§ 4. Современное понимание юридической науки и познания.

Аргументы Строговича не бесспорны. Во-первых, говоря о познании, он имеет в виду, очевидно, естественную науку, но является ли юридическое познание естественнонаучным, не напоминает ли оно больше гуманитарное или социальное познание? Во-вторых, необязательно, что если в науке можно установить истину, то ее можно установить и в судопроизводстве. В-третьих, назначение судопроизводства по Строговичу можно и оспорить: цель суда - не раскрытие и осуждение преступления, а скорее соблюдение законов и права относительно данного конкретного случая. Я уверен, что сегодня проблему юридического познания и юридической истины необходимо ставить заново, применительно к современной сложной юридической ситуации. Определенный шаг в этом направлении сделал А.Ф.Черданцев. В его книге, о которой уже говорилось, можно найти два вроде бы противоположных высказывания: "Правоприменительный процесс - это в определенной мере процесс познания" и "Правовая система и ее элементы призваны служить не целям познания социальной действительности, а практическим целям регулирования этой действительности путем воздействия на сознание и волю человека, через них - на его поведение и, конечном счете,- на социальные отношения. Право в целом, как и основные элементы правовой системы, не обладает гносеологическими функциями, их функции носят прагматический характер" [132, c.89, 10].

Оба утверждения А.Черданцева верны, но они влекут за собой ряд вопросов. Какую роль играет юридическое познание (назовем так этот особый вид познания, который осуществляется в ходе предварительного следствия и в суде) в судопроизводстве и, более широко, в правосудии? Как сказывается на характере юридического познания общая прагматическая функция судопроизводства, не является ли в этом отношении юридическое познание субъективным в специфически юридическом смысле? Какого рода познание имеет место в ходе следствия, в суде, в юридической науке?

Обсуждая эту проблему, А.Черданцев в частности показывает, что юристы одним и тем же термином "доказательство" обозначают "как факты, служащие доказыванию, так и источники доказательств" [132, с.95]. Кроме того, пишет он, "отдельные авторы в качестве доказательств рассматривают сами реальные факты и сведения о них. Такое эклектическое понимание доказательств,- замечает А.Черданцев,- не вносит ясности в учение о судебных доказательствах" [132, с.98]. Однако, ведь доказательство - это и процесс доказывания, то есть рассуждение, подчиняющееся определенной логике, имеющее определенные шаги и этапы.

Таким образом, в юридической практике и науке доказательство понимается весьма странно: оно отождествляется то с основаниями доказательства, то с реальными фактами, по поводу которых строится доказательство, то с самим процессом доказывания. При таком понимании ошибки неизбежны. Здесь, к тому же, возникает следующий вопрос: что собой представляет юридическое доказательство - аргументированное выяснение того, что произошло, правовой способ обоснования выясненного (например, в суде), или то и другое вместе.

Сегодня кажется естественным, что в ходе следствия и на суде происходит не просто выяснение обстоятельств дела, но это выяснение включает в себя своеобразное изучение (исследование). Однако нужно отметить, что практика юридического изучения появляется в судопроизводстве довольно поздно (не раньше второй половины ХIХ столетия) и понимается главным образом по аналогии с естественнонаучным познанием. Отсюда трактовка юридического знания как вероятностного или даже точного, а также одна из трактовок судопроизводства как установления истины. Но естественнонаучное мышление, как мы отмечали выше, - всего лишь один тип, сегодня этому типу противопоставляется мышление гуманитарное [106; 107].

Обсуждая природу юридической науки, возникшей в XI-XII вв., Г.Берман соглашается, что «сравнение между правовым мышлением и научным мышлением и утверждение, что правовое мышление было прототипом научного мышления на Западе, основываются на современных взглядах на науку, которые не всеми разделяются». «Обычно, - поясняет Берман, - зарю науки нового времени датируют временем Галилея – это на пять веков позже. Более того, Галилей, Кеплер, Декарт, Лейбниц, Ньютон и другие передовые умы так называемого классического периода науки нового времени, расходясь во многом, были едины в своей неприязни к «средневековой схоластике». Однако важно понять, что их неприязнь была направлена не на схоластику как таковую, а на неумение схоластов разработать математические рамки объяснения» [14, с. 156-157].

С точки же зрения Бермана, математизация – это частная характеристика науки, более важны два другие момента: возможность систематически, на основе законов объяснить частные явления, а также проводимые при этом ученым ценности. Если взглянуть на юридическую науку подобным образом, считает Берман, то она вполне удовлетворяет стандартам научности. «В методологических терминах, - пишет Берман, - науку в современном западном смысле можно определить как единую сумму знаний, в которой систематически объясняются частные проявления феноменов; в терминах общих принципов или истин (законов), это знание (то есть и феноменов, и общих принципов) должно быть получено путем наблюдения, гипотезы, проверки и, насколько возможно, эксперимента. Однако научный метод исследования и систематизации, несмотря на эти общие черты, не одинаков для всех наук, а должен быть специально приспособлен к частным случаям проявления феноменов, исследуемых каждой частной наукой. Это определение отвергает взгляд, разделяемый ныне многими (особенно в США и Англии), что только свойственные естественным наукам методы, физике и химии в первую очередь, правильно называть научными…

все более признание приобретает мысль о том, что науку надо определять и с точки зрения убеждений, фундаментальных целей тех, кто вовлечен в научный процесс. Можно говорить даже о научном кодексе чести и ценностей, в который входит следующее: 1) обязательство ученых вести исследование объективно и честно, оценивая свою и чужую работу единственно на основании научной ценности; 2) требование, чтобы ученые занимали позицию сомнения и “организованного скептицизма” в отношении несомненности своих и чужих посылок и выводов вместе с терпимостью к новым идеям до их опровержения и готовностью публично признать ошибку, и 3) встроенное представление о том, что наука – «открытая система», «ищущая не столько окончательные ответы, сколько все более максимальное приближение к истине» и что «науку нельзя заморозить в ортодоксальные концепции… но что она - вечно меняющаяся сумма идей различной степени правдивости…

Исходные ценности науки, включая науку права, заключались в диалектическом методе анализа и синтеза правовых проблем, созданном юристами-схоластами в XI-XII вв. Острая сосредоточенность на противоречиях в праве, на диалектических проблемах, усиленные старания примирить их с помощью правовых принципов и понятий на все возрастающем уровне обобщения могли как метод достигнуть успеха лишь при соблюдении тех самых ценностей, которые характеризуют науку: объективность, честность, универсализм, скептицизм, терпимость к ошибке, скромность, открытость к новой истине, а также, следовало бы добавить, при наличии особого чувства времени, которое связано с сосуществованием противоречий. Так как господствовало общее убеждение, что право одушевлено единой целью ratio, считалось само собой разумеющимся, что парадоксы когда-нибудь будут разрешены, а пока отряд юристов будет терпеливо бороться с теми неопределенностями, которые возникли из-за этих парадоксов” [14, с.153-159] .

С Берманом вполне можно согласиться в оценке научных установок юристов XI-XII , как и в том, что авторитет естественной науки не работает в области юридического познания. И в то же время видно, что ни какого другого идеала науки, кроме естественнонаучного Берман не имеет. Научные объяснения, пишет он, следовало проверить и подтвердить логикой и опытом. Так как можно было привести положительные примеры их применения и измерить эффект, наличествовал и своего рода эксперимент, то есть естественноннаучный критерий проверки знания. Берман приводит и конкретный пример «экспериментального обоснования» юридической гипотезы. «Юристы знали, - пишет он, - что во всех разнообразных правовых системах, которые они рассматривали, поднимался вопрос, имеет ли право человек, у которого силой отняли имущество, вернуть его силой. Толкование текста римского права эпохи Юстиниана дало одно решение. Там рассказывается, как римский претор постановил, что человек, насильно лишенный своей земли (об имуществе ничего не говорится), не имеет права вернуть ее силой по прошествии определенного времени. Юристы XII в. заключили, что эта норма равно применима и к имуществу, так как в обоих классах прецендентов цели одинаковые…

Эта гипотеза была логически подтверждена посылкой, что основной целью закона является дать альтернативу применению силы в качестве средства решения споров. Далее эта гипотеза была подтверждена опытом, включая и обстоятельства, которые дали начало этой норме. Опыт этот состоял в том, что всегда, когда споры по правам на землю, имущество и права требования решались путем насильственного отнятия то одним, то другим спорщиком, результатом этого был беспорядок и несправедливость. Нормы, которые считались неудовлетворительными, иногда исправлялись, а то и отменялись или выходили из употребления. Нормы, считавшиеся удовлетворительными, часто сохранялись. Таким «экспериментам» недоставало точности лабораторных опытов, все же они были чем-то вроде социального эксперимента, «лабораторией истории», а современные ученые назвали бы их «естественнонаучными экспериментами» [14, с. 154-155 ].

Опять же можно принять убедительный и красивый анализ Бермана, но нельзя согласиться с тем, что «социальный эксперимент», действительно совпадающий с опытом истории, приближается к естественнонаучному эксперименту. В своих работах я старался показать, что критерии проверки знаний в разных типах наук (античной, естественной, гуманитарной, социальной) различаются. Для античного идеала научного познания главными являются логический контроль (соблюдение правил логики, требование непротиворечивости и обоснованности и прочее) и возможность научного (в античном понимании) объяснения явлений, принадлежащих выделенной области изучения. Для естественнонаучного идеала к этим требованиям добавляются еще два: экспериментальное обоснование знаний, а также развертывание научных знаний в таком направлении, которое позволяет их использовать в инженерной практике. В гуманитарном познании нет требования экспериментального обоснования, сохраняется логический контроль, зато добавляется установка на реализацию видения и ценностей исследователя и установка соответствовать природе гуманитарного объекта познания. Наконец, идеал социального познания, к которому, вероятно, относится и юридическая наука, включает в себя: логический контроль, возможность научного объяснения явлений, установки на реализацию видения и ценностей исследователя, а также соответствие природе социального объекта, важный принцип «конституирование типа социального действия» и правильно отмеченный Берманом принцип «исторической поверки социальным опытом» [106].

Глава вторая. Оценка реформы и современной социокультурной ситуации в стране.