§ 3. Последствия кризиса правовой системы.

Известно, что современный юрист вынужден действовать в условиях конкуренции нескольких источников норм права. По подсчетам некоторых юристов сегодня насчитывается около семи законодательных источников, причем многие из этих источников норм права не согласованы друг с другом. (И хотя декларируется соподчинение и иерархия этих источников, но, как правило, больше на бумаге, чем в жизни). Обсуждая эту проблему в 1995 г. газете «Сегодня», Елена Трегубова отмечала, что по оценке Сергея Филатова

многие уставы и конституции российских регионов противоречат общероссийской Конституции. Последний считает, что в будущем при определенных обстоятельствах это может обернуться второй Чечней. Одновременно в Кремле отмечают, что "противоречивый характер" носят не только региональные законы. С 1917 года в Советском Союзе было выпущено более 1,5 миллиона законодательных актов, многие из которых продолжают действовать и сейчас, несмотря на свое очевидное противоречие новой российской Конституции. Госдума тоже выпускает законы, противоречащие, по оценке ГПУ, не только Конституции, но и друг другу. По причине "противоречивости", как отметил Сергей Филатов, "порой приходиться отменять" и нормативные акты, выпущенные всевозможными министерствами и ведомствами. В этой ситуации, что вполне естественно, юристы опираются на нормы права, принадлежащие разным законодательным источникам (и сознательно, преследуя определенные цели, и бессознательно); в результате, в частности, мы имеем разное истолкование одних и тех же фактов и событий.

Вторая особенность современной юридической ситуации - кризис традиционной юридической идеологии и связанной с ней юридической реальности (то есть юридического видения и понимания происходящих событий). Этот кризис вынуждает юриста вырабатывать сегодня самостоятельное понимание права и законов, входя в противоречие с декларируемым их единством на федеральном уровне. С точки зрения Сергея Филатова, высказанной неоднократно, поскольку у нас одна страна и одно государство, за которое мы несем ответственность, наши законы должны быть унифицированы. Возникает вопрос, на какие ценности и знания может опираться юрист при выработке подобного самостоятельного понимания? Одна из проблем, которая при этом возникает, как установить баланс интересов права в качестве закона и в качестве справедливости. Анализ прессы показывает, что сегодня политики и под их влиянием юристы все чаще апеллируют к идее права как справедливости, кстати, эта тенденция усилилась с переходом к суду присяжных. Суд с участием присяжных заседателей часто выносит решения, которые, с точки зрения и обычных граждан, да и многих юристов, выглядят как несправедливые и недопустимо мягкие. А все дело в том, что судья незаметно, но достаточно определенно заставляет присяжных ориентироваться не на собственное интуитивное чувство и уверенность в том, что обвиняемый совершил преступление, кстати, неотделимые от их понимания справедливости, а на закон, на соблюдение предусмотренной законом процедуры.

В напутственном слове к присяжным (это был один из первых процессов) Н.В.Григорьева говорила: "К сожалению, правосудию не всегда удается с точностью постичь то, что произошло в действительности, но ведь это и не требуется от вас. Ваша служба будет исполнена, если ваш вердикт оценил, доказано или не доказано обвинение... Если вы находите, что обвинение несомненно доказало вину подсудимых в преступлениях, им предъявленных, ваш долг признать их виновными, а если обвинение не смогло с несомненностью доказать виновность, вы обязаны признать их невиновными. Всякое сомнение должно толковаться в пользу подсудимого" [29].

При таком подходе, а также, мягко сказать несовершенстве нашего следственного звена и недостаточной профессиональной подготовке адвокатов присяжным заседателям приходится, выполняя свой долг, оправдывать людей, с большой долей вероятности являющихся преступниками. Зато торжествует закон, начинает совершенствоваться следственная работа, растет квалификация защиты и в целом, особенно в перспективе, снижается количество судебных ошибок. Тем не менее, парадокс остается, его довольно точно сформулировала на одной из дискуссий И.Б.Михайловская. Она сказала примерно следующее: нам приходится выбирать между стремлением любой ценой раскрыть преступление и осудить за него и стремлением строго соблюдать закон и процедуру; сегодня важнее второе, хотя понятно, что при этом ряд преступников будут гулять на свободе. Второй парадокс, точнее противоречие в том, с одной стороны, судья заставляет присяжных строго соблюдать законы, а с другой - подчеркивает, что присяжные должны принимать решения, ориентируясь на свое внутреннее убеждение и совесть. Однако дело в том, что часто обе эти установки приходят в противоречие, и их не удается конфигурировать в одно осмысленное целое.

Третья особенность современной юридической ситуации - несовершенство юридической науки. (При этом, говоря о несовершенстве, мы оцениваем состояние юридической науки не относительно старой, традиционной юридической практики, которая, вероятно, достаточно адекватно осознается в юридической науке, а относительно новой формирующейся юридической практики и идеалов современного научного мышления). Как, например, современная юридическая наука понимает природу юридического познания, характерного для современного судопроизводства (а от этого понимания зависит и трактовка юридических фактов и многое другое)? В целом так же, как и три десятка лет тому назад. Цель судопроизводства и правосудия - установление объективной истины с помощью исследования и познания особого рода.

Приведем в связи с этим высказывания признанного классика нашей юридической науки М.С.Строговича. "Судебная деятельность,- пишет он,- это сложный процесс исследования и оценки подчас противоречивых фактов рассматриваемого дела во всем своеобразии его конкретных обстоятельств... проблема установления фактов по уголовным делам, проблема установления их в соответствии с действительностью, т.е. проблема истины... суд стремится к установлению по рассматриваемому им делу объективной истины и лишь установление такой истины служит законной базой для справедливого приговора советского суда" [114, с. 14,19,44].

Здесь, однако, возникает сразу несколько вопросов: как установить соответствие фактов действительности, если последняя как раз и неизвестна, она дана в несовпадающих, часто прямо противоположных, версиях сторон; что такое объективная истина, если тот же автор пишет, что "объективную истину нельзя оторвать от субъективного убеждения судей в том, где истина и где ложь в рассматриваемом деле"[114, с.107]; можно ли считать юридическое исследование объективным, если оно устанавливается "при помощи юридических средств", причем "судебная деятельность - это практика, это активная борьба с преступлениями, протекающая в сложной обстановке и трудных условиях, а не лабораторное (академическое) исследование" [114, с.107]. Не оказывают ли "трудные условия" и установка на "активную борьбу с преступлениями" влияние на характер объективной истины, не превращается ли она в связи с этим в истину крайне субъективную?

Точка зрения, высказанная Строговичем, как правило, противопоставляется другой, раньше приписываемой буржуазным юристам или юристам дореволюционной эпохи, по которой юридическое познание носит вероятностный характер. Кстати, и в статье 150 проекта общей части УПК Российской Федерации, разработанного в Государственно-правовом управлении Президента Российской Федерации проводится сходная точка зрения: один из стандартов доказанности связывает доказанность "с установленной законом степенью вероятности" [98]. Против этой трактовки юридической истины Строгович выставляет два аргумента: если можно познать в науке, причем познать точно, установив истину, то почему нельзя то же самое сделать в суде; и другой аргумент: если принять идею вероятностной (правдоподобной) истины, то как в этом случае быть с назначением судопроизводства - раскрытия преступления и осуждения преступника?