого признанием и стабилизацией определенных раз­личий статусов через систему образования и занятости»⁹⁸. Граж­данские права ограничивают влияние рынка, но рынок и неко­торая степень экономического неравенства остаются функцио­нально необходимыми для производства богатства и сохранения политических прав.

В своих работах о целях социальной политики Маршалл развел понятия отмены бедности и отмены неравенства, утверж­дая, что «бедность является опухолью, которая должна быть уда­лена, и теоретически это возможно; а неравенство - это жизнен­но важный орган, который функционирует»⁹⁹. Ученый заявлял, что «задача устранения бедности в "идеальном типе" общества должна быть предпринята совместно с капитализмом. Другого пути нет»¹⁰⁰. Альтернативой может стать «что-то более тотали­тарное и бюрократическое, и это совершенно не то, что, как пра­вило, ищут в движении протеста»¹⁰¹. Одно из основных положе­ний Маршалла - коллективная социальная защита - обеспечи­вает поддержание и повышение общественного благосостояния только до тех пор, пока не вступает в противоречие с системой конкурентных рынков.

Р. Линкер отмечает, что «если мы принимаем основные аргументы Маршалла, изложенные им в статье "Проблемы цен­ностей в государстве благосостояния", тогда наша главная цель в обеспечении благосостояния будет состоять в том, чтобы устра-

103

нить противоречия между ценностями и задачами социального рынка, экономического рынка и скрытых демократических про­цессов»¹⁰². Маршалл считает, что общество пока не в состоя­нии изобрести правосудие, которое позволило бы приравнять «ценность человека на рынке (капиталистическая ценность), его ценность как гражданина (демократическая ценность) и его цен­ность для себя (ценность благосостояния)». Необходимо при­нять во внимание продолжающийся конфликт между этикой благосостояния, которая подчеркивает «равенство личностей», и этикой демократии, которая базируется на «равенстве возмож-

ностей»

Социальная политика государства

В продолжение темы социологии бедности в XIX в. обра­тимся к фундаментальной работе Т.Х. Маршалла «Социальная политика в XX веке» и к собственно размышлениям автора о со­бытиях, обусловивших характер современной социальной поли­тики, о роли и месте в ней государства как основного актора.

Во второй главе работы Маршалл анализирует ситуацию в экономике, политике, идеологии, которая предшествовала совер­шившемуся переходу в понимании задач социальной политики. Он обращается к событиям рубежа XIX-XX вв., погружает чита­теля в политические дебаты, рассказывает о проводившихся научных исследованиях, столкновениях научных идей, следит за разрешением споров. Все это воплотилось в понимании необ­ходимости общей договоренности, разработки и проведения социальной политики, включенности государства в решение со­циальных вопросов всего общества и пр.¹⁰⁴

Развитие событий, согласно Маршаллу, определил кризис, поразивший экономику западных стран в последней четверти XIX в. В Великобритании это случилось в то время, когда конку­ренция со стороны зарубежных производителей заставила про­мышленников усомниться в том, действительно ли их страна все еще вправе называться мастерской мира. Кризис сопровождался невиданной ранее и вызывавшей тревогу массовой безработицей. «Еще в 1882 г., - пишет Маршалл, - несмотря на сгущающиеся облака, The Spectator того времени мог написать: "Британия

122

123

в целом никогда не была столь спокойной и уравновешенной. Ни один из классов не противостоит обществу или государству: не существует неудовлетворенности, казна полна, накопления капи­тала огромны". В скором времени, однако, безработные органи­зовали митинг в Гайд-парке. За этим последовали бунты, аресты, судебные преследования и - самое главное - оправдательные вердикты. Активы Фонда для безработных, которые долгое вре­мя были весьма ограниченны, через 4 дня после восстания вы­росли с 3 тыс. фунтов до 20 тыс. фунтов, а через 2 недели соста­вили 60 тыс. фунтов. Это было ярким подтверждением степени общественной сплоченности»¹⁰⁵.

Аналогичный кризис в США наступил немного позднее, в 1894-1898 гг. Доля безработных в отраслях промышленности и транспорта поднялась приблизительно с 5% до максималь­ного значения 16,7%. Страна испытала серьезнейшее потрясение. Люди предчувствовали наступление поворотного момента в раз­витии нации.

Происшедшее потрясение заставило по-новому отнестись к социальным проблемам. В соответствии со старыми представ­лениями основная причина социального недовольства и неудов­летворенности связывалась с особенностями самого человека, его индивидуальным ущербным состоянием и обычно определя­лась как моральная слабость¹⁰⁶. Предположения о существо­вании внеличностных причин, как правило, отвергались, по­скольку указывали на наличие существенных внутренних изъя­нов в самой системе. Рост безработицы и ее последствия измени­ли ситуацию. Все увидели, что безработные на Трафальгарской площади не были ни инвалидами, ни бездельниками. Это собы­тие имело внеличностный характер. В 1888-1892 гг. произошли знаменитые забастовки match-girls и докеров, в которых обще­ственная сплоченность оказалась на стороне протестующих людей¹⁰⁷.

Маршалл отмечает, что по своей сути эти стычки были не просто событиями, они также были открытиями. Они осветили факты, касавшиеся условий жизнедеятельности неквалифициро­ванных работников, и это совпало по времени с другими откры­тиями еще более широкого масштаба. Они врывались в обще­ственную жизнь с разных направлений одновременно. Самыми

знаменитыми, хотя не первыми, источниками подобного просве­щения были исследование Ч. Бута, посвященное изучению жиз­ни людей Лондона (первый том появился в 1889 г.), и исследова­ние С. Роунтри жизни бедняков Йорка (изданное в 1902 г.). Эти книги произвели фурор, а факты, приведенные в них, немедлен­но вошли во всеобщее употребление и как истины цитировались в самых влиятельных кругах. В качестве иллюстрации Маршалл приводит слова из влиятельного тогда исследования Л.Ч. Монея «Богатство и бедность»: «Мы знаем, что приблизительно треть нашего населения находится на грани голода»¹⁰⁸.

Второй источник новой информации, к которому историки часто обращаются, - сообщение Межведомственного комитета о физическом состоянии населения в 1904 г. Военные власти из­вещали о серьезных отклонениях от нормы (по медицинским и физическим основаниям) призывников южноафриканской войны. Это дало основание прийти к выводу о том, что физи­ческое состояние населения ухудшилось. Настоятельно рекомен­довалось обратить внимание на такие проблемы, как перенаселе­ние городов, загрязнение атмосферы, недоедание, недостаточный медицинский осмотр школьников.

Третье разоблачение касалось тяжелых отраслей промыш­ленности. Газета «Daily News» организовала в 1906 г. исследова­ние данных отраслей. В докладе о результатах этого исследова­ния были представлены подробные сведения о продолжитель­ности рабочего дня, заработной плате рабочих тяжелой промыш­ленности (главным образом женщин и детей), перечислялись ви­ды работ, выполнявшихся ими, описывались условия труда, по­мещения, в которых трудились рабочие.

Для тех, кто был в курсе событий и знал факты, ситуация была достаточно тревожной. Еще в 1885 г. Королевская комиссия сообщила, что, хотя усовершенствование размещения бедных за прошлые 30 лет было значительным, «все же зло перенаселе­ния, особенно в Лондоне, оставалось общественным скандалом и приобретало на определенных территориях угрожающий харак­тер». И в 1900 г. премьер-министр обращался к консерватив­ной партии с предложением «направить всю власть, которой они только обладают, на преодоление сложившейся ситуации, кото­рая является действительно скандальной... Я искренне и настоя-

124

125

тельно говорю тем, для кого мое мнение имеет хоть какой-нибудь вес, что вопрос, который должен занять их внимание больше, чем любая другая социальная проблема, - вопрос организации адек­ватного и здорового жизнеобеспечения для рабочих классов» ¹⁰э.

Подводя итог, Маршалл отмечает, что все эти данные в сум­ме оказались вполне достаточными для серьезных изменений в политической сфере и требующими новых и более решитель­ных действий. Стало очевидным, что предыдущее поколение лишь обнаружило присутствие острых социальных проблем, но не осознало их значимости в полной мере. Их искреннее беспо­койство касалось не всего общества, а лишь его маргинальных слоев. Новая ситуация потребовала пересмотра прав гражданина и обязательств государства перед ним¹¹⁰.

Характеризуя общественно-политическую ситуацию этого времени, Маршалл ссылается на книгу Дисэя «Закон и обще­ственное мнение в Англии» (1905). По мнению автора книги, 1865-1900 гг. можно назвать периодом коллективизма, когда коллективизм (многими трактуемый как социализм) определял­ся как комплекс идей, включавший положение о вмешательстве государства (даже в ущерб индивидуальной свободе) с целью обеспечить благосостояние для всех людей без исключения¹¹¹.

Это широкое определение, охватывающее почти все на­правления социальных реформ, которые обозначились на стыке веков. Для них была характерна предпосылка к тому, что государ­ство должно нести ответственность (в той или иной мере) за бла­госостояние «всех людей без исключения». При этом государство наделено властью, позволяющей ему вмешиваться (в той или иной степени) в личную свободу и экономическую независи­мость для того, чтобы обеспечивать их. Новизна этой идеи заклю­чалась в ее тотальном расхождении с бытовавшим ранее взгля­дом, что государство должно помогать только бедным и обездо­ленным и эта его деятельность никоим образом не должна касать­ся обычной жизни остальной части общества.

Именно так, полагает Маршалл, большинство людей пони­мали социализм. Целью радикалов в это время было формиро­вание правительства, в котором все должны сотрудничать, для того чтобы обеспечить каждому человеку его естественные права, его право на существование и на справедливое распоряжение

собственной жизнью. «Мне будут говорить завтра, - Маршалл приводит слова Дж. Чемберлена, - что это социализм... конечно, это социализм. Закон об оказании помощи неимущим - социа­лизм; закон об образовании - социализм; большая часть муници­пальной работы - социализм; и каждый доброжелательный акт законодательства, посредством которого общество стремилось освободиться от обязанностей и обязательств перед бедными, является социализмом»¹¹².

Традиционный либерализм XIX в. (либерализм совершен­ной конкуренции) терпел поражение. Об этом писали многие из­дания и газеты в конце столетия. Согласно Маршаллу, основное положение либерализма, что «человек политически независимый будет экономически свободным», на практике оказалось ошибоч­ным, и либерализму не оставалось ничего иного, как отказаться от него. Маршалл цитирует С. Вебба, который писал в 1902 г. в журнале «Nineteenth Century»: «Идеи либерализма устарели, поскольку их основу составляла так называемая атомная концеп­ция общества. Его (либерализма. - Т. С.) вероисповедание сво­боды личности не вызывает никакого энтузиазма. Его уверен­ность относительно "свободы действий" и "спроса и предложе­ния"... теперь, как представляется, негативно влияет на общество, потому что люди испытывают недостаток средств для обеспече­ния эффективного спроса даже для обеспечения минимальных условий благосостояния. Свобода, которую обычный человек те­перь хочет, "не индивидуальная, но корпоративная свобода"»¹¹³.

Либерализм не дал себя уничтожить. Маршалл - очевид­ный приверженец либеральных идей - говорит о том, что, несмо­тря на кризис классического либерализма, на его обломках, из его пепла возникал новый либерализм, который под лидерством Л. Джорджа и У. Черчилля был предназначен в первую очередь для продвижения социальной политики к государству всеобщего благоденствия¹¹⁴.

Для Маршалла одно из достоинств социальной политики -ее направленное участие в решении социальных проблем. Он считал, что все процессы социальных изменений (как экономиче­ские, так и политические) ведут к появлению победителей и про­игравших. Это понимание вынуждает социальных работников отвечать на «конкретные вопросы о политических программах,

126

127

115

политиках и услугах, а не абстрактно рассуждать о "социальной

политике »

2.5. Социальная политика в отечественной социальной и социологической теории

П.А. Сорокин: социальная политика как социальная медицина

Социальная политика (будучи по идейным истокам фено­меном западного происхождения) не осталась обойденной вни­манием русских мыслителей.

П. Сорокин рассматривает социальную политику как спе­циальный раздел социологии. (Сорокин выделяет четыре раз­дела, или отдела.) Первый отдел социологии Сорокин называет общим учением об обществе, второй - социальной механикой, третий - социальной генетикой, четвертый - социальной поли­тикой. «Этот отдел по своему характеру и целям, - пишет Соро­кин, - является чисто практическим, прикладной дисциплиной. Его задачей служит формулировка рецептов, указание средств, пользуясь которыми можно и должно достигать цели улучшения общественной жизни и человека. Иначе социальную политику можно назвать социальной медициной или учением о счастье. Подобно тому как с ростом физико-химических и биологических наук появились чисто прикладные дисциплины (технология ме­таллов, агрономия, медицина и т. д.), которые теоретические дан­ные этих наук обращают на служение человеческим целям, так и социальная политика, пользуясь данными теоретической социо­логии, может и должна использовать их для практического при­менения в сфере общественной жизни в целях ее улучшения, ко­роче - в целях роста человеческого счастья, увеличения культур­ных ценностей и ускорения общечеловеческого прогресса. Тако­вы основные отделы социологии и задачи последних.

Как видим, эти задачи настолько велики и всеобъемлющи, что делают излишними всякие увещания о том, что нужно зани­маться социологией, что эта дисциплина стоит того, чтобы пора­ботать над ней»¹¹⁶.

Обоснование Сорокиным места социальной политики в его системе социологии вполне современно. Прикладной харак­тер социальной политики органично сочетается с необходи­мостью теоретического оформления. Вопрос же о соотнесении социальной политики и социальной медицины требует особого обсуждения.

Действительно, социальные болезни, их рост и распростра­нение представляют огромную опасность для современного об­щества. Е.В. Черносвитов (один из основателей направления со­циальной медицины в России) в статье «Социальная медицина как одна из базовых основ социального государства» рассматри­вает историю возникновения социальной медицины и ее концеп­туальное развитие в XX в. Он трактует социальную медицину и как область социальной теории, и как часть государственной политики, и как механизм социальной стабилизации общества. Определяя предметное поле социальной медицины, Черносвитов пишет, что «социальная медицина разрабатывает нормы здорово­го образа жизни в здоровом обществе, осуществляет согласно этим нормам социальный контроль за индивидом, группой инди­видов, будь то семья, школа, трудовой коллектив, законодатель­ные и исполнительные структуры власти, судебные органы, пенитенциарные учреждения или армия и пр.»¹¹⁷.

На мой взгляд, при всей предметной близости социальная медицина и социальная политика не тождественны. Если в цент­ре внимания социальной медицины - социальные болезни обще­ства и отдельного человека (не случайно это именно медицина), то социальная политика представляет собой более широкий спектр деятельности и интересов, среди которых находятся не только острые социальные проблемы (бедность, нуждаемость, трудоустройство инвалидов, социальная поддержка малообеспе­ченных, социальная эксклюзия и др.), но и социально-полити­ческие проблемы, например сохранение социальной стабиль­ности, разработка социальной доктрины государства, проведение социальных реформ и др. Следует также отметить, что^сть суще­ственная разница даже в комплексе социальных болезней, кото­рыми занимается социальная политика и социальная медицина.

Черносвитов перечисляет социальные болезни — предмет заботы социальной медицины. Среди них: проституция, дромо-

128

5 - 2694

129

мания (бродяжничество), пьянство, наркомания и другие прояв­ления девиантного поведения. Безусловно, социальная медицина не сводится лишь к диагностике и лечению перечисленных неду­гов. Однако все это находится вне сферы деятельности социаль­ной политики.

Обратим внимание на то, что в программе Института соци­альной медицины, организованного в 1940 г. при Оксфордском университете под руководством известного социолога и психиат­ра Дж.А. Райла, была сформулирована основная задача социаль­ной медицины: проанализировать, как происходящие в обществе явления отражаются на общественном здоровье. В этом понима­нии социальная политика обращена к событиям, происходящим в обществе, в контексте предупреждения возможных социальных катаклизмов, социальных напряженностей, следствием которых является нарушение социальной стабильности и рост социаль­ных болезней. Можно сказать, что социальная политика обе­спечивает решение социальных проблем, следствием нерешен­ности которых становятся социальные болезни, являющиеся предметом социальной медицины. Социальная медицина словно идет по следам недоработок социальной политики, лечит не ис­точник заболевания (который коренится в самом общественном устройстве), а его внешние проявления.

СИ. Булгаков: научность социальной политики

Русский философ-богослов С.Н. Булгаков посвящает рас­смотрению социальной политики, ее научности, роли в жизни об­щества третий раздел четвертой главы («Границы социального детерминизма») своего фундаментального произведения «Фило­софия хозяйства» (1917).

Философ обращается к вопросу о предназначении социаль­ной науки вообще. «Проблема социальной науки, - пишет он, -как и всякой специальной науки, только в том, каким образом можно достигать если не Истины, то отблеска ее - истинности, исходя из отдельных, частных, обособленных точек зрения, пу­тем методологической условности? каким образом методологизм науки, эта ее гордость и сила, не является в то же время полным и окончательным препятствием к познанию сущего? Иначе этот

ее вопрос можно выразить и так: каким образом заведомо фик­тивные методологические предположения наук не препятствуют тому, что наука выдерживает практическое испытание, оказы­вается технична, т. е. фактически пригодна к ориентировке в дей­ствительности?»¹¹⁸

В применении к социальной науке этот вопрос звучит сле­дующим образом: как возможна политика (т. е. прикладная со­циальная механика)? Всем известно, что социальная наука по ха­рактеру предмета отличается от естественных наук. Она менее точна, неопределенна, оставляет много места искусству, интуи­ции. Но онтологические корни социальной науки, как и всякой науки, во всеобщей связности бытия, которая проявляется в раз­ных точках и во всевозможных направлениях. «Все находится во всем и все связано со всем, — пишет ученый, — это общее онто­логическое основание наук остается в силе и для социальной науки»¹¹⁹.

Булгаков приходит к утверждению, что наука, выражая со­зерцательный момент в человеческом действии, в области со­циального выражает созерцательный момент социального дей­ствия, что, в свою очередь, обосновывает необходимость существо­вания орудий социальной техники, или социальной политики.

Подойдя к феномену социальной политики, связав его с со­циальной наукой и наукой вообще, Булгаков размышляет о науч­ности социальной политики. Как взаимосвязаны наука и техни­ка, так взаимосвязаны социальная наука и социальная полити­ка¹²⁰. Социальная политика - это нерв социальной науки, она владеет ключами от всех ее зданий. Возможная научность соци­альной политики не уничтожается тем, что в ней, как и во всякой деятельности, руководимой практическими интересами, неиз­бежно участвует доля субъективизма.

Деятельность, в том числе и социальная, как творчество представляет собой синтез свободы и необходимости. В рассмат­риваемом случае свобода выражается именно в субъективизме, волевом устремлении социальной деятельности, а необходи­мость - в ее обусловленности со стороны средств. Конечно⁷, Детерминизма в социальной политике не больше, чем во всякой Деятельности. Если под научностью понимать ее полную детер­минированность, то следует сказать, что научной социальной

130

131

политики не существует, вообще не существует научного дей­ствия, поскольку наука представляет собой противоположность действию; она - бездействие, застывшее созерцание. Напротив, если научность понимать как пользование данными научного опыта при обосновании наших действий, то социальная полити­ка может быть научной и фактически часто является таковой.

Булгаков задается вопросами: какого рода деятельность соответствует социальной политике, для какого искусства она является техникой? Социальная политика, в его представлении, имеет свою особую область и свой собственный объект: это - дей­ствие на социальное тело как целое. Область такого действия все расширяется: в государственной, социально-экономической, общекультурной областях растущее обобществление жизни и со­знание этой обобществленности, социализм жизни и социоло­гизм сознания непрерывно расширяют и упрочивают компетен­цию социальной политики¹²¹.

Все увеличивающееся механизирование жизни, преобла­дание абстрактности и уменьшение конкретности в челове­ческих отношениях создают условия для развития и все боль­шего включения в жизнь общества социальной политики. Она за­меняет любовь, возможную лишь в отношении к личности, но не к совокупности - будь это партия, или класс, или человечество, -идейностью.

В обоснование этого тезиса Булгаков обращается к цитате из «Братьев Карамазовых» Ф.М. Достоевского: «Я никогда не мог понять (говорит Иван Карамазов Алеше), как можно любить своих ближних. Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних... Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое - пропала любовь...»¹²² Так в XX в. появляется противопоставление любви к ближнему, живой и конкретной, и любви к дальнему; теплота личных отношений вытесняется общественно-утилитарным ра­ционализмом и т. д.

Именно в эту эпоху духовного оскудения, обесценивания человеческих чувств возникает социальная политика - ее приход вызван временем. Любовь уходит, ее место занимает политика, в частности и социальная. Это символ, проявление индустриаль­ной эпохи, когда общественный прогресс достигается ценой

утраты тепла человеческих отношений, которые были свойствен­ны общинным, а не общественным отношениям (в трактовке ф. Тенниса).

Отметим, что объектом критики Булгакова в данном раз­деле его работы выступает не столько индустриальное обще­ство, сколько социализм, который в XIX в. также представлял собой политическую, социальную доктрину перестраивав­шегося, обобществлявшегося, обезличивавшегося мира. Булга­ков ссылается на работу B.C. Соловьева «Три разговора...», в ко­торой Антихрист (крайнее воплощение зла и себялюбия в чело­веке) оказывается завершителем социализма, ибо социализм сам по себе вовсе и не требует любви, хотя отсюда нельзя сделать и обратного заключения, а именно, что любовь несовместима с социализмом. Безусловно, социализм неоднороден. Булгаков вспоминает о деятельности «христианских социалистов» Англии 1850-х годов. Однако социальная политика в понимании Булга­кова - это прежде всего область научного рационализма и социо­логического механизирования человеческих отношений, что го­ворит о ее крайней удаленности от непосредственного чувства. «Поэтому нисколько не удивительно, - пишет Булгаков, - что такие корифеи социалистической политики, как Лассаль и, осо­бенно, Маркс, отличаются такой сухостью и даже жесткостью характера и менее всего походят по своему облику на "филантро­пов", друзей человечества. Преобладание политики в жизни лю­дей неизбежно сопровождается оскудением непосредственности, рационализированием и механизированием жизни»¹²³.

Таким образом, Булгаков сводил социальную политику к социалистической, как он сам ее и называет. При этом он при­знавал, что не должно быть одной системы социальной политики. Из одних и тех же научных данных могут вытекать различные, но в то же время с одинаковой степенью научности обоснованные направления социальной политики.

Почему социальная политика становится социалистичес­кой или может обретать иную политическую или идеологичес­кую окраску? «Политика принимает социалистическую окраску не потому (в случае если имеет место социальная политика в со­циалистическом обществе. - Т. С), - писал Булгаков, - что такоу вой требует наука, но потому, что данные лица или общественные

132

133

группы хотят социализма, видят в нем - справедливо ли или ошибочно - панацею от всех социально-экономических зол, хо­тят его до всякой науки и помимо нее, вовсе не в силу его научно­сти, но его желанное™»¹²⁴.

Социалистическая политика, как и всякая иная, остается искусством, «техникой», но, как и всякая техника, она может опи­раться на науку: наука обосновывает, а техника в свою очередь «гарантирует» науку¹²⁵.

Социальная политика как вид техники в силу действенно­го своего характера направляется волей. Воля формирует идеалы политики, наука же лишь консультируется с ней относительно средств, а не целей. Поэтому в пределах своих возможностей со­циальная политика не только может, но и должна стремиться к научности. «Ей следует чуждаться произвольного фантазер­ства, донкихотства или "утопизма", - пишет Булгаков, - так же, как и доктринерства мнимой научности, она должна трезво вни­мать голосу жизни, в этом помогает ей наука. Истиннаа науч­ность здесь является синонимом жизненного реализма»¹²⁶.